— Ничем помочь не могу, — вздохнул Аарон. – Вчера раздали последнее. Ты же знаешь этих черных. Плодятся, как кролики. Никаких продуктов не хватит. Если у тебя есть деньги, я могу купить в городе, когда поеду в следующий раз.
Он пристально взглянул на Люка. Тот усмехнулся:
— У кого сегодня есть деньги, Аарон? Где в Трущобах можно хорошо заработать?
— Полагаю, у Эла Гилроя есть рабочие места. Я слышал, через пять кварталов отсюда открывают новый притон. Ему требуются дилеры, вышибалы, сутенеры.
— Я никогда не буду этим заниматься. Лучше умереть голодной смертью.
— Ты готов умереть – это похвально. Но что, если умрет твоя дочь?
Люка прошиб колючий пот. Он представил бледное личико Миранды и подумал: что, если перейти грань между порядочностью и подлостью не так уж и страшно?
Всю дорогу до дома он пережевывал услышанное в Центре, думал, сомневался. И ничего не решил. Пока у них есть немного продуктов, он будет работать на Конечной. Если все получится, его семья никогда не окажется в таком плачевном положении, как сейчас. Другой вариант – пойти к Элу и стать преступником – страшил его гораздо сильнее.
Элис сидела у постели Миранды и, когда Люк возник на пороге, приставила палец к губам:
— Малышка только заснула. Мне пришлось два часа рассказывать ей про мышонка Мика.
Люк с болью в глазах оглядел скудную обстановку двухкомнатной квартиры. В детской лишь кровать, маленький столик и стульчик. На столике разбросаны карандаши и листы бумаги – дочка любила рисовать. На полу старый, вытертый ковер, который Элис нашла в одном из заброшенных домов. В комнате взрослых разложенная софа — она всякий раз протяжно скрипела, когда они с женой занимались любовью. Небольшое зеркало на стене, две тумбы и встроенный шкаф. Здесь даже ковра не было, и зимой, в особо холодные дни, семья Люка ходила по квартире в обуви.
В квартире всегда было холодно, а летом жарко. Обогревались небольшими электрическими радиаторами, но те потребляли слишком много энергии. В подвале дома стоял генератор, но его энергии не хватало, и жильцам часто приходилось обходиться то без горячей воды, то без тепла. Пока не установили график включения электроприборов в каждой квартире. Время семьи Чапманов выпадало на утренние часы. Элис вставала рано, в спешке готовила еду на весь день, купала дочку, стирала белье, пыталась обогреть квартиру. Когда отключали энергию, приходилось тяжко. В темное время суток обходились ручными фонариками – если удавалось достать батарейки, а иной раз просто свечами. Разогретое с утра молоко к вечеру остывало даже в термосе. И накормить маленькую Миранду было нелегко.
К вечеру Элис так уставала, что едва хватало сил добраться до кровати, где она сразу проваливалась в сон. Часто Люк приходил домой и заставал жену спящей. А утром уходил. Бывало, они целыми неделями не разговаривали друг с другом. Но Элис не роптала. Она знала, что работа Люка важна для всех, и старалась держаться.
— Я завтра загляну в бар к Джо и попробую занять немного денег. Аарон сказал, что может купить молоко и масло в городе.
— Сегодня Миранда жаловалась на больной животик, — Элис положила голову на плечо мужу.
— Хочешь, я отправлю вас в Хоупфул-Сити к твоим родителям? Аарон отвезет вас. Зачем мучиться всем троим?
— Мать не простила мне бегство в Трущобы. Мы давно не общались. К тому же если я вернусь в город, придется стереть память. Возможно, я даже тебя не вспомню!
— Наверное, это лучшему, — вздохнул Люк и поцеловал жену в прохладный лоб. – Я ведь так и не сделал тебя счастливой, как обещал на нашей свадьбе.
— Я люблю тебя, Люк! – глаза Элис светились нежностью. – Лучше несчастье с тобой, чем беззаботное счастье без тебя.
Элис улыбнулась и поцеловала мужа.
Глава восьмая. Иван, Сэм и Люк
На Конечной утро, день, ночь сменялись незаметно. Дневной свет никогда не проникал сквозь забитые железными листами окна, и круглые сутки на станции горел искусственный свет. Отсутствие солнца угнетало, нервировало, высасывало энергию. Хмурый, небритый Иван спустился вниз за утренней чашкой кофе. Он спал всего три часа, и теперь чувствовал, как тело ломает, будто он вчера пробежал двадцать миль по пересеченной местности, да еще в полной амуниции морпеха.
Иван налил кофе и привычно уселся на железные ступени лестницы. Неспешно прихлебывал горячий напиток и размышлял о жизни. Что он будет делать, если все получится? Переедет в Хоупфул-Сити или останется в Трущобах? Съездит на юг, навестит родителей? С началом войны его семья переехала в Мексику. Мать Ольга работала медсестрой в госпитале, у отца Андрея Быкова — талантливого программиста, была своя фирма. Иван пытался вспомнить, когда в последний раз виделся с родителями. Кажется, это было после войны в 2143-м. Они тогда ездили вместе с Сарой. Мать долго присматривалась к Саре, и весь месяц, пока они жили в Тихуане, напряженные отношения между матерью и Сарой не давали Ивану покоя.
— Она не имеет права учить меня, как мне жить, — возмущалась Сара, когда они вечером уходили в спальню. – Я выросла сиротой, прошла войну, наконец, я – не ее дочь.
— Придется тебе потерпеть, — смеялся Иван. – Я – единственный сын, мама долгие годы ждала меня с войны, переживала. Теперь я вернулся, и снова живу отдельно, да еще встречаюсь с упрямой рыжей девчонкой.
— Я – не девчонка, а лейтенант морской пехоты, — ворчала Сара, а ее губы скользили по могучей, покрытой курчавыми волосами груди Ивана.
— Как майор приказываю вам, лейтенант Прешис, забыть о маме и сосредоточиться на более важных делах, — улыбнулся Иван, и они с Сарой жарко занялись любовью…
Наверху протяжно скрипнула дверь, гулко прозвучали шаги. Иван поднял голову и приветливо помахал Сэму.
— Кристина еще спит, — Сэм говорил шепотом, будто Кристи могла его услышать. – Мы вчера хорошо поработали. Еще немного – и будем готовы к новому этапу испытаний.
Сэм подошел к кофейной машине и нацедил себе чашку кофе. Тряхнул пакет с остатками зерен, вздохнул. Кофе покупали в Хоупфул-Сити на украденные деньги. Как и все остальное на Конечной. Когда Сэм переезжал в Трущобы, он снял со своего счета часть денег, остальные перевел в клинику, где в последние годы находилась его жена—инвалид. Деньги закончились быстро. Как и у других членов его команды – Ивана и Люка. У Кристи денег совсем не было. По закону ей полагалось наследство от родителей, но, чтобы получить его, нужно было вернуться в Хоупфул-Сити и пройти через руки нейрохакеров.
Сэм с чашкой в руке направился к лестнице и сел на ступени рядом с Иваном. Посмотрел на «помятого» друга, тяжело вздохнул:
— Нам всем нужен отдых. Ресурс человеческого организма не безграничен. Будем и дальше работать без выходных – долго не выдержим.
— Отдыхать будем потом, — усмехнулся Иван. – Когда все получится, устрою себе отпуск и поеду к родителям в Мексику.
— Мы с Джулией и Элизабет раньше каждый год отдыхали в Канкуне. Белоснежные пляжи с горячим песком, бирюзовая вода, прозрачная, нежная, будто теплое молоко. Настоящий рай.
— Сейчас этот рай уже не тот, что прежде. Война здорово навредила экологии планеты. Пляжи полны грязи и мусора, выброшенного океаном, курорты разрушены бомбежкой, а на развалинах живут бродяги. Как прежде уже никогда не будет. И наш прыжок в прошлое это не изменит.
— Мы не сможем изменить все, — вздохнул Сэм. – Но, если сумеем спасти миллионы наших сограждан от нейрохакеров – значит, работали не напрасно.
Иван пил кофе и пристально глядел на друга. Сэм Воткин, хитрый, изворотливый, когда дело касалось добычи ресурсов для работы на Конечной, был бесконечно внимательным и заботливым с друзьями. Доброта, как маленький уголек, тлела в глубине его души и разгоралась ярким пламенем, когда друзьям требовалась его помощь. Гибель дочери, потеря жены, бегство в Трущобы не ожесточили его. Не превратили в бездушную машину, живущую одной целью. Сэм, как мог, заботился о них, будто они стали ему родными.
— Сэм, ты не думал, что, если вернуться чуть дальше в прошлое, ты можешь спасти Элизабет? Твоя дочь не погибнет и Джулии не придется стирать память.
Лицо Сэма застыло невыносимой мукой. Пальцы крепко вцепились в горячую чашку. Он ответил тихо, не глядя на Ивана:
— Я не смогу спасти дочь. Мы все были дома, когда в него попал снаряд. Если я попытаюсь приблизиться к своей «копии», образуется микрочервоточина и уничтожит весь пригород. Нет, Иван, я отчаянно желаю видеть свою дочь живой. Но понимаю, что нельзя получить все. Мне еле удалось настроить Машину на возврат в 2145-й год. На то, чтобы увеличить интервал переноса на более раннюю дату, уйдут годы. Между тем каждый день в Трущобах – это опасность и риск. Мы работаем, пока никто не знает о нашей Машине. Секретность – основной наш козырь. Я не могу рисковать вашими жизнями и нашим проектом даже ради любви к дочери.
— Ты боишься, что ничего не выйдет, — горько усмехнулся Иван. – Ты — единственный из нас можешь изменить цель. Мы все равно останемся с тобой, Сэм. Поймем и поддержим тебя.
— С того дня, как я приступил к созданию Машины, я взял на себя ответственность. За всех людей в Хоупфул-Сити. Ведь если у нас получится – все изменится. Я не могу предугадать, куда повернет история, если не будет Буллсмита и его Новаторов. Смогут люди жить с тяжелыми, мучительными воспоминаниями о прошлом? Но я твердо уверен, что стирание памяти – не выход. Человечество должно помнить ошибки прошлого, чтобы извлечь урок на будущее. Не допустить, чтобы мир вновь погрузился в долгую кровопролитную войну, войну, которая уничтожила большую часть населения нашей планеты. Если мы не будем помнить, все повторится.
— Пройдут десятки лет, и люди забудут о войне. Уже не останется живых свидетелей тех ужасов. История показывает, что ни из одной войны человечество не извлекло урок. Войны с каждым разом становились более жестокими, а оружие уничтожения – изощреннее и мощнее.