но как только узнает, что я наотрез отказался сотрудничать, — а иначе мое поведение расценить просто нельзя, — он будет считать меня врагом. Своим личным врагом, — его лицо омрачилось.
Ситуация располагала к торжественному молчанию — как будто взбираешься на холм и видишь впереди уходящую в небо заснеженную гору.
— Они не оставят нас в покое и будут приходить снова и снова?
— Да, — его взгляд был по-прежнему прикован к какой-то точке за вереницей машин.
— Потому что теперь он будет думать, что ты могущественный темный волшебник, который не желает иметь с ним ничего общего, — Лили почувствовала, как внутри разверзся холодный провал. — Это… что-то вроде соперника, да?
— Он захочет опередить Дамблдора и добраться до меня первым. Либо чтобы завербовать, либо чтобы убить — зависит от того, когда именно это произойдет, — его взор метнулся к ней; сам же Северус не двинулся с места. — То же теперь относится и к тебе.
— Что ж, — она заставила себя встретиться с ним глазами, — значит, мне крупно повезло, что у меня есть ты.
Его взгляд стал острым и внимательным, и в нем читалось такое напряжение, что Лили залилась румянцем. Северус и сам напрягся и словно сделался резче — а все вокруг, наоборот, стало блеклым и размытым; он будто выступал на передний план, затмевая весь остальной мир. Не в силах смотреть ему в лицо, Лили уставилась на его руки — он скрестил их и крепко обхватил предплечья… похоже, чтобы унять дрожь.
Она собрала всю волю в кулак, набралась решимости — той ее разновидности, которая означает не "я хочу", а "мне надо", — а потом наплевала на висевшую в воздухе грозу, на то, что Северус мог оттолкнуть ее и снова сделать несчастной, подошла к нему и встала почти вплотную. Он не отстранился.
— И что мы собираемся делать? — спросила она тихо.
Сначала Северус не ответил — а потом пауза так затянулась, что плавно перетекла в тишину. Пальцы он не разжал и закрыл глаза; Лили обнаружила это, когда отважилась поднять на него взгляд. Не зная, что тут можно сказать, она молчала и ждала, пока он не решит заговорить.
— Изначально я намеревался инсценировать свою смерть, — сказал наконец Северус очень тихим голосом, — с тем, чтобы меня не искали. Если потребуется, потом всегда будет можно воскреснуть — вот только люди не очень-то любят, когда с ними так поступают.
Лили скользнула по нему взглядом, отмечая каждую мелочь — и плотно сомкнутые веки, и закаменевшее лицо, и неестественно прямую спину, и стиснутые мертвой хваткой пальцы; произнесла медленно:
— Ты думаешь, что я вот-вот развернусь и уйду. Все еще этого ждешь — так ведь? Сев…
— Я прошу тебя как следует взглянуть на то, что ты оставляешь позади, — он говорил негромко и с нажимом, почти сердито, — и еще раз хорошенько подумать. Если ты сделаешь этот выбор, Лили, — она сглотнула — сердце встрепенулось уже от того, как он произнес ее имя, — то бросишь свой дом и семью, ту жизнь, которую до этого вела — и ту, которую могла бы вести в будущем, и тех людей, которые были бы рядом с тобой. Ты расстанешься с ними надолго, а может быть, и навсегда; ты не сможешь их спасти, когда в мир придет тьма. Возможно, они умрут, а ты будешь жить дальше и не узнаешь об этом. Ты потеряешь их и даже не сможешь с ними попрощаться.
Ей ужасно хотелось, чтобы Северус посмотрел на нее, чтобы выдержать его взгляд и доказать, что она все понимает; но он так и не открыл глаза, и на лице его снова проступила жестокость — эта преображенная беззащитность. "Он все еще во мне сомневается", — с отчаянием подумала Лили. Но почему? Отчего он не понимает, что она собирается пойти с ним и готова на все ради этого?
Он не верит тебе.
И немудрено — ты же вышла замуж за одного из тех, кто покрывал его несостоявшегося убийцу, и Северус понятия не имел, как много ты знала.
И он тебе не доверяет.
Осознание обрушилось на нее, как удар, со всего маху толкнулось в сердце. Лили ахнула, глаза ее округлились — и тогда Северус разомкнул веки и, впившись в нее взглядом, резко спросил:
— Ну, теперь наконец дошло?
Она яростно замотала головой.
— Нет — я вовсе не это…
— Да уйди ты уже, — прорычал он, — уебывай нахрен, ты же этого хочешь, все равно ты так и поступишь…
— Нет! Я…
— Ступай к своему мужу, к своему безоблачному будущему…
Он ее даже не слышал. О Господи — она слишком долго промедлила, пытаясь решить, как теперь быть, и в итоге выбрала самое худшее…
— Ты мне не доверяешь!
— Какое в пизду доверие?! — на лице его, как в зеркале, отражались бушующие внутри эмоции. — Ты… — он напрягся до боли — и медленно, через силу, начал в себе замыкаться. — Я никому не доверяю…
— Нет! — Лили схватила его за рукав, с силой вцепилась в предплечье. — Не смей — не закрывайся от меня, Северус, прошу тебя, не надо! Если хочешь мне что-то сказать — скажи, не молчи, иначе я не смогу ничего исправить!..
— Не вижу необходимости… — это прозвучало так холодно — еще чуть-чуть, и он окончательно уйдет в себя.
— Потому что я… — вскричала она…
…люблю тебя.
…и зажала себе рот руками — чтобы удержать эти слова, не произнести их вслух; глаза по ощущениям сделались как блюдца, а сердце гулко бухало в груди. Ах ты ж черт.
Нет, лучше молчи — если он тебе не верит, ничего хуже и придумать нельзя…
Но в душе она знала: это правда. О Боже — это чистая правда, и было так с незапамятных времен. Все эти годы — даже когда она была более-менее счастлива с Джеймсом, — и тогда, пять лет назад, когда порвала с Севом, и так горевала, и душа день за днем ныла и саднила, и было больно на него даже глядеть… И когда писала ему все эти письма — обо всем, даже о том, что беременна, еще до того, как рассказала всем остальным… и плакала от тоски и облегчения над списками арестованных Пожирателей… А когда они снова встретились, уже в этом времени — вцепилась в него мертвой хваткой, бросила то будущее, которое могло ее ждать, и всех тех, кто мог ждать ее в этом будущем, — и все ради того, чтобы остаться с ним, словно ничего другого для нее не существовало…
Все как на ладони — но она никогда этого не замечала.
Худшее ее упущение — самый большой секрет, который всегда лежал на самом виду, и тем не менее ухитрился остаться тайной. Ей повторяли, что с Севом нельзя дружить, что ни сочувствия, ни даже понимания он не заслуживает, что любовь к нему — любовь любого рода — невозможна, просто немыслима, и она позволила им себя убедить, поверила им, а не собственным чувствам, послушалась людей, которые его ненавидели, а не голоса собственного сердца. Она все, все сделала не так, выбрала не то, что следовало…
Вот оно — злейшее ее предательство.
И если она ничего не сможет исправить, то лучше бы так и осталась мертвой. Но она была жива — стояла тут, и могла шагнуть вперед, и сердце ее билось — и всей своей душой знала, что должна послать все и всех, ко всем чертям и хренам, и заново собрать из осколков то, чему когда-то сдуру дала разбиться.
Северус уставился на нее с каким-то непонятным выражением. Хотелось думать, что это все из-за решимости, которую она излучает; что эта уверенность вливается в него, точь-в-точь как его чувства перетекали в нее, когда между ними возникла та связь — но это вряд ли, конечно… С другой стороны, он не надел еще свою бесстрастную маску; ушел в себя, да, но пока что не окончательно.
Лили заставила себя отнять от лица руки.
— Ты мне не доверяешь, — ее голос дрожал и срывался, но она смотрела ему прямо в глаза, вкладывая в этот взгляд всю свою силу. Почувствуй это, если не веришь мне на слово, Сев, ну пожалуйста… — Можешь говорить что угодно, можешь поступать как угодно и как угодно от меня отгораживаться, но я не отстану от тебя и не вернусь в Хогвартс, ни к ним, черт подери, и ни к кому другому! Ясно тебе? Даже если придется тащиться за тобой до Китая и всю дорогу зудеть у тебя над ухом — мне плевать! Разве что — разве что ты приложишь меня Обливиэйтом и посадишь на автобус до Хогсмида, но сама я ни за что! Не уйду! Ты… так важен для меня…
— Ты несешь вздор… — начал было он, но в лице его было что-то безумное — сила, от которой дрожал голос…
— Я не для того умерла, чтобы снова тебя потерять! Мне было больно, когда мы… когда все это случилось, но я притворялась, что ничего нет, и все время так мучилась… Я должна была все сделать по-другому, я столько всего испортила — но разве можно что-то исправить, если ты даже не веришь, что я хочу все исправить?!
Внутри кольнуло — словно призрачная рука коснулась сердца, запустила в него пальцы и дернула за тонкую струнку. Было больно, и на какую-то шальную секунду Лили померещилось, что это сердечный приступ — она прижала руку к груди, но все уже утихло, оставив после себя только смутное эхо.
— В чем дело? — требовательно спросил Северус. — Что не так?
— Ничего, — она встряхнула головой. — Прошу тебя… — взглянула ему в лицо — ему, и всем тем эмоциям, которые затопили и ошеломили ее за тот короткий миг, когда она их тоже чувствовала. — Я теперь знаю… о чем сожалею. И я… когда ты был под Контрапассо…
В его глазах что-то дрогнуло, и на мгновение ей почудилось, что в них промелькнула паника.
Все, что я делал, я делал только ради тебя, но этого было слишком мало, чтобы исправить то зло, что я на тебя навлек…
Неужели… Но что это тогда значит — что все очень плохо или, наоборот, просто идеально? То, что он… все эти годы, пока она… но нет, это немыслимо, прошло слишком много лет.
Но тогда…
— Я уже ничего не соображаю, — сказала Лили; голова начала кружиться, и снова вернулась боль — сердце словно дергали за невидимые ниточки. — Не понимаю, что вокруг происходит. Ты, такой, как сейчас, и я, когда я рядом с тобой, — только это тут и есть настоящего, а насчет остального я уже и не знаю…
Северус не произнес ни слова — только уставился на нее, и все. На что он смотрит? Да он ее вообще замечает?