Карья с удивлением взглянула на вождя апачей. Она уже успела заметить много новых скальпов у него на поясе. Сейчас она, пожалуй, впервые по-настоящему обратила внимание на мужественно-прекрасный облик индейца, она ощутила в себе какое-то странное, неведомое ей прежде чувство. Лицо ее побледнело.
— Вождя апачей? Но он стоит здесь перед нами целый и невредимый! — сказала она.
— Он сам себя освободил, а потом расправился с команчами!
Карья слишком хорошо понимала, что стоит за этими словами.
— Он герой! — сказала она, всем своим видом невольно выражая восхищение. — А этот граф, значит, сбежал?
— Он отправился в Мехико.
— К отцу?
— Да. Его сопровождают в пути шесть команчей.
Она резко вскинула голову и сказала:
— И ты позволил ему спокойно уехать? Дай мне коня. Я догоню и убью его!
Бизоний Лоб улыбнулся. Вот такой сестра нравилась ему.
— Останься! — сказал он. — Граф от нас не уйдет. Я поеду за ним.
— Ты обещаешь мне убить его?
— Да. Он оскорбил дочь миштеков и должен умереть от моей руки!
— Или от моей! — серьезно сказал вождь апачей.
— Хау! Мой брат хочет сопровождать меня в Мехико? — спросил король сиболерос.
Медвежье Сердце взглянул в лицо индеанки и ответил:
— Карья стала сестрой вождя апачей. Она должна быть отомщена!
В подтверждение своих слов он протянул брату и сестре обе свои руки, и все трое обменялись крепким рукопожатием.
— Медвежье Сердце действительно стал другом и братом вождя миштеков, — сказал Бизоний Лоб. — И он отправится со мной, как только я буду готов. Но сейчас мы должны вместе навестить нашего белого друга!
Он, Медвежье Сердце и Карья взяли одеяла, в которые были завернуты драгоценности, и отправились в комнату больного. Хельмерс лежал в постели с перевязанной головой, но глаза его были открыты и ясны. Он вытянул вперед руки, приветствуя посетителей. Рядом с ним были Арбельес и Эмма.
— Я долго, очень долго лежал без сознания, — сказал немец. — Видно, удар булавы был очень сильным. Это просто чудо, что я еще жив. Или, точнее сказать, опять жив.
— Мой брат испытывает сильную боль? — осведомился вождь апачей.
— Боли как таковой нет, вот только голова у меня сильно гудит. Что там с команчами и как вообще все закончилось на крокодильем озере?
Они подсели к его кровати и подробно обо всем рассказали, сообщили также о своем намерении отправиться следом за графом и отомстить ему если не в пути, то по крайней мере в столице. Хельмерс внимательно выслушал их и затем спросил:
— Значит, вы все же хотите убить его?
— Да, — ответил Бизоний Лоб. — Но сначала я заставлю его выполнить свое обещание.
— Какое?
— Сделать Карью, мою сестру, своей женой. Она поедет в Мехико вместе с нами.
— Ах, вот оно что!
— Да. Нехорошо назвать дочь миштеков своей невестой, а потом бросить ее. Она происходит из рода древних царей, перед которыми какой-то граф не стоит ровным счетом ничего.
— Так ты хочешь сделать ее женой графа, а потом сразу же — его вдовой?
— Да.
— Мой брат не сделает этого!
— Почему нет? Я так решил и добьюсь своего!
— Тебе известны законы бледнолицых?
— Мне нет дела до их законов!
— Боюсь, в данном случае ты ошибаешься. Ты просто не найдешь священника, который согласился бы скрепить этот брак.
— Я заставлю его!
— В этом случае он окажется просто недействительным. Карья — не христианка и, таким образом, не может быть супругой христианина.
— Это правда?
— Да.
— Ах, ах! Значит, от этого намерения мне придется отказаться; но жизнь графу это все равно не спасет. Хочешь посмотреть, что я принес тебе?
Хельмерс кивнул, и перед ним раскрыли одеяла, в которые были завернуты драгоценности.
— Это часть королевских сокровищ, которую я обещал тебе, — сказал Бизоний Лоб. — Ты не смог забрать их сам, и поэтому я принес их тебе сюда.
— Значит, все это богатство теперь принадлежит мне?
Во взгляде немца, скользнувшем по искрящимся драгоценностям, не было заметно какого-то особого восторга.
— Да, эти драгоценности теперь — твои, — ответил вождь миштеков. — Ты теперь один из самых богатых бледнолицых. Но твой взгляд хранит спокойствие, и лицо твое не светлеет. Ты не рад?
— О, я очень, очень рад. Но не за себя, поскольку я решил остаться тем, кем я был до сих пор, то есть — вестменом, которому не нужно много золота. Благодаря своему подарку ты станешь благодетелем многих и многих людей, ведь эти сокровища будут принадлежать не только моему брату, но и вдовам и сиротам, бедным и больным людям моего отечества. Мне они едва не стоили жизни; золото — дорогой и опасный металл, и я понимаю тех индейцев, которые не хотят и слышать о нем. Но я пока что не могу сказать с уверенностью, приму ли я этот дар.
— Почему? Что может заставить тебя отказаться от него? — удивленно спросил вождь миштеков.
Немец медленно и задумчиво провел ладонью по лицу, потом пристально взглянул в глаза обоих вождей и ответил:
— Мои краснокожие братья, Медвежье Сердце и Бизоний Лоб, возможно, не смогут до конца понять моих слов, поскольку принадлежат к числу суровых воинов, которые привыкли судить людей исключительно по закону кровной мести. Но я мыслю иначе, поскольку сам являюсь учеником и другом Виннету и Олд Шеттерхэнда, которые поступают в соответствии с принципами доброты и прощения. Да, я знаю, что в критический момент воин уничтожает врага без раздумья; и я сам, когда речь шла о спасении Карьи и сеньориты Эммы, без колебаний стрелял в команчей. Но теперь опасность позади. Враг побежден, и дальнейшее кровопролитие было бы не только излишним, но и бесчеловечным. Из двухсот команчей лишь нескольким удалось спастись; разве не достаточно было пролито крови? И почему даже мертвым суждено быть погребенным не в земле, а в желудках крокодилов? Разве граф убил кого-нибудь из вас, пролил вашу кровь? Почему вы теперь жаждете его крови? Разве те часы, когда он висел над крокодильим озером, не были страшнее смерти? По-моему, он уже достаточно поплатился за свои грехи.
— Достаточно поплатился?.. — с недоверием переспросил вождь миштеков.
Он хотел продолжить, но Хельмерс перебил его:
— Пусть мой брат пока ничего не говорит, а сначала выслушает меня. Если граф и дальше пойдет против вас — убейте его, я не стану осуждать вас. Но теперь я хочу, чтобы вы отказались от намерения преследовать его. Я прошу вас об этом. И если вы исполните это мое желание, то тогда, и только тогда, я смогу принять этот щедрый подарок.
— И ты не изменишь своего решения?
— Нет. Ты же знаешь, что я держу свое слово. Не оставляйте меня долго в неведении, а решите это между собой прямо сейчас. Исполнением моей просьбы вы доставите мне не меньшую радость, чем этим золотом, отмеченным кровью многих людей.
— Хау! Такова, значит, воля моего брата! — сказал Бизоний Лоб. — Мы обсудим твою просьбу и тотчас вернемся.
Он встал и вместе с сестрой и вождем апачей покинул комнату. Эмма Арбельес протянула немцу руку и сказала:
— Это было благородно с вашей стороны, сеньор! Я всей душой поддерживаю и благодарю вас! Я сейчас догоню этих людей и выскажу им ту же самую просьбу. Надеюсь, желание двоих исполнится скорее, чем желание одного.
И она вместе с отцом вышла из комнаты. Уже через четверть часа все они вернулись обратно, и Бизоний Лоб сказал, обращаясь к нетерпеливо ожидавшему их решения Хельмерсу:
— Ты победил, и в этом тебе были поддержкой славные имена Виннету и Олд Шеттерхэнда. И сеньорита Эмма просила нас о том же. Никогда еще Бизоний Лоб, вождь миштеков, не оставлял невыполненным свое решение; сегодня это происходит впервые. Пусть больше не льется кровь, и теперь ты сможешь принять от меня в подарок золото индейских королей. Ты хочешь этого?
— Да. От него зависит жизнь многих людей. И пусть оно принесет им счастье. Спасибо вам!
Глава IIIКОРСАР
— Ну вот, сеньоры, на этом и заканчивается история графа Родриганды, — сказал мексиканский адвокат. — Что стало дальше с этим господином, не так уж и важно. Я же только хотел показать вам, что часто индейцы оказываются куда благороднее белых людей. Оба индейских вождя доказали это весьма убедительно. А когда слышишь о делах и поступках Виннету, который являет собой прямо-таки образец благородства и великодушия, то приходится только сожалеть, что родился не индейцем, а белым. Правда, как все мы слышали, в истории с Сэмом Файрганом и его трапперами пролилось много крови; но этому не мог воспрепятствовать даже Виннету, ибо противник был настолько опасен, что мягкосердечие в отношении него было бы совершенно неуместным. Жаль только, что этот Зандерс умер в бою такой легкой смертью. По правде сказать, он заслужил не удар ножом, а хорошую пеньковую веревку!
Тут из-за стойки раздался голос матушки Тик:
— Да он ее и получил!
— Как? Что? Виселицу?
— Да.
— Но ведь было сказано, что Зандерс был заколот шкипером в лесном овраге!
— Да, так было сказано. Но на деле все было иначе. Джентльмен, рассказывавший эту историю, может быть, невольно исказил действительный ход событий. Зандерс тогда не был заколот, да и Жан Летрье тоже не погиб; оба они остались живы и были арестованы.
— Это правда, сеньор?
Этот вопрос мексиканца был адресован бывшему агенту по делам индейцев, на лице которого при этом отразилось легкое смущение. Он ответил:
— Хм! Смотря как к этому отнестись! Вообще говоря, его больше действительно нет в живых, хотя… Хм! Матушка Тик, а почему вы, собственно, так уверены, что Зандерс не был убит там, в овраге?
— Да потому что мне это доподлинно известно, — ответила хозяйка, которой, видимо, уже надоело сдерживаться, и она не обращала никакого внимания на подаваемые ей знаки.
— И от кого же?
— От человека, который при этом присутствовал.
— Но ведь и я тоже был там!
— Верно. Но джентльмену, от которого я это слышал, пришлось позднее еще немало повозиться с этим самым Зандерсом!