— От меня ты его никогда не услышишь.
— Почему?
— Я тебе его не скажу. Хуг!
Услышав последнее слово, я понял, что я действительно не получу ответа. Был ли это и в самом деле индейский обычай — никогда не спрашивать о чужой жене, или он имел другие причины молчать о своей сумасшедшей скво? Следовало ли и мне также промолчать? Нет! Я посмотрел на него настолько пристально, насколько это позволил сделать лунный свет, и сказал медленно и подчеркнуто значительно:
— Ты — Тибо-така?
Он дернулся в седле так, будто его укусила оса, но ничего не ответил.
— А она Тибо-вете?
Он опять промолчал, однако повернулся ко мне всем корпусом, а его лицо выдавало сильное внутреннее напряжение.
— «Ты видел моего Вава Деррика»? — продолжал я. Это был вопрос, заданный мне тогда его женой.
— Уфф! — воскликнул он.
— Это мой миртовый венок! — И снова это были ее слова.
— Уфф, уфф! — повторял он, обжигая меня полным ненависти взглядом.
— Тебе это известно так же хорошо, как и мне.
— Где ты все это слышал?
— Хау!
— От кого?
— Хау!
— Почему ты мне не отвечаешь?
— Не хочу.
— Олд Шеттерхэнд боится сообщить мне это?
— Не говори глупостей!
— Это не глупость, я требую, чтобы ты сказал, где ты это слышал!
— Но сам-то ты мне ничего не говоришь!
— О чем?
— Разве ты ответил мне, когда я тебя спросил о твоей скво?
— Эта скво принадлежит мне, а не тебе, и я могу говорить или молчать о ней — как захочу.
— Тогда не требуй у других, чтобы тебе отвечали.
Ты говоришь о страхе, который я якобы испытываю, но это именно ты боишься сказать правду!
— Но я хочу знать, кто сказал тебе эти странные слова!
— Этого ты не узнаешь.
— Ты слышал их от Апаначки?
— Нет.
— От кого же тогда?
— Хау!
Тогда он перешел в наступление:
— Если бы я не был связан, я сумел бы заставить тебя заговорить!
— Хау! Он сумел бы меня заставить! Дряхлый шаман, не умеющий ничего другого, кроме как надувать при помощи своих примитивных фокусов детей и женщин своего племени, человек, который, устроив жалкую комедию, навлек гибель на три сотни воинов, хочет принудить к чему-то Олд Шеттерхэнда! Да если бы ты не был моим пленником, которому я должен оказывать снисхождение, я бы сейчас обошелся с тобой совсем по-другому.
— Ты издеваешься надо мной? Ты назвал мое волшебство комедией? Берегись!
— Хау!
— И не вздумай рассказать услышанное тобой еще кому-нибудь!
— Потому что для тебя это может представлять опасность?
— Смейся, смейся! Придет время, и твой смех обратится в вопли!
Последние слова он прошипел сквозь зубы. По охватившему его возбуждению я понял, что услышанное мной от его жены отнюдь не было пустяком, более того, вероятно, это был отголосок чего-то очень важного.
— Ничтожный червь, как смеешь ты угрожать мне?! — ответил я.
— Мне достаточно захотеть, и я раздавлю тебя между пальцами!
— Ладно, проезжай себе! Когда-нибудь все узнают, почему тебя зовут Тибо-така!
Я придержал коня и начал пропускать караван мимо себя. Через некоторое время со мной поравнялись двое всадников, ехавших рядом, которые с увлечением что-то негромко обсуждали. Это были Олд Уоббл и Генерал. Заметив меня, ковбой направил своего коня ко мне и спросил:
— Вы думаете обо мне все так же, как и полдня назад, или уже успели изменить свое мнение?
— Я думаю точно так же.
— А что конкретно?
— Что вы — пожилой, легкомысленный, как юнец, тип, присутствие которого выносить я больше не намерен.
— Выносить? Тысяча чертей! Такого мне еще никто не говорил! Вы отдаете себе отчет в том, что обычно понимается под словом «выносить»?
— Вполне.
— Значит, вы держите меня рядом с собой из снисхождения к моим сединам, а сам я вовсе ничего не стою?
— Примерно так.
— Это серьезное оскорбление, сэр, слишком серьезное! Вы не должны забывать, с кем вы имеете дело!
— С королем ковбоев. Ну и что?
— По-вашему, эти два слова — пустой звук?
— По крайней мере, они значат не слишком много, особенно если продолжать на этом настаивать. С тех пор, как вы с нами, за вами не числится ничего, кроме глупостей. Я вас неоднократно предупреждал, но это ни к чему не привело. У Ста деревьев, если вы потрудитесь вспомнить, я сказал вам: следующая ваша глупость приведет к тому, что мы расстанемся, но, даже несмотря на это, через четверть часа вы совершили еще одну, и самую большую из всех. Я намерен сдержать свое слово. Стреляйте в пуделей, где и с кем вам будет угодно, но я вам в таких делах не товарищ! Наши пути отныне расходятся!
— Черт побери! Вы это серьезно?
— И не думал шутить с вами!
— Но когда я решил подслушать Вупа-Умуги, я же хотел сделать как лучше!
— Мне все равно, что именно вы хотели. Вы мне не подчинились.
— Не подчинился? Но разве наши отношения таковы что один имеет право приказывать, а другой должен повиноваться?
— Именно таковы.
— Ну, об этом мне ничего не известно. Разве не слышал я много раз от вас самих, что у всех нас равные права?
— Это правда. Но когда речь идет о том, чтобы совместными усилиями привести в исполнение заранее намеченный план, то тут уж никто не смеет своевольничать.
— Все это, может быть, так и есть, но мы не солдаты, а вы не командир и не имеете права запретить мне ходить в разведку!
— Подобный взгляд на вещи я мог бы просто-напросто проигнорировать и вовсе не отвечать вам, однако я, тем не менее, отвечу, иначе, несмотря на всю вашу глупость, вы еще долго будете удивляться тому, как умно себя вели. Вспомните: передал ли мне Виннету командование над апачами?
— Да.
— Значит, я их командир.
— Да.
— И могу приказывать?
— Апачам, но не мне!
— Что за чушь! Вы сейчас с нами и обязаны подчиняться мне так же, как и они.
— Нет!
— Мне кажется, вы перестаете понимать элементарные вещи, мистер Каттер. Что получится, если каждый начнет делать то, что ему нравится, и особенно в случаях, когда речь идет о жизни и смерти? Между прочим, я ведь не хотел вас брать с собой, вы сами меня об этом долго упрашивали!
— Хм!
— И согласился я лишь тогда, когда вы обещали не делать ничего без моего разрешения. При этом вам хорошо известно, что я — не тот человек, с которым можно не считаться.
— Это вы сейчас так говорите. И вообще, вы все ставите с ног на голову!
— Well! Я вижу, что слова тут бесполезны. Если человек признает свои ошибки, то с ним еще стоит разговаривать, но тому, кто, подобно вам, готов оправдываться в любой ситуации, уже ничем не поможешь.
— Разве я попросил вас о помощи?
— А разве она вам не нужна?
— Больше нет.
— Хорошо. Значит, мы закончили этот разговор.
— Да, закончили! Навсегда?
— Разумеется.
— Это означает, что вы больше не хотите иметь со мной дело?
— Вы меня поняли правильно!
— Well! Всего хорошего.
Он пришпорил коня и поехал вперед, но вскоре обернулся ко мне и крикнул:
— Вы знаете, почему вы решили со мной расстаться?
— Само собой.
— Я это тоже знаю. Вовсе не из-за того, что вы называете моими глупостями, а совсем по другим причинам.
— По каким?
— И вы еще спрашиваете! Я вас раскусил. Я вам не подхожу, потому что я не ханжа. Вам хотелось бы быть моим пастырем, я же должен был вести себя как послушная овечка. Но Олд Уоббла на такие штуки не купишь, и это вам не понравилось. Вам известны мои взгляды на религию. Самые набожные людишки и есть самые отъявленные мерзавцы. Олд Уоббл совсем не тот барашек, который готов пастись на вашей травке. По мне, если вам нужны безропотные ягнята, можете набрать себе целое стадо, но только меня в нем не будет. Для подобных животных вы, конечно, самый лучший пастух, но король ковбоев не позволит ни пасти себя, ни стричь. Это мое последнее слово!
И он поскакал прочь. Так же, как незадолго до этого я принял решение навсегда расстаться с ним, и он решил теперь не иметь больше никакого дела со мной. И все же мне было его жаль.
Я присоединился к Виннету и Олд Шурхэнду, которые ехали в конце колонны. Апаначка, стараясь показать, что он держит данное им слово, появлялся то там, то здесь и, казалось, видел в себе скорее надзирателя за команчами, нежели их вождя. К утру он подъехал ко мне, кивком показал, что хочет поговорить, и, когда мы отстали настолько, что нас никто не мог слышать, сказал:
— Я ехал с шаманом, моим отцом. Олд Шеттерхэнд говорил с ним?
— Он тебе это рассказал?
— Он сообщил мне это. Ты спросил его о его жене?
— Да.
— Он очень зол на тебя.
— Здесь я ничего не могу изменить.
— Тебе известно, что его жена зовет его Тибо-така, а себя называет Тибо-вете?
— Да, а полностью Тибо-вете-Элен.
— Я знаю это. Мне известно также о Вава Деррике и миртовом венке. Шаман вне себя.
— Почему? Об этом что, никто не должен знать?
— Нет.
— Но ты-то знаешь.
— Я индеец.
— Ага, значит, этого нельзя знать только белым?
— Да.
— Почему?
— Потому что это волшебные слова. Они относятся к тайнам духов.
— В самом деле?
— Да.
— Тебе известно их значение?
— Нет.
— И ты — сын шамана?
— Сын, но он не делится со мной своими тайнами. Он спросил меня, откуда ты можешь знать эти слова. Я не мог ему ничего ответить, но сказал ему, что ты был в Каам-Кулано и привез оттуда амулеты вождя. Может быть, ты видел там мою мать?
— Видел.
— И говорил с ней?
— Да.
— Уфф! Этого шаман знать не должен.
— Почему нет?
— Он будет бить мою мать.
— О!
— Да, он плохо с ней обращается. Настоящий воин никогда не позволит себе ударить свою скво, шаман же бьет ее, лишь только услышит от нее эти слова. Я не смогу ему сказать, что ты их узнал у нее.
— От кого же я тогда их узнал?
— От одного из наших воинов, который случайно проболтался. Все наши воины знают эти слова, им приходится часто их слышать.