обязательно признаться вам в любви и в длинной, прочувствованной речи объяснить, почему я не могу жить без вас?
— Нет, в этом нет необходимости, сэр. Я к вам сердечно привязан и знаю, что вы также питаете ко мне сходные чувства. Если в этой драке со мной случится что-то скверное, прошу вас, не забывайте меня слишком быстро, мистер Шеттерхэнд. Вы обещаете мне это? Дайте мне вашу руку!
— Вот она, хотя в этом подтверждении и нет необходимости, мистер Олд Шурхэнд.
— Я хотел бы кое о чем вас попросить.
— Говорите! Я сделаю все, что смогу.
— Если я погибну, съездите, пожалуйста, в Джефферсон-Сити, в штате Миссури. Вам знаком этот город?
— Знаком.
— Там, на Файр-стрит, вы найдете банк Уоллес и К… Назовите мистеру Уоллесу ваше имя, расскажите, каким образом я завершил свой жизненный путь, и попросите его изложить вам известные ему сведения относительно того, что позвало меня сюда, на Дикий Запад.
— И он все расскажет?
— Да, если я буду мертв и вы его заверите, что вы мой наследник в этом деле. Пока я жив, он никому не скажет ни слова.
— И что я должен буду делать, когда все узнаю?
— То, что захотите.
— Я предпочел бы получить от вас более точные указания.
— Как раз их я и не могу вам дать, сэр. Дело это никак нельзя назвать обычным, и, если у вас возникнет намерение пойти по моим следам, вас будут ожидать большие опасности и заботы.
— Вы думаете, я их испугаюсь?
— Нет, я же вас знаю. Но мне не хочется, чтобы вы подвергали опасности свою жизнь в чужом для вас деле — ведь даже если вы доведете его до конца, вам это не принесет никакой пользы.
— Какие могут быть разговоры о пользе, когда речь идет о святом долге дружбы!
— У нас с вами — нет, и это мне хорошо известно, но я ничего не хочу от вас требовать. Итак, попросите мистера Уоллеса рассказать, в чем заключается суть дела, а дальше поступайте так, как вам подскажут сердце и память обо мне. Рассчитывать на большее я не вправе, поэтому прошу вашего разрешения закончить этот разговор.
Как раз в этот момент появился Апаначка с ножом в руке. Это означало, что можно начинать поединок;
Легко представить себе возбуждение, охватившее присутствующих, когда они услышали о том, что между Олд Шурхэндом и Апаначкой должен состояться рукопашный бой на ножах не на жизнь, а на смерть. Апачи немедленно образовали вокруг нас полукруг, причем таким образом, что лежащие на земле связанные команчи также могли все хорошо видеть.
Олд Шурхэнд снял с себя все оружие, оставив в руках только нож. Он протянул руку Апаначке и сказал дружеским тоном:
— Я оказался противником юного вождя команчей по его желанию. Один из нас должен умереть, но, перед тем как я подниму нож, я хочу сказать ему, что я был бы рад быть его другом и братом. Какой бы ни выпал жребий, он решит судьбу людей, которые, не разведи их смерть, уважали и любили бы друг друга.
— Олд Шурхэнд — знаменитый бледнолицый, — отвечал Апаначка, — моя душа ощущает стремление к нему, и, если ему суждено умереть, его имя навсегда останется жить в моем сердце.
— Надеюсь на это. Осталось условиться только об одном: если один из нас во время поединка уронит нож — имеет ли он право его поднять?
— Нет. Это будет только его вина, что он не сумел удержать нож. С этого момента он сможет защищаться только рукой. Хуг!
И они пожали друг другу руки. Теперь, когда они стояли рядом, глядя друг другу в глаза, я неожиданно понял, почему лицо команча показалось мне во время переговоров таким знакомым: оно имело хотя и не бросающееся в глаза, но тем не менее столь явное сходство с чертами лица Олд Шурхэнда, что мне оставалось только удивляться, как это я сразу не заметил… удивительного совпадения, ведь ничем иным, кроме совпадения, подобное сходство, разумеется, быть не могло.
Виннету вытащил из сумки ремень и сказал:
— Братья мои, дайте мне ваши левые руки, чтобы я мог их связать! — Он четырежды обмотал ремень вокруг каждого из их запястий, обеспечив таким образом достаточную крепость соединения, но оставил небольшой зазор, чтобы дать противникам некоторую свободу для маневра. Потом мы все отошли назад, освобождая место для поединка. Все взгляды устремились на двух бойцов, они же смотрели только на меня, ожидая, когда я подам знак к началу.
— Сейчас… — произнес я.
Они мгновенно перевели взгляды с меня друг на друга. Я был бы абсолютно спокоен, если бы сам стоял против Апаначки, но сейчас я слышал каждый удар собственного сердца. Я был очень привязан к Олд Шурхэнду, да и судьба Апаначки была мне далеко не безразлична. Кто же из них победит и кто падет в этой схватке?
Несколько минут они стояли спокойно и неподвижно, опустив правые руки с зажатыми в них ножами. Кто решится нанести первый молниеносный удар? Время словно застыло, казалось, что прошел час или больше. Вдруг… Олд Шурхэнд размахнулся, и в тот же миг Апаначка сделал такое быстрое движение, что наши глаза не смогли за ним уследить… звякнули клинки, раздался глухой звук от удара столкнувшихся кулаков, ножи, блеснув в воздухе, упали на землю, обе поднятые для удара руки снова опустились. Никто не пострадал.
Это был мастерский ход Олд Шурхэнда. Он не хотел убивать Апаначку, обманув команча ложным замахом, он вынудил его нанести удар.
— Уфф, уфф, уфф, уфф, — прокатилось по рядам апачей и среди лежащих на земле команчей.
— Это все несерьезно. Дайте им ножи! — крикнул Олд Уоббл. — Кровь мы хотим видеть, кровь!
Дерущиеся не сводили глаз друг с друга. Апаначка спросил:
— Согласен ли Олд Шурхэнд, чтобы мы снова взяли в руки ножи?
— Нет, — ответил тот, — это было бы против уговора.
— Я сказал только о том, что будет, если нож потеряет один из нас, но мы же оба остались без ножей!
— Это абсолютно одно и то же. Продолжим!
— Да, продолжим!
Какое-то время они стояли, не двигаясь. Потом Апаначка, размахнувшись, ударил противника по голове так, что, казалось, она должна была бы расколоться, но в то же мгновение сам получил сокрушительный удар, однако никто из них даже не пошатнулся.
— Уфф, — тихо сказал Виннету, — среди них нет Олд Шеттерхэнда!
Оба одновременно поняли, что такая тактика ни к чему не приведет, и схватили друг друга за горло. В жизни мне пришлось быть свидетелем нескольких поединков, но подобного тому, что шел сейчас, я еще не видел. Казалось, нет на земле силы, способной сдвинуть противников с места. Их статные фигуры наводили нас, зрителей, на сравнения со стальными колоннами или греческими статуями, их мощные ноги словно вросли в землю, опустив связанные вместе левые руки, правыми они, как клещами, держали шею противника. Так они и стояли несколько минут совершенно неподвижно. Окажись среди нас в тот момент фотограф, он мог бы спокойно делать снимок с какой угодно выдержкой, и, я уверен, отпечаток получился бы четким.
Каждый стремился лишить другого дыхания, невозможно было смотреть без содрогания на эти попытки взаимного удушения: все решало только то, чья глотка окажется сильнее. Лицо Олд Шурхэнда становилось все более красным, наконец оно начало приобретать сизоватый оттенок. Лицо более смуглого команча также явно начало изменять свой цвет, темнея. Наконец мы услышали неясное кряхтение, хотя невозможно было понять, от кого оно исходило, — потом раздался стон, из их сдавленных гортаней почти одновременно вырвался глухой хрип, оба зашатались, их ступни поднимались и шлепали по песку, ноги разъезжались в поисках опоры, тела клонились то в одну, то в другую сторону, назад и вперед. Вдруг послышался какой-то странный звук, напоминающий клокотание, и в следующий миг все было кончено — бездыханные, они оба упали на песок так же прямо, как стояли, не выпуская из рук горло противника.
Зрители молчали. Никто из них не решался сказать хотя бы слово или как-то иначе выразить свое отношение к произошедшему, столь сильно подействовала эта безмолвная схватка на грубые души тех, кто оказался ее свидетелем. Вдвоем с Виннету мы нагнулись к лежащим бойцам. Нам пришлось приложить немало сил, чтобы разжать их ладони и освободить кровоточащие шеи от мертвой хватки противника. Вождь апачей припал ухом к груди Апаначки.
— Уфф! — произнес Виннету. — Он еще жив.
— Я тоже нащупал пульс, правда, совсем слабый, — ответил я. — Оба без сознания, подождем, пока они придут в себя.
Мы освободили их руки от ремней. Подошел Олд Уоббл и спросил:
— Они мертвы?
Мы не ответили.
— Если это всего лишь обморок, схватку нельзя считать оконченной, ее надо продолжить, и на ножах, this is clear!
Тогда Виннету поднялся и, вытянув руку, с негодованием произнес:
— Вон!
В такие мгновения, как это, он был воплощением истинного вождя, человека, воля которого исключала возможность какого-либо возражения. Старый ковбой стушевался, не посмев возразить, он молча повернулся и пошел прочь.
Через некоторое время лежащие без чувств зашевелились, причем оба начали с того, что принялись ощупывать руками свои шеи. Первым пришел в себя Олд Шурхэнд, он посмотрел на нас, но совершенно отсутствующим взглядом, постепенно в его глазах проступило осмысленное выражение, и он, шатаясь, встал.
— Это… это… это было… — запинаясь, пробормотал он.
Я подхватил его под руку, чтобы не дать ему упасть, и сказал:
— Еще бы чуть-чуть, и все! Не правда ли?
— Да… аа… аааа!.. — с трудом просипел он. — Я почти не… могу… дышать!..
— Так молчите! Вы в состоянии держаться на ногах?
Он попытался вдохнуть как можно больше воздуха и ответил, сделав явное усилие над собой:
— Да, я могу. Как… Апаначка? Жив… еще?
— Да, он скоро придет в себя. Видите, уже открыл глаза!
Найини был столь же беспомощен, как и его противник. Прошло довольно много времени, прежде чем к ним обоим вернулась способность управлять своим духом и телом. Как только Апаначка стал способен вести разговор, он тут же спросил меня:
— Кто победил?
— Никто, — ответил я.