Он цепляет фонарь на лоб. Лицо в отблесках света потное, усталое. Выцветшие голубые глаза, крупный нос, впалые щеки. Под глазами и возле губ – глубокие морщины. Он одет как все в это время года: джинсы, невзрачная куртка с капюшоном. На ногах крепкие ботинки. За спиной черный рюкзак.
Он направляет фонарь вперед и пристально вглядывается в темноту. По обе стороны узкого прохода тянутся длинные ряды труб. Повсюду отвратительно пахнет сыростью, гнилью, мочой. Сэм идет по проходу вслед за трубами. Проходит пару сотен футов, сворачивает, открывает железную дверь, прыгает вниз, на рельсы. Затем медленно и долго идет по рельсам. Дыхание выравнивается, адреналин спадает, настигает усталость.
Луч фонаря дергается при ходьбе, скользит вдоль темных стен, густо опутанных толстыми кабелями, цепляет светом снующих под ногами крыс. Наконец туннель выводит его на открытое пространство заброшенной станции, освещенное холодными полосками света. На стенах облупившаяся плитка, с потолка свисает старая люстра без единой лампы. Свет поступает лишь от тонких диодных светильников, растянутых вдоль одной из стен. На рельсах его дожидается электровоз с одним обшарпанным вагоном. Когда Сэм по приставной лестнице забирается на платформу, из вагона выскакивает худая фигура, укутанная в серую одежду с капюшоном. Кристи Перкс, тоже изгой. Она бросается к Сэму, крепко обнимает его за плечи, беспокойно оглядывает:
— Сэмюель, почему так долго?
У Кристи бледное лицо и широко распахнутые тревожные глаза. Ее темные волосы коротко острижены, неровные пряди торчат из-под капюшона.
Сэм прижимает ее, неловко целует в щеку:
— Рад видеть тебя, Крис. Меня едва не схватил патрульный. Выследил в магазине электроники. Еле успел сбежать через запасной выход.
— Запчасти купил? Все по списку? – глаза Кристи горят нетерпением.
— Купил, — улыбается Сэм и снимает с плеч увесистый рюкзак. – Расплатился кредиткой того парня с заправки.
— Ставлю доллар, что этот несчастный даже не понял, кто украл его деньги, — обиделась Кристи. – Мозгоправы превратили людей в тупых марионеток. Хорошо, если те помнят, как их зовут и где их дом. Еще пара лет чисток – и по улицам станут бродить идиоты, пускающие слюни.
— Надеюсь, этого не случится! – вздохнул Сэм – Мы запустим Машину, и все изменится.
— Думаешь, у нас получится? – волновалась Крис. – Вдруг в расчеты закралась ошибка? Человек сядет в машину — и распадется на атомы.
Они забрались в тесный электровоз. Сэм включил фары, дернул рычаг, электровоз тронулся и дергано покатил по рельсам в мглистый туннель.
— Я не собираюсь испытывать Машину на человеке, пока не буду уверен, что все сработает, Крис. В любом случае, сначала испытаю на грызунах.
Он почти орал, перекрикивал стук железных колес.
— Скорее бы у тебя получилось! – крикнула в ответ Кристи. – Тогда я смогу вернуться и спасти родителей.
Сэм бросил на девушку тревожный взгляд. Все их надежды и помыслы были связаны с Машиной. Каждый ждал, когда можно будет вернуться в прошлое и все исправить. А что, если у них не выйдет? Как они будут жить дальше без этой веры в счастливое будущее?
Поезд долго трясся по пустым туннелям, заброшенным станциям. Сэм рассеянно смотрел вперед, думал о своей Машине. Здесь, под землей, можно было расслабиться. В этом месте им не грозила неожиданная встреча. Ветку метро, что вела в Трущобы, забросили еще в годы войны после того, как некоторые станции разрушились под бомбежкой.
Приближаясь к Конечной, рельсы плавно бежали вверх — станция располагалась на поверхности. Сэм и Кристи издалека увидели желтое пятно света — луч жизни в мрачном подземелье пустынного метро. Поезд выехал на станцию, пронзительно скрипнул колесами, затормозил.
Под самым потолком Конечной виднелись окна, плотно закрытые железными ставнями. Толстые железяки надежно укрывали внутреннее пространство от посторонних взглядов обитателей Трущоб, рыщущих по окрестностям в поисках наживы. А еще не пропускали на станцию дневной свет. От того ее потолок и стены пришлось затянуть сетью диодных ламп, погружающих все пространство в теплый желтоватый свет.
Конечная разместилась в разрушенной части Хоупфул-Сити, именуемой Трущобами. Здесь не было красивых домов, ярких афиш кинотеатров, нарядных ресторанных вывесок. Вместо этого — искалеченные бомбами здания, грязные улицы, хмурые лица. Даже днем «беззаботики» сторонились этих кварталов. А ночью на Трущобы опускалась непроглядная тьма. Электричество обеспечивалось дорогими топливными элементами. Их вечно не хватало, и освещать улицы казалось ненужным расточительством. К тому же темнота помогала преступникам, которых среди изгоев было немало, проворачивать темные дела. Порой темноту улиц разгоняли лишь огни проезжающих машин. Но их здесь было немного. Топливо дорожало с каждым днем, а деньги таяли, как мартовский снег.
В основном жители Трущоб перемещались по улицам на велосипедах или пешком. Хотя со времен войны минуло уже десять лет, не все дороги расчистили. Да и власти Хоупфул-Сити отнюдь не стремились приводить в порядок Трущобы – убежище бунтарей и преступников. Так что местные сами, как могли, убрали улицы, но до глянцевой чистоты и блеска центральных районов им было еще далеко.
Когда правительство Новаторов объявило всеобщую коррекцию памяти, несогласные тут же стали изгоями. Протестовали не все — большинство поддерживало радикальные меры Новаторов. Они согласились, что чистка воспоминаний необходима. В войне погибли миллионы сограждан. За пределами Хоупфул-Сити на всем североамериканском континенте до сих пор зияли руины бывших городов, взрытые бомбами поля. Когда-то густые леса сгорели в пожарах и теперь угрюмо маячили черными скелетами искалеченных деревьев. Люди не хотели жить тяжелыми воспоминаниями. Желали стереть из памяти ужасные страницы прошлого.
Многие, но не все. Нашлись и те, кто восстал против насилия над памятью. Когда приняли новый закон, в городе вспыхнули беспорядки. Недовольные собирали марши протеста, бросали в патрульных бутылки с горючей смесью. Два месяца здание мэрии окружала толпа протестантов. Они скандировали гневные лозунги: «Долой мэра Буллсмита!» «Новаторы, прочь от Хоупфул-Сити!» «Нет чистке мозгов!».
Власти бросили все силы, чтобы усмирить бунт. В городе начались уличные бои, пожары. Горели административные здания, гибли люди, больницы переполнились ранеными. Хоупфул-Сити вновь окунулся в кошмар былых лет. Только на сей раз не враги атаковали его, а «мирные» граждане нового города. Наконец, спустя полгода боев и схваток, Новаторы с помощью армии усмирили протесты. Разжигателей беспорядков бросили в тюрьмы и подвергли насильственной коррекции памяти. Часть из них успела бежать и скрылась на улицах Трущоб. Новаторы увеличили число патрульных и опутали улицы города сетью зорких видеокамер.
Когда обезглавили бунт, волна негодований заглохла и откатилась в Трущобы. Каждый житель Хоупфул-Сити попал под строгий надзор. Любая попытка собрать граждан на демонстрацию или пикет обрубалась на корню. Те, кому еще не стерли память, боялись и прятались. А «беззаботики» просто не понимали, зачем нужны перемены. Новаторы, как партия власти, владели армией, полицией, прессой. Они не оставили ни малейшей лазейки для проявления несогласия. Не желали рисковать. Но все же не стали преследовать беглецов в Трущобах. Просто загородили въезд в Хоупфул-Сити и выставили патрульных. Изгои оказались отрезанными от благ цивилизации нового «Города надежды». Их надежды умерли. Возврат к благополучной жизни был возможен только через нейроцентр.
Сэм Воткин был одним из участников протестов — его жена Джулия пострадала от чистки памяти. Не смогла смириться со смертью дочери и добровольно сдалась в руки нейрохакеров. Ей не повезло – процедура «чистки» еще только проходила тестирование. Ошибка в программе стерла не только негативные воспоминания. Она уничтожила всю память Джулии. С тех пор та проживала в закрытой клинике для умственно неполноценных людей.
Сэм отвез жену в клинику, а на другой день забрал из своей лаборатории в Институте экспериментальной физики нужные файлы и материалы и поджег то, что осталось, чтобы замести следы. Огонь поглотил весь этаж с лабораториями, кабинетами, хранилищами. Власти долго и тщательно искали виновных, но так и не нашли, и отнесли случившееся на дефекты электропроводки. Профессор Воткин с тех пор считался пропавшим без вести. Его фото мелькали в базе розыска. Новаторы упорно искали Сэма Воткина. За его поимку была объявлена награда – все-таки Нобелевский лауреат в области физики. Но Сэм, хитрый, как лис, и скользкий, как угорь, каждый раз ловко скрывался от патрульных и прятался в огромной и запутанной системе канализации Хоупфул-Сити.
Сэм понимал, что протестная волна больше не сможет поднять отрубленную голову. Ее крепко вдавили в землю, не оставили даже крошечного шанса на новую попытку. Долгими бессонными ночами он размышлял над тем, что ждет их в будущем. И боялся того, что уготовили Новаторы. Чистка воспоминаний повредила когнитивные функции людей, запустила процесс деградации. Пройдет десять лет, и в Хоупфул-Сити исчезнут ученые, инженеры, программисты. Сэм не желал такого будущего своему городу и знал, как это изменить. Его работа – Машина, способная перемещать материальные вещи во времени и пространстве, теперь обрела новый смысл.
Семь лет назад, когда Сэм выбирал место для своей Машины, ему приглянулась Конечная. Здание стояло в одном из самых тихих кварталов Трущоб. И главное – соединялось подземной железной дорогой с другими районами старого и нового города. На станции до сих пор сохранилось водоснабжение, а в метро – кабели электропроводки. Электричества, которое поступало из городской сети метро, хватало для движения поездов, но было недостаточно для запуска Машины. Требовался ядерный реактор.
В свободной продаже ядерных реакторов не было, и Сэму пришлось нарушить закон, чтобы обеспечить энергией свою тайную лабораторию. С помощью приятеля из Управления энергосетями Сэм купил небольшой модульный реактор на быстрых нейтронах.