— Трудно переезжать из такого места в Трущобы, — с улыбкой заметил он.
— Как-нибудь справлюсь, — отмахнулась я. Я приняла решение, и уже не жалела, что бросаю этот дом. Хотя с ним были связаны мои самые лучшие воспоминания. Здесь когда-то мы жили вдвоем с Димкой. Его комната до сих пор осталась такой, как пять лет назад. Я ничего там не трогала, лишь смахивала пыль. Сейчас, когда решилась уехать, больше всего меня терзала мысль, что кто-то займет комнату сына. Будет трогать его вещи, рыться в шкафах, играть его игрушками. Этому не бывать.
Я проводила Курта и занялась подготовкой. Часть вещей, совсем немного, я уже давно отнесла в машину. Делала это постепенно, чтобы соседи, если выглянут из окон, ничего не заподозрили. Доносы и жалобы вовсю процветали в Хоупфул-Сити, и каждый честный гражданин жаждал послужить общему благу, сдав патрульным знакомых или соседей.
Мне жаль было оставлять дом моей бабушки. С этим домом было связано столько воспоминаний! Еще до войны, моя бабушка Вера Яшмина – ученый – астрохимик уехала из России в Штаты вместе с дочерью Еленой, моей будущей матерью. Долгие годы мы с матерью не знали, почему бабушка бросила деда, которого горячо любила. Лишь перед смертью она рассказала мне, что ей пришлось уехать. Она была ученым, а еще шпионом на чужой, враждебной территории. Ее усилия помогли отсрочить жестокую МКВ (Межконтинентальную войну). Она заплатила за это высокую цену. Сколько помню, отношения между мамой и бабушкой были натянутыми, полными застарелых обид. Когда Штаты охватил пожар войны, нам пришлось нелегко, и мама обвиняла бабушку в том, что та оборвала связь с отцом, с Россией.
Бабушка меня любила – окружила теплом и заботой, которых мне недоставало в родительском доме. Я обожала приходить к ней в гости, часами разглядывать корешки книг на русском языке, который знала очень плохо. Когда я выросла, бабушка часто брала меня к себе на работу – в химическую лабораторию в одном из районов Хоупфул-Сити. Там бабушка изучала кусочки метеоритов – небесных странников. В годы войны лабораторию эвакуировали на юг. Бабушка уехала, а мы с родителями жили в лагере для беженцев, где не хватало еды, теплой одежды, одеял, не было электричества, и люди грелись у костров, как сотни лет назад.
Как ни странно, дом моей бабушки уцелел при бомбежке. И в конце войны она вернулась сюда и позвала нас к себе. Это было трудное время. Мама и бабушка без конца ругались, и, как только появилась возможность, мы переехали в собственный дом.
Бабушка умерла, когда Димке было пять, за год до прихода к власти Новаторов. Ее смерть причинила мне горе, но теперь, годы спустя, я думаю, хорошо, что она не дожила до тех страшных дней, когда людям пришлось жертвовать своей памятью, чтобы жить дальше…
Большинство вещей оставалось в доме. Так надо. Если будут расследовать – возможно происшедшее сойдет за неосторожность. Я собрала немногие личные вещи в рюкзак, повесила его за спину, надела самые крепкие ботинки и взяла в прихожей небольшую канистру. Быстро прошла по комнатам и облила все вокруг бензином. По дому разнеслась едкая вонь. Пустую канистру спрятала в кладовку. Открыла настежь окно в гостиной. Надела куртку, шапку и вышла на улицу. Дверь заперла на ключ, а ключ забросила на газон. Подошла к открытому окну, вынула из кармана спички, зажгла одну и бросила на влажный, пропитанный бензином ковер. Вспыхнуло пламя, на меня дохнуло жаром. Мгновение я смотрела, как горит моя прошлая жизнь, потом отвернулась и зашагала в проулок, где оставила машину. Вскоре я уже мчалась по вечерним улицам Хоупфул-Сити и слышала за спиной пожарные сирены. Сердце колотилось в груди, а на душе было легко, словно я сбросила тяжелые оковы и вырвалась на волю после долгих лет в заточении.
Глава пятая. Сара
— Говоришь, сведения из первых рук? Вдруг твой информатор солгал?
Серые глаза мэра Буллсмита пристально следили за Сарой. Она упруго выпрямилась, встала с кресла, подошла к небольшому бару, взяла бутылку, стакан и плеснула на два пальца коричневого виски. Ни льда, ни содовой. Сделала большой глоток и с улыбкой взглянула на мэра. У Буллсмита в кабинете всегда имелся отличный бурбон. Не иначе, коротышка брал его в качестве взятки за пропущенный таможней контрафакт.
— Машина действительно существует, сэр, — кивнула Сара. – Мой источник сообщил, что скоро начнутся испытания на людях.
Голос Сары, глубокий, с хрипотцой, вызвал на лице Буллсмита едкую ухмылку. Такой голос был бы впору джазовой певице, а не хладнокровному агенту Саре Прешис, привыкшей выслеживать и безжалостно расправляться с врагами Хоупфул-Сити. А враги в это нелегкое время были повсюду. Десять лет, как закончилась война, в которой рухнули прежние границы. Повсюду в Штатах царила анархия, посреди которой редкими островками всплывали новые города-государства. Хоупфул-Сити одним из первых на континенте сумел восстановить порядок, принять новые, жесткие законы и передать власть Новаторам. С помощью нейрохакеров люди, наконец, обрели желанное счастье. Правда, еще оставались непокорные Трущобы. Думы о них неустанно тревожили покой порядочных граждан. Но вскоре и с ними будет покончено.
Мэр Буллсмит хитро улыбнулся и потер маленькие аккуратные руки.
Сара в который раз удивленно глянула на коротышку. Ростом пяти с небольшим футов, с гладким лицом и белокурыми волосами, он походил на ребенка. Увидев мэра впервые, она изумилась: как тому удалось победить на выборах? Но когда Сара услышала, как он говорит, ощутила на себе его невероятную внутреннюю силу и магнетизм, она перестала удивляться и преисполнилась уважения к первому лицу Хоупфул-Сити.
— Прешис, ты отправишься в Трущобы и добудешь для меня эту машину. Хочу, чтобы время, как и все остальное в этом городе, подчинялось только Новаторам.
— Мне придется разыграть измену, сэр, — спокойно ответила Сара Прешис. – Боюсь, мое лицо слишком часто мелькало в новостях, меня могут узнать. Тогда мне и близко не подойти к заговорщикам.
Буллсмит окинул Сару оценивающим взглядом. Высокая, с широкими плечами и узкими бедрами, упругая, сильная и гибкая, Сара походила на тигрицу. Рыжие волосы, гладко зачесанные в пучок, и прищуренные зеленые глаза усиливали эффект. Сара, как и все агенты, прошла выучку в морской пехоте. Превосходно стреляла из всех видов оружия, владела приемами рукопашного боя, обладала выдержкой и силой. Мэр считал ее опасным противником и радовался, что они оказались по одну сторону конфликта. Если машина существует – Сара добудет ее во что бы то ни стало. Он слегка кивнул:
— Делай, что хочешь: заяви об измене власти, преступи закон, но машина должна быть у нас.
— В какой срок провести операцию, сэр?
— Чем скорее, тем лучше. Найди машину и привези ее в Отдел секретных разработок. И ее создателя тоже. Он нам понадобится.
— Что делать с остальными свидетелями, сэр?
— Убей их. Никто не должен знать, что машина у нас. Высшая степень секретности.
— Слушаюсь, сэр, — отчеканила Сара и направилась к выходу. На ее губах сияла довольная улыбка. Новое секретное задание сулило хорошие деньги. А деньги Сара любила очень сильно, больше всего на свете.
Сара Прешис была сиротой. Сорок лет назад ее нашли на крыльце окружного госпиталя. Завернутую в одеяло, кричащую от голода и холода. Два месяца Сара пробыла в госпитале, пока ей подыскивали приемную семью. Бумажка с именем «Сара» была вложена в одеяло. Фамилию ей выбрали врачи. «Прешис» — драгоценная. Девочка была хорошенькой: с зелеными глазами и густыми черными ресницами.
Сару удочерила медсестра клиники Мария Санчес. У Марии и ее мужа Пабло не было своих детей, и они горячо полюбили рыжеволосую малышку. Пабло работал на стройке, жили они в уютном доме в пригороде Хоупфул-Сити. Сара провела у них восемь лет и все эти годы купалась в любви и заботе.
А потом случилось несчастье. Пабло сорвался с огромной высоты строящегося дома. Несчастный случай – сказали Марии – и выплатили страховку. Будто деньги способны заменить родного человека. Мария долго не могла прийти в себя – горевала по мужу, с которым они прожили без малого тридцать лет. Горе тому виной или что-то иное, но спустя год после гибели мужа у нее обнаружили рак в неоперабельной стадии. Мария потратила на лечение все сбережения, но толку не было. Болезнь медленно пожирала ее изнутри, вытягивала жизненные силы, вела к смерти. В последние недели она уже не вставала с постели. За Сарой присматривала соседка Джейн. Она приводила девочку к постели больной матери, и Сара не узнавала ее. Красивая, огненная Мария, с пылким блеском сливовых глаз и густыми черными волосами превратилась в бледную иссохшую тень с лысой головой и ввалившимися глазами. Когда Сара подходила к ее постели, Мария плакала. Слезы текли по исхудавшему лицу, мочили подушку. Костлявая рука Марии гладила ручку Сары. Она бормотала по-испански: «Дитя мое, как мне жаль, как жаль». Сара оглядывалась на Джейн – та мотала головой и всхлипывала, не в силах сдержать рыдания. Девочке казалось, что это сон. Мама поправится, и они вернутся домой.
Однажды Джейн разбудила Сару рано утром. Девочка увидела, что лицо ее покраснело от слез. Джейн велела ей одеться, накормила хлопьями с холодным молоком и сказала, что мамы больше нет. Сара не поняла: как это нет? А потом были похороны с толпой «черных» фигур, и все плакали и вспоминали, какая Мария была замечательная, трудолюбивая, как ее любили пациенты. После похорон Сару забрала сухопарая дама в очках, мисс Паркинс. Она посадила девочку в машину и отвезла в другой дом. В новую семью.
Хейли и Алекс Грейнорсы, агенты по недвижимости, вечно пропадали на работе. В этот раз Сара была не единственным ребенком в семье. Близнецы Дик и Крис сильно разозлились, когда родители привели в дом новую «сестру». Они и между собой не ладили. Более мягкий, податливый Крис был любимчиком матери. Хейли говорила, что любит сыновей одинаково, но Дику вечно казалось, что Крису достается больше объятий, поцелуев, ласковых слов. И он ревновал. Нещадно лупил брата, получал нагоняй от отца, обещал исправиться. А завтра все начиналось сначала. Один теплый материнский взгляд на Криса – и Дик взрывался.