С билетом мне более-менее повезло: задача оказалась из тех, что мы десятками прорабатывали на семинарах. В то время как я отвечал на теоретический вопрос, профессор внимательно изучал листок с математическими формулами, исписанный моим неровным почерком, и подозрительно хмурил брови. Когда я закончил, преподаватель вежливо кивнул и сказал:
– Решение задачи неверное. Не ту формулу в самом начале применили.
Я ждал продолжения, в то время как мой пульс, должно быть, зашкаливал за двести ударов в минуту. Профессор еще раз мельком глянул на листок, затем – поверх очков – на меня, тихонько постучал шариковой ручкой о стол, а потом вдруг взял мою зачетку и поставил «25», что в нашем вузе обозначало низшую ступень «тройки». Оценка здесь не играла абсолютно никакой роли, так как главной моей целью в данном случае было не получить «неуд».
– Можете считать, что сегодня вам повезло, – снисходительно, но в то же время строго резюмировал наше общение пожилой преподаватель.
– Спасибо большое! – Я был приятно обескуражен и сразу же, как только вышел из аудитории, написал Натке эсэмэс о том, что сдал злополучный экзамен. Через несколько минут пришел ответ:
«Супер! Ну вот видишь, и я порой ошибаюсь:)))»
Однако, как выяснилось уже через три дня, ошиблась моя подруга только в деталях, а общий итог оказался именно таким, как она предрекала. На предэкзаменационной консультации по теории вероятности – последнему оставшемуся перед летними каникулами рубежу – преподаватель (молодой парень-аспирант) предложил группе выбор:
– В общем, товарищи студенты, альтернатива такая: либо обычный экзамен… хотя нет, лучше так – либо очень сложный экзамен (спрашивать буду дотошно и долго), либо ставлю всем автоматом среднеарифметическую оценку по результатам ваших работ по ходу семестра. – Аспирант поднял ладонь, чтобы остановить начавшийся гул. – Второй вариант с условием: кто-то один из вас, случайно выбранный жребием, получит «два» и останется на осень.
В аудитории воцарилась тишина: теперь выбор был уже не так очевиден.
– Чтобы всё было более-менее объективно, – снова взял слово аспирант, – проголосуем за принятие или неприятие второго варианта. Необходимый порог – ну, скажем, 80 % голосов.
Из двадцати семи человек, присутствующих на консультации, за «автомат» подняли руки двадцать пять. Я был против, так как чувствовал, что неудачный жребий при таком раскладе выпадет именно на меня. И не ошибся.
На следующее утро в самом начале экзамена преподаватель, «перетасовав» стопку зачеток подобно колоде карт, вытащил одну наугад из середины и прочел мою фамилию. Я молча встал, прошел по аудитории, забрал зачетную книжку у него из рук и направился к выходу. Уже у самой двери аспирант окликнул меня:
– Слушай, а ты же, по-моему, против был? Чувствовал будущее?
– Нет, просто знал его.
Молодой преподаватель на пару мгновений задумался, а потом предложил:
– Ну, хочешь, приму у тебя экзамен?
– Нет, спасибо, – ответил я и вышел из аудитории.
– Ну и какого хрена ты не стал сдавать?! – Натка очень разозлилась, услышав мой рассказ по телефону.
– Да что толку, всё равно бы не сдал. Чему быть, того не миновать, – я попытался иронизировать с нотками умудренного жизнью старца в голосе.
Натка не успокаивалась:
– Вот давай без этой херни, хорошо?! Не надо ссылаться на меня, если сам лоханулся!
– Нат, всё нормально. Ты же сама мне тогда сказала, останусь на осень. При этом ты что-то не особо волновалась…
– Да блин, хватит чушь пороть! Это всё – мои ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ, понятно? Я не вижу будущее и не знаю ничьей судьбы! Может, это всё вообще у меня в голове! Я сказала, что ты завалишь ближайший экзамен, ты его СДАЛ. Понимаешь? Нужно не угадывать будущее, а творить его! Ты вполне мог не остаться на осень.
– Хорошо, как тогда ты объяснишь, что именно я случайным образом стал тем, на кого упал неудачный жребий?
– Важно не это, а то, что у тебя был шанс самому всё решить.
– Ладно, теперь-то уж ничего не исправить – на прошлое мы точно влиять не можем.
На том конце провода повисла тишина. Через какое-то время Натка очень усталым голосом сказала:
– Я из Москвы уеду на некоторое время. С родителями.
– Отдыхать? Сама-то сессию закрыла?
– Да уж давно. Ага, отдохну немного, мысли в порядок приведу, а то столько шума вокруг…
– И куда вы? Надолго?
– К морю. У отца там домикастерская. Недели на три, может, на месяц.
Отец Натки был известным в художественных кругах акварелистом, но она не любила об этом говорить, только упомянула как-то раз.
– Ясно. Ну, я, наверное, тогда к себе поеду. Тоже где-то на это же время.
– Давай. У нас сегодня вечером поезд, так что увидимся уже только ближе к августу.
Я привязался к Натке, хотя встречались мы нечасто – раз в неделю, а то и реже. Месяц казался очень долгим сроком.
– Хорошо. Тогда давай, приятного отдыха и медитаций у водной глади. Целую.
Я слышал улыбку моей подруги, когда она отвечала:
– Спасибо! За этим и еду. И тебе хорошо отдохнуть. Чмафки.
Я допил купленный в «синей палатке» «кулер» примерно до середины бутылки, поставил тару около доверху набитой картонной коробки, пожелал отличных каникул празднующим одногруппникам и поехал в общагу.
Начиналось Лето. Не календарное, настоящее Лето с большой буквы Л, в младших классах наступавшее в конце мая, в университете – в июле, а во взрослой жизни большинства людей – в плавающем промежутке на пару недель долгожданного отпуска. Медленно отцветал тополь, усыпавший белой ватой московские дворы, воздух становился горячим и ленивым.
Висящий на двери моей комнаты календарь-постер с изображением робота Оптимуса Прайма из грядущего попкорнового блокбастера «Трансформеры» утверждал, что сегодня пятница, 29 июня. Большинство студентов уже закрыли сессию и разъехались по домам, общежитие опустело и затихло. Почти все мои друзья по общаге уезжали начиная еще с прошлой недели, так что и поговорить здесь (теперь уже до сентября) было больше не с кем. Решив, что пора и мне поставить точку в учебном сезоне, я отправился на Курский вокзал, купил билет на ночной поезд и сел в неудобное кресло в зале ожидания. А уже через несколько часов крепко спал на верхней боковой полке плацкартного вагона, несущего меня в родные края.
13. В городе N
Опубликовано: июль 2007-го
Отредактировано: на этой неделе
Играет: Walter Egan «Hot Summer Nights»
Немного подробнее о месте, где я прожил 17 лет – с рождения и до поступления в университет. Ночной поезд из Москвы идет сюда чуть больше шести часов, так что в город попадаешь рано утром. Есть также скоростной поезд, дорога на нем занимает порядка четырех с половиной часов, и ходит он днем. Зимой я предпочитаю второй вариант, летом – первый. Это не считая проходящих составов, время отправления/прибытия которых почти всегда крайне неудобно.
Город моего детства в 2007-м – пятый по численности населения в России: полтора миллиона человек, если считать вместе с пригородами. Он стоит на слиянии двух крупных рек, одной из которых вертикально разделен пополам, а второй «приобнят» с севера, словно старый приятель. Исторический центр находится на правом, высоком берегу, за что и получил народное название – верхняя часть, «верхушка», а также вытекающие отсюда, понятные исключительно местным выражения – «поехать наверх», «встретиться наверху». «Внизу» же расположен промышленный центр – множество предприятий, включая военное производство, автомобильный и машиностроительный заводы. Жить в нижней части не так престижно, как наверху, но я родился и вырос в районе, расположенном именно на левом берегу, и никогда не чувствовал какого-либо дискомфорта по этому поводу.
Имя этого района – Московский, назван так из-за географического расположения на выезде в столичном направлении. Я жил в той его части, где практически нет промзоны, в «сталинском» доме послевоенной постройки, возведенном пленными немцами. Однажды, где-то в конце 90-х, во время ремонта и перепланировки квартиры отец обнаружил на кирпичной кладке стены несколько слов, нацарапанных латиницей. Немецкий он знал со школы и пояснил, что это обычные строительные заметки. Но на меня, тогда десятилетнего мальчишку, таинственные слова на непонятном языке произвели огромное впечатление, и я еще долго грезил о тайниках и сокровищах в недрах дома.
Прибыв на вокзал в полседьмого утра, я сел на троллейбус и через двадцать минут был около дома. По пути зашел в булочную, куда столько раз бегал за хлебом, купил три круассана с вареной сгущенкой и пачку чая в пакетиках и сразу же с дороги позавтракал. Родители улетели отдыхать, пообещав вернуться только в конце июля, так что квартира была в полном моем распоряжении. Каждый раз, приезжая сюда, я первым делом обхожу квартиру метр за метром, чтобы убедиться, что всё здесь осталось точно таким же, как полгода назад. Этот обход не имеет какой-то конкретной цели, просто так уж повелось с того лета, когда я уехал учиться в Москву. Закончив с осмотром жилища, я выхожу на улицу, чтобы совершить аналогичную прогулку, но уже по району. Девять из десяти людей среди тех, кого я знаю, выбирают так называемый «отдых с дороги» вместо немедленной активности. Это совсем не про меня. Даже если путь занимал двое суток на поезде (а такие поездки у меня бывали), мой организм не испытывал абсолютно никакой нужды в отдыхе, предпочитая не терять времени.
Я неспешно прошел дворами до маленького рынка, но его самого на месте не нашел, обнаружив, что вместо пары десятков небольших ларьков и палаток возведен двухэтажный гипермаркет «Ашан». В субботние восемь утра по округе бродил только один не выспавшийся бездомный да пара дворников, метущих пыль по сухому асфальту. На одном из домов я заметил граффити: коряво нарисованное сердце, раскрашенное ярко-красным, содержащее внутри себя эмблему, напоминающую о пиратской эпохе – череп и две перекрещенные кости. Под сердцем надпись: «Emo life»