— воскликнул командир. — Неужели…
— Да, представьте! Вы кавалерист и однажды видели этого жеребца, но почему-то приняли его за водовозную клячу. Посмотрите на него теперь внимательнее! Вы когда-нибудь встречали такого благородного коня? Может ли какой-то искатель могил иметь такое несравнимое ни с чем животное?
Он пытался выдавить из себя хоть слово, но от смущения долго не мог ничего сказать, пока наконец не воскликнул:
— Где были мои глаза?!
— Да, где они были, и не только в отношении лошади, но и в отношении всадника! Слышали вы об оружии Виннету?
— Да, о его знаменитом серебряном ружье.
— А что за оружие у Олд Шеттерхэнда?
— У него «медвежий бой» и штуцер мастера Генри.
— Но разве вы уже однажды в вашем лагере по ту сторону каньона Мистэйк не видели, что у меня два ружья?
— Да, но они были, наверное, в одном чехле, и казалось, что ружье только одно.
— Ну, а теперь они не зачехлены. Взгляните на них!
Я протянул их ему. Офицеры тоже с большим любопытством стали разглядывать мои ружья.
— Черт возьми, сэр, — хлопнул он себя по ляжкам, — неужели это грубое, тяжелое ружье и есть «медвежий бой?»
— Это оно.
— И это ружье с необыкновенным замком?..
— Штуцер Генри!
— Так вы, значит… вы…
Он замолчал в смущении.
— Олд Шеттерхэнд? — докончил за него я. — Это, конечно, я.
— А ваш спутник?
— Его имя Олд Шурхэнд.
Пораженные офицеры на все лады повторяли наши имена, весть быстро разнеслась по всему лагерю. Командир вскочил на ноги, посмотрел с удивлением на меня и на Шурхэнда, а потом произнес голосом человека, только что очнувшегося от беспамятства:
— Олд Шеттерхэнд и Олд Шурхэнд! Возможно ли это?
— Вы думаете это невозможно? — спросил я.
— Я так не думаю, но… но…
Его прервали громкие крики часовых:
— Индейцы идут, индейцы!
— Откуда? — спросил командир.
— С севера, — прозвучал ответ, и часовые показали в том направлении, откуда мы приехали. Офицер уже был готов объявить тревогу, но я успел его вразумить:
— Спокойно, сэр! Это ничего не значит. Поскольку вы еще не совсем уверены, что мы те, за кого себя выдаем, то теперь подходят свидетели, которые подтвердят, что все, что мы здесь только что рассказали, является правдой.
— Вы имеете в виду краснокожих?
— Да.
— Но это же враги! Я должен сейчас же…
— Не надо спешить с выводами… Это друзья, к тому же ваши спасители. Это апачи, которых я привел сюда, чтобы помочь вам в схватке с команчами.
— Апачи? Тогда объясните мне, сэр, в чем именно я заблуждаюсь, ведь краснокожие — это краснокожие; никому из них нельзя верить, да к тому же я еще не уверен, что вы действительно Олд Шеттерхэнд.
— Well, тогда принимайте меры, какие вы считаете необходимыми; только, ради Бога, воздержитесь от враждебных действий. Я вам потом все объясню, но прежде подам апачам знак не приближаться к лагерю на расстояние выстрела до тех пор, пока вы не обретете к нам доверие.
— Я пойду и скажу им все, — предложил Олд Шурхэнд.
— Да, пожалуйста, сэр! Скажите им также, чтобы на высотке у кустов поставили часового!
— На высотке? Зачем? — спросил командир все еще с недоверием. — Зачем посты у меня в тылу?
— Чтобы следить за подходом Нале Масиуфа. Я же вам уже сказал, что он близко и может оказаться здесь каждую минуту.
— Но я же могу поставить часовыми своих людей!
— У моих апачей глаза более зоркие.
— Черт возьми! Если вы… если вы!..
— Вы хотите сказать: если вы враги и обманщики?
— Да, — согласился он.
— Вы что же, думаете, что двое белых могут быть смелыми и в то же время подлыми?
— Хм! Я же не имею никаких доказательств, что идущие сюда краснокожие действительно апачи.
— Так вы не можете отличить апачей от команчей?
— Нет.
— И, несмотря на это, ведете войну с индейцами? Вы совершаете величайшую ошибку! Впрочем, что говорить, смотрите, вон они подходят! Их пятьдесят человек. У вас, как мне кажется, около сотни хорошо обученных кавалеристов. Вам ли бояться краснокожих?
— Нет. Я вам верю, сэр. Только пусть индейцы остановятся подальше от лагеря, пока я не разрешу им приближаться. Поймите, я только выполняю свой долг.
— Я понимаю. Но теперь вы можете убедиться, что не стоит беспокоиться. Мистер Шурхэнд уже подъехал к ним; они остановились и спешились. Только трое из них поскакали на высотку; это часовые, которые обеспечат нам безопасность.
— Прекрасно! Я доволен, сэр. Однако я не должен забывать, что надо делать для нашей защиты.
Он отдал несколько приказов, по которым его отряд с ружьями наготове занял такие позиции, чтобы легко отразить атаку апачей, в случае если они захотят напасть на солдат.
— Это не должно вас сердить, — оправдывался он.
— Мне и в голову не приходит упрекать вас! — ответил я. — Если бы вы дослушали меня до конца, то доверились бы мне. Возвращается мистер Шурхэнд. Присядем-ка ненадолго! Мне хочется вам кое-что рассказать в доказательство того, что я вам все время говорил правду и что вы без нас пропали бы.
Мы опять расположились у воды, и я о многом рассказал ему. Правда, в наших интересах некоторые обстоятельства я опустил, тем более, что для солдат они не имели особого значения. Мой рассказ произвел очень сильное впечатление на капитана и его офицеров. Его лицо становилось все более серьезным и сосредоточенным, и, когда я закончил, он оставался еще некоторое время неподвижным и задумавшимся, не произнося ни одного слова. Офицеры теперь были абсолютно убеждены, что они без нашего вмешательства попали бы в очень сложную ситуацию. Наконец он посмотрел мне прямо в лицо и сказал:
— Прежде всего разрешите один вопрос, мистер Шеттерхэнд: можете ли вы меня извинить, что я так… так… был против вас?
— Охотно! Значит, вы теперь верите, что я Олд Шеттерхэнд?
— Я был бы большим идиотом, если бы не поверил в это!
— Вы также можете быть уверены, что ваше положение именно таково, как я его вам описал, сэр.
— Как вестмен, вы превосходите даже самого блестящего офицера! При всем нашем желании, при всей хитрости и храбрости мы ничего не смогли бы сделать, поскольку среди нас не было руководителя, который знал бы прекрасно не только окружающую местность, но и самих краснокожих, их язык и обычаи. Вы смогли подслушать команчей и узнали все их коварные планы. Мы этого сделать не сумели и попали бы, ничего не замечая, в такую передрягу, что живым из нее скорее всего никто бы не вышел. За это собаки-команчи должны заплатить кровью. От нашего перекрестного огня ни один из них не убежит!
— Постойте, сэр! Это как раз тот пункт, по которому мы должны найти согласие, прежде чем твердо договоримся о поддержке, которую я вам обещал.
— Что такое?
— Я не убийца!
— Я тоже!
— Но сейчас здесь вы ведь хотите убивать!
— Убивать? Нет. Я призван воевать против индейцев, пока не добьюсь победы или пока они не сдадутся.
— А если они сдадутся без борьбы?
— И в этом случае они должны быть наказаны.
— Как вы себе это представляете?
— Я прикажу расстрелять каждого десятого или двадцатого, ну, может быть, тридцатого из них.
— Сомневаюсь, удастся ли вам такое! Но на нашу помощь, во всяком случае, не надейтесь!
— Что это вы надумали? Я совсем в вас не нуждаюсь, сначала, правда, вы будете мне нужны!
— Я тоже так думаю, и поэтому судьба краснокожих не в ваших, а в наших руках.
— Только в ваших?
— Да.
— Этого не может быть, мистер Шеттерхэнд.
— И тем не менее!
— Нет. Я, конечно, должен очень высоко ценить все, что вы сделали и хотите сделать еще, но могу потребовать, чтобы вы, в свою очередь, признали те права, которыми обладаю я.
— Абсолютно верно, если, конечно, вы их имеете. Однако давайте уточним, какими именно правами вы обладаете!
— Вы и я — союзники в борьбе против команчей; если мы победим, то оба должны решить, что делать с краснокожими. Вы, однако, должны согласиться, что без наказания здесь обойтись невозможно!
— Нет, на это я согласия не дам.
— Значит, у нас по этому вопросу разные мнения; но я надеюсь, что мы в конце концов придем к согласию. Если вы чуть-чуть уступите, уступлю немного и я, а в золотой середине мы объединимся, и каждый тогда сможет сказать, что его пожелания выполняются с той и другой стороны поровну.
— Для меня в этом не может быть середины. Если команчи будут сопротивляться, мы, конечно, применим свое оружие; если же они сдадутся, ни с кем не должно произойти ничего плохого. Это мое мнение, от которого я не откажусь ни в коем случае.
— Но, сэр, без наказания обойтись никак невозможно!
— За что вы собираетесь их наказывать?
— За то, что они бунтовали.
— Что вы называете бунтом? Если человек защищает свои права? Если индеец протестует против насильственного вытеснения его с мест исконного жительства? Если он требует от правительства соблюдения договоренностей, с помощью которых его, обведя вокруг пальца, обделили?
— Хм! Я убеждаюсь, что то, что о вас говорят, правда, мистер Шеттерхэнд.
— Что именно вы имеете в виду на этот раз?
— Что вы гораздо больше поддерживаете краснокожих, чем белых.
— Я в хороших отношениях с каждым добрым, честным человеком и в плохих отношениях с людьми, недостойными уважения.
— Но ведь краснокожие его недостойны!
— Хау! Не будем об этом спорить! Вы янки и к тому же офицер; я не стану обращать вас в мою веру. Я понял, что вы не просто в военной тактике ошибаетесь, а в гораздо более важных вещах.
— Но какие у вас доказательства этого?
— Вы их не получите, потому что не будете победителем.
— Нет? А кто же, позвольте узнать, им будет?
— Мы.
— Гром и молния! Что-то я вас не понимаю.
— Но это же так понятно. Хорошо, я объясню вам все еще раз. Вы признали, что чуть не попали в ужасную западню, так?
— Я и сейчас это подтверждаю.