– Ага, именно кафе. Ну, короче, типа для своих. Ресторан – пафосно как-то… Готовил бы сам. Готовить я люблю.
Готовить он правда любил и умел. Грин мог сварить вкуснейший суп из остатков еды, которая хранилась в шкафу (холодильник в общаге был не у всех), пару минут пошарив по углам полок. Был у него к этому особый, природный дар.
Грин, как мне казалось и сейчас кажется, в отличие от большинства постоянных гостей «Пушки» действительно жил субкультурой. Если для всех нас это было в той или иной степени хобби, способ проведения свободного времени, мода, то для него это был он сам. Грин растворялся в этой тусовке, разговорах, концертах и чувствовал себя как рыба в воде среди аквалангистов, изучающих морскую фауну. Вот и сейчас он с каким-то особым изяществом (или понтом?) пил пиво и рассуждал о наружной рекламе в центре города:
– Ну, не знаю, как по мне, афиши такого формата достойна более известная группа, хотя бы в знак признания. Кстати, а левак на эти концерты будете делать?
– Антоха вроде уже штампует.
Я ждал Натку – накануне вечером она предложила встретиться:
SadButTrue: хай) ну что, стало более-менее приятно находиться на воздухе. Пересечемся?)
me: привет! Да, конечно) когда, где?
SadButTrue: давай завтра на «Пушке» часа в четыре?
me: оке)
Часы показывали половину пятого, когда я заметил ее, подходящую со стороны кинотеатра. Одета Натка была довольно ярко, но среди завсегдатаев площади особо не выделялась. На ней была красная футболка с большим лого Hello Kitty на груди, поверх – потертая джинсовая жилетка с парой-тройкой значков с левой стороны, дальше шла светло-розовая юбка-пачка и черные легинсы. Завершали общую картину, как подобает стилю, высокие розовые «конверсы».
Я издалека увидел, что Натка пытается убрать с лица саму собой появившуюся улыбку. По мере приближения к нам делать это ей удавалось всё труднее. Подойдя совсем близко, она бросила попытки скрывать эмоции и, буквально сияя от счастья, замахала руками:
– Приветики, ребятушки!
Я по-дружески обнял Натку за плечи и ощутил, какая она хрупкая и невесомая. Грин просто сказал «привет» и поспешил нас покинуть, примкнув к другой «кучке».
– Ну что, куда пойдем? – спросил я.
Натка пожала плечами и, продолжая улыбаться, ответила:
– Мне абсолютно всё равно. Сейчас везде хорошо.
Мы двинулись по Тверскому бульвару в сторону Арбата. Лавочки по обе стороны пешеходной дорожки облюбовали различные молодежные компании, мамы с колясками, бездомные, перебирающие свой хлам, и просто задумчивые одинокие люди. Кто-то катался на велосипеде, другие играли в «сокс», третьи пели песни под гитару слегка заплетающимися языками. Улица ожила.
– Ты сегодня веселее, чем раньше, – начал я разговор.
– Весна так на меня действует, – Натка отвечала приветливо. – Зимой депрессия накатывает. Летом расцветаю.
– А осень?
– Осенью обычно меланхолична и много думаю. Зимой скучно, осенью грустно. Как-то так.
Мы вышли на площадь Никитские Ворота. Солнце медленно ползло по небосклону на запад, но холоднее от этого не становилось. Дул легкий теплый ветерок. Я показал на церковь Большого Вознесения, расположенную по правую руку от нас:
– Здесь, между прочим, Пушкин венчался. Знала?
– Не-а, а это они? – Натка кивнула в сторону беседки, где располагался памятник поэту с его молодой женой.
– Ага. Невесте, твоей тезке, кстати, всего восемнадцать было, когда они поженились.
Моя подруга наигранно закатила глаза:
– Да знаю, знаю я, кто такая Наталья Гончарова. Про эту церковь просто не в курсе была.
– А вон в той, – я показал на маленькую церквушку левее большого храма, – был почетным прихожанином (или что-то типа того) полководец Кутузов.
– У нас прогулка по примечательным местам? – Натка, улыбаясь глазами, смотрела на меня. – К слову, откуда ты так Москву знаешь? Ты же не отсюда?
– Не помню, чтобы говорил тебе об этом… что я не москвич. Это как-то внешне заметно? – Интересовался я довольно искренне, так как много раз слышал от коренных жителей столицы, что «провинциалов за версту видно».
Натка засмеялась и сразу же не нарочно (как мне показалось) напомнила о своей фишке:
– Да нет, за версту точно не видно. – И добавила, уже серьезнее: – Просто поняла. Можешь считать, что по образу мышления.
По Никитскому бульвару мы дошли до Нового Арбата и продолжили прогулку прямо по нему в направлении Дома правительства. Натка много спрашивала обо мне, смеялась, шутила. Весна действительно очень изменила ее поведение по сравнению с нашей первой встречей. Кроме того, у меня возникло ощущение, что она лучше овладела своими парапсихологическими навыками: Натка договаривала начатые мной фразы и загадочно ухмылялась, пристально глядя в глаза. Я старался избегать этой темы в разговоре, но в конце концов не выдержал:
– Слушай, сразу извиняюсь, если чем-то задену… но я хотел бы спросить о твоих, ну… способностях…
Натка, вопреки моим ожиданиям, не замкнулась и не психанула, а довольно легко сказала:
– Всё ждала, когда спросишь. Всю дорогу сдерживаешься. Ладно, я расскажу. Только давай не так, не на улице. Зайдем куда-нибудь…
На пересечении с Садовым кольцом мы свернули налево и пошли в южном направлении. Почти сразу же мне на глаза попался итальянский ресторан, который я уже посещал и был в неподдельном восторге от местной пиццы. Место для ужина было определено. Хостес проводил нас в самый угол просторного зала, украшенного декоративными перегородками с искусственным виноградом.
Натка очень долго изучала меню, потом закрыла его и обратилась ко мне:
– Выберешь что-нибудь? Полагаюсь на твой вкус.
Я заказал пиццу «четыре сыра» и два безалкогольных коктейля. Последние принесли практически мгновенно. Сделав пару глотков, моя подруга вдруг спросила:
– У тебя девушка есть?
– Нет, в данный момент нет. Разошлись.
Натка поболтала трубочкой в своем стакане и продолжила:
– А как вы расстались? Извини, если это совсем личное, просто так мне будет легче объяснить кое-что про меня.
Я пока не очень понимал, куда идет разговор, но решил быть максимально открытым:
– Расстались мирно, без эксцессов. Да у нас не то чтобы сильная привязанность была. Встречались мы пару месяцев. Поняли, что не совсем подходим друг другу, и разошлись.
Натка слушала внимательно и какое-то время подбирала то ли мысли, то ли слова для ответа:
– М-м-м… У меня не так. Это была моя первая большая любовь. Себя не помнила от счастья. Пока не узнала, что я у него не одна и все его эмоции – просто лицемерие. Подробности давай опустим, не хочу вспоминать. Да это и не суть. В общем, держалась я, как могла… плакала, не ела, не спала, но держалась. А потом сорвалась. Решила умереть. Проглотила пару десятков таблеток успокоительного и запила шампанским. Как Курт Кобейн незадолго до своего самоубийства. И умерла. Это было 29 декабря. Вот перед этим Новым годом.
Я слушал дальше, Натка оказалась отличным рассказчиком, держащим паузу и меняющим интонации именно там, где нужно.
– Я достаточно быстро уснула и впала в кому. На три дня, как мне потом сказали. Знаешь, есть такой стереотип, что, убив себя, решаешь все проблемы и вообще после смерти всё хорошо? Так вот, это полная херня. Прости за грубость, но так и есть. Ни хрена не легче.
– Это ты о чем? Ты осознавала себя в коме? Что-то чувствовала, видела?
Нам принесли пиццу. Официант отрезал пару кусков специальным круглым ножом, положил их на тарелки и, пожелав приятного аппетита, удалился. Натка сделала несколько укусов, показала большой палец, очевидно означавший, что пицца неплоха, и продолжила:
– Это было похоже на сон. Точно не помню, что я видела. Какие-то обрывочные сцены, образы, лица людей. Помню, что было как-то тревожно, некомфортно. Уж точно никакого покоя и умиротворения я не испытывала. Еще помню, что это всё длилось очень долго. На каком-то подсознательном уровне я понимала, что это не моя жизнь, а просто сон, но почему он никак не кончается – вот что меня удивляло. Потом забывала, что я во сне, потом снова вспоминала. Ну, вернее, там вообще не так всё было. Не было никаких «потом», «после», «перед». Там вообще времени не было. Только мысли и чувства. Еще звуки, картинки какие-то непонятные возникали периодически. Сложно словами описать… А потом я проснулась.
Я сделал пару глотков коктейля. Натка последовала моему примеру. Теперь всё становилось более-менее понятно: ее замкнутое поведение на вписке у Филина, нервные всплески – всё было похоже на посттравматический синдром. Мне показалось странным, что она вообще была на концерте, учитывая, что за неделю до этого лежала в коме. Я решил спросить об этом:
– Погоди-ка, «Елка» проходила восьмого января. В Новый год ты была в отключке. А уже через неделю пошла тусить?
– Слушай дальше. Проснулась я первого числа. В больнице тихо и скучно. Я же себя чувствовала превосходно – как будто выспалась после бессонной ночи, была полна сил и энергии. Родители забрали домой, обещая главврачу внимательно следить. Первые два-три дня действительно носились буквально по пятам, шагу не давали сделать. Ну а я-то что? Я вообще в полном порядке была! За исключением одной детали. Стала как-то странно воспринимать окружающих. Как будто улавливать, о чем они думают и что чувствуют. Но это не чтение мыслей, нет. Я ощущаю какие-то… потоки энергии, что ли… Не знаю, как сказать. И могу интерпретировать их в словесную форму у себя в голове.
– Это интересно, – вставил я.
– А мне-то как интересно было! Правда, я думала, что это всё из-за домоседства недельного, и к исходу седьмого дня постельного режима уговорила-таки предков отпустить меня на концерт. Вот. Пришла я в «точку»… и там тако-о-ой треш начался… Ну, обычным людям незаметно было, а я себя ощущала как в открытом море во время шторма. Это ж был мой первый выход в общество после комы. Миллионы мыслей в голове крутились. Я нашла место на балконе и стала просто молча наблюдать за происходящим, стараться улавливать какие-то закономерности. А потом встретила тебя. И как-то сразу заинтересовалась, почувствовала что-то. Ты извини, что весь вечер тогда неразговорчива была, теперь знаешь почему.