– Очень смешно, – улыбнулась Шелби, притягивая его к себе.
Это их особая шутка: никогда не пиши чье-то имя на своей коже, если знаешь, что для тебя хорошо.
– Наша любовь никогда не будет бременем, – пообещал ей Джеймс той ночью. Он был трезв и очень серьезен.
– Никогда – это долгое время, – заметила Шелби.
– Вовсе нет. – Он гладил ее под одеялом. – По крайней мере, для нас.
Жилище Хоуардов ничем не отличалось от того, где выросла Шелби, только у Ричмондов дом был выкрашен в серый цвет, а у Хоуардов он темно-зеленый. Во дворе был стол для пикников, такой же как был у них, правда, выглядел он получше. Джеймс говорил, что красил его прошлым летом. У дома росли красные розы, но центр цветка был такой темный, что казался почти черным. На платане сидели птицы и смотрели на нее сверху вниз. Шелби подумала, что это малиновки. Она постучала в заднюю дверь и услышала, что Куп залаял как сумасшедший, пока Джеймс не распахнул ее. Его глаза недоверчиво сузились, но тут он увидел Шелби. Ей трудно было сказать, ужаснулся он или пришел от этого в восторг. Нет сомнения, что он был смущен. Куп подбежал и радостно поприветствовал Шелби, потерся головой о ее ноги.
– Я думал, ты поехала на праздничный вечер, и рассчитывал забрать тебя у Маравелль.
– Да, я там была, но захотела увидеть свой дом.
– Ну и как он?
– Он больше не мой.
Джеймс посмотрел на дом, в котором вырос.
– А этот мой. Когда я сообщил матери, что покидаю Нью-Йорк, она ничего на это не сказала. Проигнорировала мои слова, как обычно.
– Но ты же здесь не живешь, – сказала ему Шелби. – Лишь исполняешь наложенную на себя епитимью.
Джеймс растянулся на столе для пикников и посмотрел на небо. Шелби легла рядом с ним, как когда-то они это делали с матерью. Казалось, что раскаленное докрасна солнце вот-вот упадет на землю. Они зашли в дом и спустились в подвал, в детстве служивший Джеймсу спальней. Куп запрыгнул на кровать и свернулся клубком. Джеймс и Шелби легли рядом с собакой, слившись в объятии. Он сказал, что часто лежал здесь, думая о ней. И каждый раз, когда был близок с какой-нибудь женщиной, где бы это ни происходило, ему мерещилось, что он с Шелби.
– Не пудри мне мозги, – сказала она.
– Я серьезно. Это всегда была ты, Шелби.
Шелби ждала его в машине, пока Джеймс паковал вещи. Она была не из тех девушек, которые считали необходимым дружить с матерями своих приятелей, и она знала, что расставание будет трудным. Джеймс приезжал сюда каждый уик-энд, выполнял поручения матери, всячески помогал ей, несмотря на то что, по его словам, они никогда не были близки.
Похолодало, и Шелби пожалела, что на ней сейчас не было плаща от «Берберри». Она охватила себя руками, чтобы согреться, и настолько была поглощена мыслями об отъезде в Калифорнию, что даже не заметила миссис Хоуард, которая вышла из дома и направилась к ней.
Когда раздался стук в окно, Шелби чуть не подпрыгнула до потолка от неожиданности. Она опустила стекло и выпалила первое, что пришло ей в голову:
– Примите мои соболезнования в связи с вашей утратой, миссис Хоуард.
– Когда вы теряете сына, высказанное людьми сочувствие не слишком помогает, – бесстрастно заметила миссис Хоуард.
– Но у вас остался Джеймс.
– Джеймс?! Да что вы говорите? А я-то думала, речь идет именно о нем: ведь Ли вы не знали. А теперь благодаря вам я и Джеймса теряю. – Лиз Хоуард смотрела на Шелби сверху вниз. – Я не верю в ваши добрые чувства, Шелби Ричмонд.
Сердце Шелби сильно забилось.
– Но я действительно вам сочувствую.
Миссис Хоуард не надела свитера. Наверно, ей было зябко стоять на обочине.
– Вы знаете, что мой сын сидел в тюрьме?
Шелби понимала, что миссис Хоуард пытается ее прогнать.
– Он мне говорил, – ответила Шелби.
Миссис Хоуард холодно оценила ее.
– Юные девушки бывают глупенькими.
– Я не настолько молода. – Шелби заметила, что миссис Хоуард бьет легкая дрожь, как и ее саму, когда она волнуется. Да и сейчас Шелби немного трясло. – И я совсем не дура.
По дорожке шел Джеймс с большой спортивной сумкой, перекинутой через плечо. На нем было то же пальто, что и в ночь аварии, – он прикрывал им Шелби до приезда машины «Скорой помощи». Когда появилась мать Шелби, Джеймс незаметно исчез, а Сью сидела на асфальте рядом с дочерью, пока ее не занесли в санитарный автомобиль.
Напоследок Джеймс заверил мать:
– Все счета на следующий месяц оплачены. Мистер Бойд будет ухаживать за лужайкой, пока ты не наймешь кого-то.
– Думаешь, меня это волнует? – спросила его мать.
– Полагаю, что нет.
Он открыл дверцу машины и после того, как Куп запрыгнул на заднее сиденье, сел за руль.
– Все прошло хорошо, – мрачно заявил он.
Шелби наблюдала за миссис Хоуард. Ее мелового цвета лицо исхудало, дрожь усилилась. Шелби понимала, что миссис Хоуард не может позволить себе выставлять напоказ свою любовь к Джеймсу, иначе она рискует потерять и этого сына.
– Она страшно переживает, – сказала Шелби.
Джеймс бросил на нее взгляд.
– Тебе кажется, что ты поняла характер моей мамы?
– Уж поверь мне. Ты для нее – всё.
Джеймс вылез из машины, чтобы попрощаться с матерью. Они долго стояли рядом, в конце разговора Джеймс обнял ее. Сев в машину, он с восхищением посмотрел на Шелби:
– Мне предстоит узнать что-то еще?
– Да, – ответила она.
После остановки в Норт-Порте они держали курс к полоске земли под названием Ашарокен. Насколько понимала Шелби, единственное, что нужно было знать Джеймсу, – действительно ли он хочет уехать из этих мест. Ей надо, чтобы он был в этом уверен.
Они припарковали машину и прогулялись вдоль скалистого берега. Наступили сумерки, небо нависло над головой серо-синими полосами. Куп гонялся за чайками. Джеймс сказал ей, что часто видел в мечтах это побережье. Если бы его брату суждено было вернуться, это случилось бы здесь.
– В Калифорнии тоже есть побережье, – сказала Шелби.
– А что, если он вернется, а меня здесь нет?
Джеймс взял камень и швырнул его как можно дальше. Шелби было холодно. Бремя, которое нес Джеймс, могло отнять его у нее. Он был пойман в эту ловушку с десяти лет. Под этим бледным небом жила душа, свободная как птица, и человек, так и не снявший траурных одежд. Шелби обняла Джеймса и прижалась к его лицу. Она слышала, как их сердца бились рядом. Джеймс где-то внутри себя, так было и у нее, она не могла ничего сказать, не хотела ничего видеть, во что-то верить и вообще быть кем-то. Она пряталась взаперти и ждала ангела.
– Сделай что-нибудь, – сказала она.
Наступило воскресенье, все было как обычно, если не считать одной серьезной проблемы: за дверью стоял Бен Минк. И не у двери, ведущей в холл внизу, куда визитер попадает, нажав кнопку переговорного устройства, а прямо здесь, на четвертом этаже.
– Бен, – сказала Шелби, открыв дверь, и, увидев его, поняла очевидное и изо всех сил стараясь не показать, насколько она охвачена внезапно налетевшей паникой. Они с Джеймсом упаковывали вещи – повсюду были разбросаны коробки.
– Это я, – сказал Бен.
Одна из студенток впустила его в холл. Вероятно, он выглядел безобидно – милый парень, которому легко разбить сердце. Бен держал в руке пучок тюльпанов, желтых и неуместно веселых.
На Шелби были брюки от тренировочного костюма и старая футболка, возможно оставшаяся от Бена. Ее волосы были заплетены в косички, и выглядела она как пятнадцатилетняя девчонка. Когда раздался звонок, она читала текст о кожных болезнях у собак. Кроме того, в это утро она успела еще выпить кофе, съесть питательный батончик и почистить зубы. Джеймс выводил собак на длительную прогулку, а потом отправился к своему издателю в Куинс. Он начал работу над романом в картинках «Навсегда», продолжением «Ворона». По замыслу Джеймса, Изгой бредет через заколдованный лес без своего брата, но с целой компанией верных друзей: собакой, белой лошадью и женщиной, которая никогда его не предаст.
– Господи, ну и беспорядок! – сказал Бен, зайдя внутрь. Собаки крутились вокруг него. – А это кто? – спросил он, когда Куп осторожно подошел, чтобы обнюхать его.
– Это Куп, – сказала Шелби.
Джеймс должен был скоро вернуться, и она очень хотела побыстрее выпроводить Бена.
– Еще одна собака? – Бен озирался по сторонам. – А где Блинки?
Шелби оперлась о валик дивана.
– Не здесь, Бен.
– Что это значит? Он мертв? – Когда Шелби кивнула, Бен оказался вне себя от горя. – Ты не шутишь? Блинки умер, а ты мне даже не сказала!
На Бене был костюм и галстук, и выглядел он совершенно неуместно среди всего этого беспорядка. Бен бросил тюльпаны на стол своей двоюродной бабушки.
– Не хотела тебя волновать понапрасну.
– Что ж, спасибо за заботу, – сказал Бен с едким сарказмом. – Блинки был и моей собакой, разве нет? Я платил за его корм, он спал в нашей постели, как же можно было, черт тебя возьми, не сообщить мне о его смерти?! – Бен сел на один из стульев, тоже когда-то принадлежавших бабушке Иде. Это было единственное, не занятое вещами место во всей комнате. – Стол по-прежнему на месте.
– Ты приехал за столом?
Бен заметил наполовину загруженные вещами коробки, разбросанные на полу.
– А это что такое?
Шелби рассказала Бену, что уезжает в Калифорнию.
– Я поступила в ветеринарную школу в Дэвисе.
– И даже не подумала, что мне надо сообщить об этом тоже! – Лицо Бена исказилось от боли. – Черт возьми, это же была моя идея!
– Ладно, Бен. А как твои дела? – обеспокоенно спросила Шелби. Она по-прежнему была способна чувствовать его настроение.
– Ужасно.
– По тебе видно.
– Не хочу быть женатым.
– Бен… – Шелби пришло в голову, что этот разговор не должен был вообще состояться.
– По крайней мере, на ней. – Он взволнованно посмотрел на Шелби. – Мы с Аной не подходим друг другу.
Ах вот почему он здесь. Вернулся к ней.