Петунья поставила поднос к сестре на колени и принялась ловко и почти суетливо наводить на нем порядок. Лили оставалось только похлопать глазами на это воистину королевское великолепие: тарелка стояла на подставке под горячее, ложка лежала на белоснежной салфетке. Чай тоже оказался выше всяческих похвал — безупречного светло-коричневого оттенка: Лили всегда наливала в него больше молока, чем чая.
— Просто изумительно, — сказала она сестре, взяв с подноса стакан с апельсиновым соком и осушив сразу половину, чтобы утихомирить першение в горле.
— Со стороны это сложным не кажется, — ответила Петунья пренебрежительно, но наметанное ухо Лили уловило в ее голосе нотки самодовольства.
— Я бы все так разложить не сумела.
— Вряд ли искусству сервировки учат… в том месте, — Петунья поджала губы, недовольно раздувая ноздри.
Лили ожидала, что сестра покажет спину после первого же упоминания о Хогвартсе — однако, к полному ее недоумению, та развернула стоявший у письменного стола стул с подлокотниками и уселась на него.
Решив, что лучше всего промолчать и съесть свой суп, Лили так и поступила. Петунья принесла ей куриный бульон — неужели сварила специально для нее? Как ни маловероятна была эта неожиданная забота о "чокнутой сестрице", Петунья не стала бы готовить его на ужин — возможно, она варила курицу, и у нее остался лишний бульон?
— А где мама? — спросила Лили и поморщилась, надеясь, что сестра не воспримет эти слова как попытку обидеть.
— Я сказала ей оставаться внизу. Возможно, ты и не в курсе, — добавила она таким тоном, словно ничего другого от своей эгоцентричной сестрицы и не ожидала, — но мамуля в последнее время очень устает. Не хочу, чтобы она от тебя заразилась.
— И я тоже, — только и сказала Лили. Кстати об усталости: у нее не хватало сил, чтобы раз за разом опускать ложку в бульон, так что она отложила ее в сторону, поднесла тарелку ко рту и отпила большой глоток — к вящему шоку Петуньи.
"К черту все", — подумала Лили. Она слишком утомилась, чтобы изображать вежливость — спросит то, что действительно хочет, и баста.
— Мама уговорила Северуса взять куртку?
— Да, — холодно сообщила сестра. Спрятавшись от нее за тарелкой, Лили закатила глаза.
Как ни странно, даже упоминание Северуса не заставило Петунью немедленно ретироваться. Лили пришла в недоумение. Не то чтобы она нарочно старалась рассердить сестру, о нет — похоже, это был природный дар, который в девять лет расцвел в ней за ночь вместе с магией. Ничто из того, что она говорила или делала, не могло быть правильным по определению, и Петунья это знала. Так отчего она не ушла, отчего осталась сидеть на стуле, чинно скрестив ноги в лодыжках и сложив на коленях руки?
— Лили, — начала Петунья, и Лили невольно вскинулась — таким необычным был этот тон. Ни раздражения, ни самодовольства, ни ехидства — просто тихий, серьезный голос. — Как давно ты… встречаешься с этим мальчиком?
Лили моргнула — один, два, три раза.
— Встречаюсь с кем — с Севом?
— Да, с ним, — взорвалась Петунья, мигом растеряв всю свою серьезность. — Или ты много с кем встречаешься? У вас что, так принято в этой вашей ненормальной школе?
— Нет и опять же нет — на оба твои вопроса, — сказала Лили, усилием воли вытеснив Джеймса из головы. Только не сейчас, не надо думать о нем сейчас… — Но Тунья, — прозвище само сорвалось с языка, как "Сев" тогда в Сочельник, — я не встречаюсь с Северусом. Отчего ты решила…
— Отлично, — сестра практически перекусила это слово пополам. — Если тебе нравится всех вокруг держать за идиотов — будь по-твоему, — она выхватила поднос у Лили из-под носа, но задержалась, чтобы с громким стуком переставить на прикроватный столик сок и чай.
— Допивай! — рявкнула сестра. Когда дверь с грохотом за ней захлопнулась, Лили невольно содрогнулась.
— Какого дьявола, — пробормотала она, прикладывая руку ко лбу — голова послушно запульсировала, словно отвлекая на себя внимание.
Откинувшись на подушки, Лили допила апельсиновый сок и еще раз прокрутила в голове этот престранный эпизод. Право же, стоит только начать тесно общаться с мальчиком — и люди сразу думают, что вы друг дружке нравитесь. Ну, положим, не совсем "начать" — они с Севом всегда были неразлучны (то есть всегда до прошлого лета), но все же…
Никто никогда не верил, когда она говорила, что Северус — вовсе не ее молодой человек. Лили подозревала — они скептически относились к самой идее, что мальчики и девочки способны просто дружить. Однако именно это между ними и было: давняя дружба. Им нравилось одно и то же (до того как на горизонте возникли Пожиратели и Темные искусства) — Шерлок Холмс, и "Звездный путь", и "Одинокий рейнджер". На "Индиану Джонса" она пошла с Ремусом — и никак не могла отделаться от виноватой мысли, что куда охотнее бы посмотрела его с Севом. Она знала, что этот фильм ему бы понравился, хотя он и сделал бы вид, что считает его ерундой, достойной только осмеяния.
Нет, Ремусу она, конечно, симпатизировала — но при нем никогда не могла быть самой собой. Если взбелениться и в сердцах на него наорать — он бы закрыл на все глаза и постарался переждать бурю, настолько он был учтивым. Лили не могла с ним скандалить — сразу чувствовала себя так, словно обижает беззащитного малыша. Северус же никогда не давал ей спуску. Как-то раз она запустила в него чернильницей (не попала), а в ответ у нее над головой просвистела книга (тоже промахнулся, примерно на фут). Джеймс никогда и ничем бы в нее не швырнул, даже в тот нелегкий год, когда им приходилось прятаться, и они оба были на взводе и временами даже несчастны — то по очереди, то одновременно. Да стань он свидетелем той сцены — мигом сам атаковал бы Северуса и наставил ему синяков каким-нибудь заклинанием…
Однако в те дни, когда между Лили и Северусом еще ничего не стояло — ни Темные искусства, ни Мародеры, ни его друзья, — он был единственным, кого не приходилось сторониться, когда она чувствовала себя усталой, раздраженной и готовой взорваться. Рядом с ним не надо было держать себя в руках и притворяться безупречной — она могла вести себя совершенно ужасно, но по итогам всего этого ужасной себе почему-то не казалась. С Джеймсом она и близко подобного не испытывала, когда оказывалась не в силах соответствовать совершенному моральному облику блестящей и обворожительной Лили Эванс Поттер.
А еще с Северусом было можно проводить целые дни напролет, болтая одновременно обо всем и ни о чем. Ей всегда казалось, что это важная часть дружбы: когда не можешь потом вспомнить, когда о чем болтали, и дни в компании друга плавно перетекают один в другой, без задержек и остановок. Северусу было можно рассказать то, что не понял бы ни один из пестрого калейдоскопа ее приятелей — и сколько же их было, таких мелочей, недоступных ее подружкам.
У них никак не укладывалось в голове, зачем ей сдалось общество Сева — Сева, который всегда и везде казался не на своем месте, торчал отовсюду, точно большой палец на руке, и был притчей во языцех во всем Хогвартсе — за дурной и взрывной нрав, и огромный нос, и волосы, которые вечно становились сальными. У Лили не хватало духу им объяснить, что в глубине души она чувствовала себя таким же изгоем, как и Северус.
Даже когда Лили выросла и уехала в Хогвартс, где волшебниками были все, не только она и Сев; даже когда она начала нравиться сверстникам, и самый популярный в школе мальчик из кожи вон лез, чтобы произвести на нее впечатление, а все ее друзья наперебой вздыхали, какая же она счастливица… где-то в глубине души, какой-то крошечный ее кусочек, заботливо уложенный в далеко запрятанную коробку, всегда боялся, что она проснется, и все это окажется сном. И тогда все разом увидят, что на самом деле она не представляет из себя ничего особенного — обычная чокнутая девчонка-грязнокровка. Сев всегда ее понимал — поэтому и было так больно, когда он сказал…
Но ничего из этого не означало, что они встречаются. С мальчиком, с которым встречаешься, принято делать кое-какие вещи, которые не принято делать с мальчиком, с которым просто дружишь. Будь между ними с Севом что-то подобное — она уж как-нибудь бы это заметила, можете не сомневаться. Нет, она, конечно, об этом думала — когда оставалась одна — но в итоге только смущенно хихикала и краснела до оттенка собственных волос. И ничего такого с Севом определенно не делала. Сама по себе идея казалась… ужасно глупой. Она вообще не могла представить Сева в подобном контексте — совсем ни с кем; даже своими именами все это назвать не могла.
В памяти всплыла картинка: Сев — такой, каким он был сегодня — слегка сутулится, щурясь от солнца… потом другая — Сев в ту первую ночь в гостиной, как он поднимался со стула, словно тень… внутри встрепенулось какое-то странное чувство, и…
В ужасе, Лили постаралась его придушить. Да что ей только в голову взбрело! Неужели она — что?.. Ради Бога, она же замужняя женщина! Даже если сейчас ее муж лишь шестнадцатилетний мальчишка — как телом, так и душой…
Лили поставила стакан из-под сока мимо столика — разжала пальцы, уронив его на ковер — и примерзла к месту, застыв на середине этой логической цепочки. А что если… что если Джеймс тоже перенесся в прошлое? Она и Северус вернулись, так почему бы не Джеймс? Они же умерли — все трое…
"Слишком много совпадений", — заявил Глас Рассудка. Кроме того — останься их брак у Джеймса в памяти, он бы уже давным-давно ее нашел…
А может, и нет — я же его еще не нашла. Нет, вместо того она клещом вцепилась в Сева, потому что была нужна ему, а он ей. Как бы Лили ни мечтала кинуться Джеймсу на шею — ее Джеймсу, настоящему Джеймсу, ее мужу и отцу Гарри — несмотря на все ссоры и размолвки последнего года, и жизнь взаперти, и то и дело повисавшую в воздухе напряженную тишину — ее потребность в Северусе была совершенно другого калибра. Сейчас он был гораздо старше ее и опытней, и знал столько всего жизненно важного… С Джеймсом все было иначе. От потери Северуса в сердце Лили осталась дырка, которая так никогда и не зажила… она так скверно, так больно рассталась с юным Севом, что просто не могла не подойти, когда увидела его в той забегаловке незадолго до Сочельника. Боже, если бы она этого не сделала… то уже наверняка рассыпалась бы на мелкие осколки, совершенно спятила бы без этого нового, взрослого Сева, который помогал ей, рассказывал про Гарри и собирал ее по кусочкам.