ржались жалобы на недостаток зимнего обмундирования. Некоторые просили прислать на фронт что-нибудь из продовольствия{534}.
Показательно, что зимой 1941/42 г. многие немецкие солдаты при описании боевых действий использовали в своих посланиях термины: "пекло", "адский котел" и т.п. Вполне вероятно, что советское контрнаступление отождествлялось в их сознании с "божьей карой" за уже совершенные вермахтом преступления на советской земле. Солдат Алоис Пфушер (п/п 11706 в) писал с Восточного фронта 25 февраля 1942 г. своим родителям в Баден: "...Мы находимся в адском котле, и кто выберется отсюда с целыми костями, будет благодарить бога. Многие из наших товарищей убиты или ранены. Борьба идет до последней капли крови. Мы встречали женщин, стреляющих из пулемета, они не сдавались, и мы их расстреливали... Ни за что на свете не хотел бы я провести еще одну зиму в России..."{535} (см.: Приложение, док. № 17)
Не менее выразительно написал о ситуации на фронте обер-фельдфебель Р. Мелиг (п/п 07056с) своей знакомой Элизе Грюгнер в Карлсбад 22 февраля 1942 г.: "...Можешь мне поверить, что здесь нет ничего хорошего. Ужасно! Я не могу тебе писать обо всем подробно. То, что нам за последние 14 дней пришлось пережить - неописуемо. Если бы нам удалось выдержать еще недель восемь! Ну будь что будет - с божьей помощью..."{536}
В сознании одних немцев боевые действия вызывали религиозно-мистические чувства, у других - банальную картину бойни; многое, естественно, зависело от образования и воспитания военнослужащего как в школе, так и в семье. Ефрейтор Якоб Штадлер (п/п 19226) описал 28 февраля 1942 г. некой Мине Лен из Цигельгаузена свои впечатления от Восточного фронта: "...Здесь, в России, страшная война, не знаешь, где находится фронт: стреляют со всех четырех сторон. "Старики" уже сыты по горло этой проклятой Россией. Убитых и раненых больше чем достаточно... В дороге я чуть не заболел и должен был отправиться в лазарет... лазарет напоминает бойню..."{537}
Во многих письмах немецких военнослужащих с фронта в начале 1942 г. прослеживается чувство усталости от войны. Солдаты жаждали избавления от выпавших на их долю лишений. Основным вопросом для них стал - когда же все это кончится? До февраля 1942 г. перспектив скорого прекращения творящегося кошмара, казалось, не было видно. Однако, ближе к концу последнего месяца зимы 1942 г. появилась надежда. Напор советских частей теперь уже не представлялся столь сокрушающим. Силы Красной Армии были на исходе. Начался постепенный переход к позиционным формам боевых действий. Соответственно, в письмах немецких военнослужащих на родину стали проглядывать более оптимистические нотки. В них уже не чувствовалось паники и обреченности. Обер-лейтенант Коте (п/п 20224) написал своей жене Бетти Коте в Бестдорф 28 февраля 1942 г. следующие строчки: "...Только что пробудился от давно заслуженного сна. Пора было, наконец, дать глазам хоть немного отдохнуть... К сожалению, город Белев [находился в полосе обороны 2-й танковой армии - М. М.] не имеет уже почти ни одной крыши. Но и из развалин мы ухитряемся строить себе укрытия... Вот придет весна, и тогда поля сражений будут за нами. Сейчас у нас беспрерывные переходы от атак к обороне, но постепенно противник слабеет, а мы делаемся сильнее, т.к. постепенно прибывают наши тяжелые орудия..."{538}
К началу марта 1942 г. гитлеровское руководство уже вовсю развернуло пропаганду нового "весеннего решительного наступления" против Красной Армии, стараясь внушить немцам уверенность в конечном благоприятном исходе войны. 6 марта 1942 г. ефрейтор Вагнер (п/п 33041) сообщил своей жене Доротее Вагнер в Берлин: "...Мы страстно ждем весеннего наступления, которое должно принести нам избавление..."{539} Из неоконченного письма другого солдата жене Гильде от 13 марта 1942 г. можно понять, что в полосе обороны его соединения к тому времени активные боевые действия закончились: "...Сейчас наступила маленькая передышка и, может быть, наступит поворот в общем ходе войны..."{540}
Первой реакцией немецких военнослужащих на прекращение отступления вермахта было желание быстро исправить (уже весной-летом 1942 г.) последствия своих неудач под Москвой. Сами того не представляя, германские солдаты были гораздо более подавлены фактом поражения у стен советской столицы. Отступление и связанная с ним паника в войсках имели куда более серьезные последствия. Весной 1942 г. в сознании многих военнослужащих вермахта возникает и укрепляется мысль, что на Восточном фронте каждый должен выживать самостоятельно. В ходе битвы под Москвой немецким солдатам часто приходилось спасаться бегством и думать только о спасении своей собственной жизни. Типичным тому примером является письмо ефрейтора Иоганнеса Михеля своей сестре от 22 февраля 1942 г.: "... Отступление не прошло для нас бесследно - кто отморозил ноги, кто нос, всякое было. Питание стало безобразно скудным. Нужно самому себе помогать, иначе плохо кончишь. Но вы обо мне не беспокойтесь, уж как-нибудь мы пробьемся... Может быть, это скоро кончится, и мы вернемся здоровыми домой... Нам это все так надоело..."{541}
В ходе отступления менялся в худшую сторону внутренний климат и взаимоотношения между солдатами непосредственно в боевых частях. Возрос процент казавшихся ранее недостойных военнослужащих вермахта проступков. Подтверждением этому служат выдержки из записной книжки погибшего немецкого офицера (фамилия неизвестна), где приводятся темы бесед с личным составом его подразделения относительно искоренения имеющихся правонарушений. Часть в которой служил офицер, располагалась до осени 1941 г. во Франции а затем была переброшена в Россию. И если до ноября 1941 г. беседы велись, в основном, о количестве отправляемых на родину посылок, то уже в январе 1942 г., на Восточном фронте, темы резко изменились. Появились такие разделы как "Кражи у товарищей", "Грабежи", "Драки" - явлениях, ранее несвойственные германской армии. Однако на Восточном фронте они стали проявляться во все возрастающих масштабах. Ухудшение внутреннего климата во многих подразделениях стало одной из составляющих снижения морального потенциала германской армии зимой 1941/42 г.{542} (см.: Приложение, док. № 18)
* * *
Весной 1942 г., вместе с прекращением отступления, повысилось и настроение германских военнослужащих. Однако переход к позиционным формам ведения боевых действий добавил новые элементы к характеристике морального потенциала немецких солдат. Теперь на их состояние стали оказывать влияние не только кошмар боевых действий и связанные с этим явления, но и сами итоги сражений у стен советской столицы.
В ходе битвы под Москвой стала иной не только обстановка на советско-германском фронте. Произошли также значительные изменения на международной арене и в военной экономике рейха. Солдаты и офицеры в боевых частях стали все чаще задумываться над вопросом - что же на самом деле случилось с германской армией, в чем причина ее поражений, способен ли Гитлер с его политикой привести Германию к победе.
2. Моральный надлом вермахта
Разгром немецких войск зимой 1941/42 г. и его последствия положили начало необратимым изменениям в ходе Великой Отечественной войны. Это в первую очередь объясняется военными, экономическими и политическими итогами битвы под Москвой, а также теми изменениями, которые произошли в ее ходе на международной арене. Все эти факторы, каждый в отдельности и взятые вместе, отрицательно воздействовали на моральный потенциал вермахта. Рассмотрим эти факторы подробнее.
Военные последствия поражения вермахта под Москвой - главные.
В битве под Москвой сильнейшая группировка противника, ГА "Центр", была настолько обескровлена, что уже не смогла в полной мере восстановить свою мощь. Выше уже говорилось о потерях группы убитыми ранеными и пропавшими без вести. Значительным было количество больных и обмороженных военнослужащих и тех, которых пришлось госпитализировать в результате нервного срыва. Так, в течение первых трех месяцев 1942 г. только в одной 18-й пехотной дивизии вермахта 5.000 солдат (или почти одна треть этого соединения), были направлены в тыл в результате различных заболеваний{543}.
При стабилизации линии фронта потери германской армии сократились. Если в марте 1942 г. сухопутные войска потеряли 45.123 чел. (только убитыми и пропавшими без вести), то в апреле 27.021 чел. Сыграла свою роль и распутица, влиявшая на интенсивность боевых действий. Однако предотвратить последствия тяжелых поражений зимы 1941/42 г. командование вермахта уже не могло: германские войска продолжали испытывать нехватку личного состава (пополнение не покрывало всех потерь). Процент выбывших из строя немецких военнослужащих в апреле 1942 г. был соразмерен потерям вермахта в решающий период западной кампании (например, в июне 1940 г. немцы потеряли 26.871 чел. погибшими и пропавшими без вести){544}. Но теперь, весной 1942 г., германская армия уже не продвигалась вперед. Немецкие войска стремились удерживать занимаемые рубежи и лишь при благоприятной возможности улучшали свои позиции.
По мнению некоторых полевых командиров вермахта, условия борьбы на Восточном фронте после завершения зимы 1941/42 г., некомплект личного состава германских соединений на московском и других направлениях могли вообще привести к потере способности сухопутных войск вести широкое наступление. Особую тревогу командования вызывал факт гибели в ходе позиционных боев весной 1942 г. значительного числа опытных солдат и офицеров, которые являлись костяком германской армии и получили хорошую закалку в предыдущих боях.
Командир 7-й пехотной дивизии 4-й армии в частном послании своему другу офицеру Геррелейну сообщал следующее: "... В условиях нынешней позиционной войны все сражения стоят пехоте несоизмеримо много крови. Даже при хорошо подготовленных операциях потери редко бывают меньше 25 %. Не являются также редкостью потери в 50 и более процентов в личном составе...
С течением времени при таком положении дух пехоты твердо переносившей все испытания, может быть поколеблен...