И те не заставили себя долго ждать.
Каким бы здоровым ни был сам по себе климат Калифорнии, на приисках больных людей всегда было в избытке. Дикая, неустроенная жизнь в сочетании с тяжелой, непривычной работой и дождями способствовала появлению и распространению тяжелой лихорадки, которая из-за недостатка ухода и отсутствия медицинской опеки очень часто заканчивалась смертельным исходом.
Счастливцами могли считать себя те, кто не был вынужден оставаться один на один с тяжелой болезнью среди дикой природы, а мог с помощью товарищей вернуться из сумрачных горных ущелий в лоно цивилизации, дабы получить надлежащий уход и лечение. Уделом же большинства становилась могила в убогой ограде из камней. Многие умирали в дороге или находили в себе силы лишь для того, чтобы окинуть последним угасающим взором нормальное человеческое жилье. Лишь очень немногим удавалось восстановить здоровье и силы для возобновления своего изнурительного труда. Но при этом им приходилось рассчитываться добытым такой огромной ценой золотом.
В те времена лекарства были в буквальном смысле слова на вес золота, так что для оборотистого лекаря самой плодоносной золотой жилой были болезни его пациентов. И как же много было шарлатанов, знавших в этом толк, чьи пациенты нередко и умирали, возможно, только потому, что в случае выздоровления унесли бы с собой обратно оставшееся у них золото!.. Рассказчик выдержал эффектную паузу, и при этом на лице его появилось такое интригующее выражение, что я подумал: вот сейчас «писатель» позволит в полной мере развернуться своему таланту. И я не ошибся, ибо дальнейшее его поведение было выдержано в форме новеллы, которая вполне могла претендовать на то, чтобы быть напечатанной:
— По дороге, поднимавшейся со стороны города к комплексу зданий бывшей миссии Санта-Лусия, бодро шагал стройный молодой человек, чьи светлые волосы, правильные черты лица и пышущие здоровьем румяные щеки тотчас же выдавали его германское происхождение, несмотря на облачавшую его крепкую фигуру удобную мексиканскую одежду.
Возле зарослей бизоньей травы, окружавших миссию, юноша остановился и обратил взгляд на запад.
Близился вечер, и солнце уже утопало на горизонте в сверкающих волнах облаков. Внизу лежал залитый предзакатным светом город, и в окнах его старинных построек отражались последние солнечные лучи.
Юноша устало опустился в мягкую траву и настолько погрузился в созерцание этого дивного зрелища, что не услышал легких шагов, приближавшихся к нему сзади.
Маленькая мягкая ладонь опустилась ему на плечо, и очаровательная женская головка склонилась к его уху:
— Добро пожаловать в миссию, сеньор! Почему вы так долго не были у нас?
— Я был в Сан-Франциско, сеньорита, где у меня было очень много разных дел, — ответил юноша.
— И где вы совсем позабыли сеньора Карлоса и его бедную маленькую Аниту!
— Позабыл? Клянусь Богом, нет, и тысячу раз нет! Анита, разве мог я позабыть вас!
Она без жеманства опустилась рядом с ним на траву.
— Вы действительно думали обо мне, сеньор Эдуардо?
— Прошу вас, Анита, произносите мое имя на немецкий лад; мне так приятно бывает слышать это из ваших уст! И не нужно спрашивать, думаю ли я о вас. Разве не ваш отец принял меня, когда злые люди лишили меня средств к существованию? А потом, когда лишения и невзгоды привели меня к болезни — разве не вы и ваш отец ухаживали за мной, как за братом и сыном? И к кому, кроме вас, могу я здесь, в чужой стране, прийти за советом и помощью? Анита, я вас никогда не забуду!
— Это правда, Эдуард?
— Да, — ответил он просто и, взяв ее руку в свою, открыто и прямо посмотрел ей в глаза.
— Даже тогда, когда снова вернетесь на родину?
— Даже тогда! Анита, я же говорил вам, что не вернусь на родину без вас, разве вы забыли?
— Нет, — ответила она.
— Или солнце вашего участия светит теперь другому?
— Другому? Боже, да кому же это?
— Тому врачу, доктору Уайту.
— Тому-у? — удивленно протянула она. — Право, не знаю, кому это захочется быть его солнцем. А что до меня, так пусть он живет во тьме сколько захочет!
— Анита, это правда? — воскликнул молодой человек.
— Почему вы не хотите верить моим словам?
— Потому что знаю, что он ходит за вами по пятам и пользуется расположением ваших родителей.
— Того, что он преследует меня, я отрицать не могу, но верно и то, что я всеми силами стараюсь избегать его. Отец расположен к нему, это так; он много наговорил отцу про какое-то состояние и про свое намерение вернуться вместе с нами домой, в Германию, как только достаточно разбогатеет.
— В Германию? Разве ваш отец собирается на родину?
— Да, с тех пор, как миссия превратилась в казарму для всех желающих. Но мы бедны, а отец слишком стар, чтобы заработать на обратный путь, и потому-
— И потому?..
— И потому он полагает, что помочь осуществлению его мечты мог бы богатый зять.
Эдуард помолчал немного. Затем спросил:
— И ваш отец отдал бы вашу руку этому доктору?
— Да. Но я сама терпеть его не могу, и моя мать — тоже!
— А меня, меня вы можете терпеть?
Она кивнула с легкой улыбкой на губах. Тогда он сжал и другую ее руку и сказал:
— У меня всегда было такое чувство, что мы созданы друг для друга. Ты так добра, так чиста, и я хочу всегда, всегда быть рядом с тобой. Можно я скажу об этом твоей матери, которая терпеть не может того врача?
— Да.
— И твоему отцу тоже?
— Да.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас.
— Тогда пошли!
Он поднялся с земли, и она последовала за ним. Они прошли ворота и зашагали через двор к двери, ведущей в квартиру Вернера. В прихожей они услышали резкий, сухой голос, доносившийся из гостиной.
— Это доктор! — тихо сказала Анита.
— Пошли! Мы зайдем в кухню и дождемся, пока он уйдет!
Они так и сделали и теперь отчетливо слышали каждое слово разговора Уайта с родителями Аниты.
— Черт побери, сеньор Карлос, разве я какой-нибудь скряга? Медицина стоит большего, чем лучшая золотая жила там, на приисках. И как только я соберу достаточно средств, мы уедем отсюда в Нью-Йорк или Филадельфию, а оттуда — куда пожелаете! Вас это устроит?
— Меня-то, конечно, устроит, если бы только знать, что вы сдержите слово!
— Дьявол! Вы что же, считаете меня лжецом?
— Нет, для этого вы пока что не давали мне повода. Однако старая Калифорния в последнее время заставляет быть недоверчивым или, по крайней мере, осторожным.
— В таком случае я добавлю вам уверенности! В одиночку мне труднее продолжать мое дело. А у вашей дочки такое милое личико. Отдайте мне ее в жены, и я обещаю вам, что сделаю ее моим бухгалтером и даже передам в ее распоряжение мою кассу. Этого вам достаточно?
— Хм, пожалуй, да. Но разве вы уже говорили об этом с ней самой?
— Нет, да и вряд ли в этом есть необходимость. По-моему, доктор Уайт вполне способен заполучить девицу в жены, если он этого хочет. А вашу волю она нарушить не посмеет.
— Это, пожалуй, верно, только я думаю, что в таком важном деле должна присутствовать и ее собственная воля, и сколько бы я ни говорил «да», если она против, то ничего из этого не выйдет. Так что сначала поговорите с ней, доктор, а потом приходите ко мне!
— Сделаю это сейчас же; у меня не слишком много времени для подобных дел, меня дожидаются два десятка пациентов, с которыми у меня немало хлопот. Где она сейчас?
— Не знаю, может быть, за воротами.
— Отлично. В таком случае я ее немедленно разыщу!
Он направился к двери, но тут же в изумлении остановился, увидев прямо перед собой Аниту и Эдуарда, которые в этот самый момент вышли из кухни.
— Вот та, кого вы ищете, господин доктор, — сказал молодой человек. — И вопрос, который вы собираетесь с ней обсудить, не займет много времени.
— Почему? Что вы имеете в виду, сеньор Эдуардо? — спросил Уайт, прекрасно знавший своего соперника, поскольку почти ежедневно встречал его у родителей Аниты.
— А то, что вы опоздали, потому что мы с Анитой только что обо всем договорились. И у нее нет ни малейшего желания становится докторшей!
— Это правда, Анита? — спросил Карл Вернер, поднявшись со стула и от неожиданности выронив из пальцев недокуренную сигарету.
— Да, отец. Или тебе это не по душе?
— Мне-то по душе, ведь я и сам люблю Эдуардо, как родного. Но вы-то что станете делать с этой любовью в стране, где без денег шагу нельзя ступить? Сеньор Эдуардо еще очень молод и сможет кое-чего достичь в жизни, если не свяжет себя преждевременной женитьбой. А доктор давно знает собственные возможности — вот в чем разница, Анита. Он хочет поехать вместе с нами в Германию и…
— Эдуард тоже поедет с нами, — перебила девушка, — он хочет…
— Но может ли? Ведь для этого нужно нечто большее, чем просто желание.
— Сеньор Карлос, — вмешался Эдуард, — сейчас не самый подходящий момент для обстоятельный беседы. Но ответьте мне откровенно: вы отдали бы за меня Аниту, будь я не так беден, как теперь?
— Да.
— И сколько я должен иметь?
— Хм, трудно сказать! Чем больше, тем лучше; во всяком случае, столько, чтобы можно было доехать до Германии и купить там небольшое именьице или что-нибудь в этом роде.
— А вы дадите мне время заработать столько?
— Время? И сколько же времени вам понадобится?
— Шесть месяцев!
— Хм, это не так уж и много. Что скажете на это, доктор?
— Черт побери, это похоже на трезвую коммерческую сделку. Позвольте и мне войти в долю!
— Сделайте одолжение!
— В таком случае, хочу сделать вам одно предложение, сеньор Карлос.
— Какое же?
— Вы ведь намерены отправиться на прииски, сеньор Эдуардо? — спросил он насмешливо, обращаясь к молодому человеку.
— Именно туда.
— Отлично, сэр! Мы даем вам шесть месяцев. Если к этому сроку вы вернетесь с тремя тысячами долларов в кармане, то мисс Анита ваша, и я не скажу и слова против. Если же вы опоздаете или вернетесь с меньшей суммой, то она — моя. Вы согласны, сеньор Карлос?