Если ее Джеймс и впрямь где-то тут, она скоро его найдет, и они снова будут вместе. Если же нет — что ж, у нее всегда остается здешний Джеймс. Его можно увидеть, с ним можно поговорить. Конечно, для этого придется подождать еще пару дней — пока она не выздоровеет настолько, чтобы подняться с постели и сесть на поезд до Поттеров.
Лили отпила глоток чая и вернула чашку на столик. Сладкая теплота смягчала больное горло: Петунья добавила в чай мед. Откинувшись на подушки, она перевернулась на бок, изучая нарисованные на чашке розы. Петунья так странно держалась — почти так же необъяснимо и непостижимо, как вел себя Сев… что юный, с которым она разругалась, что взрослый, которым он стал…
А кем же он, собственно, стал? Сев преподавал в Хогвартсе зелья… учил Гарри… а что еще? Какой из него вышел учитель? Женился ли он? Были ли у него дети? Он намекнул, что друзей у него не было…
Ей стало больно при одной мысли о том, как Северус год за годом идет по жизни совсем один. Он всегда был так полон того, чем жаждал поделиться… Вот только он никогда не делился легко, и люди в основном от него просто отворачивались…
"Совсем как ты", — прошептал внутренний голос, который Лили ненавидела. Не из-за того, что он ей нашептывал — из-за того, что всегда прорезался в такие моменты, как этот. Голос внутреннего дементора, называла его она; это была та ее часть, которая всплывала из глубин, чтобы терзать и мучить из-за того, что она сама себе никогда не простила — из-за того, что она сделала. И — из-за того, что не сделала.
После разрыва с Севом Лили временами просто тошнило — как от собственной правоты, так и от отвращения к себе. Иногда даже одновременно: когда она видела его рядом с этими мерзкими мальчишками — теми самыми, которые напялили на него эту дурацкую маску и одеяние Пожирателя… Да, она была права. Но увы — она была права.
Хуже она себя чувствовала только тогда, когда боялась, что их найдет Волдеморт — ее, и Джеймса, и Гарри — и уничтожит их маленькую семью. И тоже не ошиблась.
Сейчас рядом с ней снова оказался Сев — переживший ее на семнадцать лет, и временами даже более опасный, чем она когда-то воображала. Лили вспомнила его полубезумную тревогу, когда она поскользнулась на лестнице, и как сверкали его глаза, когда он ударил того маггла, и как выходил из гостиной ее матери, и интонацию, с которой он произнес: "Я перестал быть Пожирателем". Если она хоть раз и усомнилась, что влезший в окно Северус сказал ей правду, то даже не расслышала шепоток этих сомнений — настолько уверена она была, что перед ней Сев, который вырос в совершенно другого человека.
И все же в самой своей сердцевине он оставался все тем же. Лили знала, что это не какой-то двойник в его теле — нет, это точно был Сев, совсем взрослый, скорее всего — одинокий, настрадавшийся, и, возможно, даже слегка безумный.
"Северус, — подумала она, закрывая глаза — розы на боку чашки по-прежнему сплетались в венок. — Через что же ты прошел, пока я была мертва?"
Глава 8
Северус вошел в дом своего детства, которым он владел на протяжении двадцати одного года и скоро будет владеть снова. Солнце садилось — большую часть дня оно провисело на бледном и мутном небе, и сейчас, на закате, ставшие яркими лучи пронизывали ровные шеренги домов и сквозь кухонные жалюзи падали на стены золочеными полосками.
Как всегда, он вошел в дом через черный ход. Как всегда, свет не горел — мать находила электричество слишком слепящим. Из-за этой ее привычки им не раз удавалось сэкономить на счетах, обходясь магическими огнями и ее фосфоресцирующей настольной лампой. Отец злился до невозможности, но выбора иногда не было — он пропивал все деньги, и платить по счетам оказывалось нечем.
В гостиной шелестели книги; мать паковала свою библиотеку. Она всегда заполняла все свободные стены книжными полками — единственная роскошь, которую отец и мачеха ей позволяли. Северус часто гадал, рассталась бы она с библиотекой, если бы могла выручить за нее хоть что-то. Он не был уверен — мать всегда казалась жадноватой, особенно до знаний. "Ориентируйся на свои сильные стороны, Северус, — не раз поучала его она. — Даже если они и кажутся не слишком надежной опорой".
— Северус? — позвала она из гостиной. Он вслушался в ее интонацию — голос показался спокойным. Не то чтобы он мог ей отказать, будь это не так.
Уже не в первый раз Северус подумал, что ему, скорее всего, удавалось так долго выживать только потому, что в нем, как и во всех чистокровных — или наполовину чистокровных — детях с младенчества укоренились те привычки, которых требовал от своих Пожирателей Темный Лорд. Вежливость в условиях жесточайшего давления. Постоянное ожидание телесных наказаний. Слепое послушание, когда на тебя смотрят — и молчаливое восстание, как только бдительный надсмотрщик поворачивается спиной.
Неохотно он подошел к дверям гостиной, но мать лишь продолжала восседать на своем кресле, обитом пыльно-зеленым бархатом. Кресло это было магическим; время от времени оно посапывало, словно во сне, или шевелило ножками, выполненными в виде когтистых лап. Северус видел это кресло даже в самых ранних воспоминаниях матери; она взяла его с собой, когда вышла замуж — точно так же, как и все остальное, чем она сейчас владела. Насколько ему было известно, она никогда не возвращалась в магический мир, если не считать той поездки в Мунго, когда он был еще совсем маленьким. Все его школьные принадлежности и учебники перешли к нему от нее; мать даже шила ему школьные мантии из купленных в городке отрезов черной ткани.
Невольно он задумался, откуда она взяла траурную одежду. Зная ее, вероятнее всего, из сундука с приданым.
Сейчас Эйлин занималась библиотекой. Какая-то система в ее действиях явно была — книги шуршали в воздухе, пролетая через комнату, и сами по себе собирались в стопки у всех четырех стен. Она читала — в левой руке держала книгу, правая покоилась на подлокотнике, а кончиками пальцев небрежно придерживала волшебную палочку.
Помедлив, мать подняла на него взгляд. Лицо ее было безмятежно и ничего не выражало.
Она махнула волшебной палочкой — к счастью, всего лишь указывая в направлении старой софы с некрасивой оливково-зеленой обивкой.
— Садись, — приказала мать, и голос ее был таким же, как и лицо, ровным и бесстрастным.
Ей захотелось поговорить. Просто чудесно.
Северус не мог вспомнить, происходило ли в прошлый раз то же самое. В напластованиях воспоминаний о периоде юности не нашлось ничего более внятного, чем смутная мысль о том, что смерть отца отчего-то удивила его куда больше, чем он того ожидал. Попытался вспомнить, тосковал ли он когда-нибудь по отцу, но не нашел ни следа от этой эмоции. Слишком давно это произошло, да и чувство даже тогда должно было быть весьма расплывчатым.
Он пересек комнату, лавируя между стопками шуршащих книг, и сел на софу — из диванных подушек немедленно полезли пружины. Неужели та самая софа, которую он предлагал Нарциссе? Ему стало смешно, хотя ничего смешного в этом, в общем-то, не было.
Закрыв книгу, мать опустила ладонь на переплет. Пока что она только глядела на него — но способности к ментальной магии были у них в крови, и Северус осторожно избавился от эмоций. Его совершенно не устраивала возможность того, что мать проберется к нему в голову и обнаружит там что-нибудь компрометирующее — например, кто он такой на самом деле. У нее хватит таланта, чтобы отличить фантазию о том, что ему тридцать, от не-фантазии.
Магический огонь в камине подсветил его лицо с одной стороны. На улице прокричал черный дрозд — там, на морозе, за тонкой оконной рамой; где-то на дороге рявкнул машинный выхлоп. В доме стояла тишина.
— На днях тебе исполнится семнадцать, — наконец промолвила мать. — В нашем мире ты будешь считаться взрослым, хоть и молодым.
Северус ничего не сказал. Она вопросительно приподняла бровь, и только тогда он тихо ответил:
— Да, матушка.
— Твой отец не мог оставить дом тебе, поскольку по маггловским законам ты еще считаешься ребенком. Поэтому он оставил его мне. Однако я зарегистрировала его в Министерстве как магическое домовладение, и девятого января тебе незамедлительно будут доставлены магические передаточные документы.
— Благодарю, матушка, — произнес он. Его всегда поражало, как специфически она исполнила свой материнский долг — обеспечив ему проживание в маггловском доме. Однако жизнь ее всегда вертелась вокруг самой слизеринской из концепций: обходись имеющимся.
— Я наложила на дом стандартные отталкивающие заклинания, чтобы прохожим-магглам он казался пустым и неинтересным, — продолжала она. — И легкие охранные чары. По достижении совершеннолетия можешь заменить их на те, которые тебя больше устроят. Маггловские счета проблем составить не должны — ты можешь использовать магию, чтобы получить все необходимое.
— Да, матушка, — откликнулся Северус автоматически. Хорошо, что не придется снова долго экспериментировать, чтобы в доме была вода, когда муниципалитет перекроет водопровод — это и в первый раз не доставило ему ни малейшего удовольствия. Он вспомнил, как нечаянно повредил трубу на улице и получил залп ледяной воды прямо в нос. Правда, по столь обширной мишени промахнуться было непросто.
— Как вдова твоего отца я унаследовала после его смерти небольшую сумму денег. Я оставляю их тебе. — Как и в прошлый раз. — Этих денег тебе должно хватить до окончания школы, пока ты не найдешь себе нормальную работу.
Работа. Черт возьми, в один прекрасный день ему придется искать себе работу. Все прошлые карьерные перспективы теперь сгорели синим пламенем. Помнится, на первых порах принадлежать к числу Пожирателей было весьма прибыльно…
— Я перебираюсь к тете Филомеле, — движение было еле заметным, но он все равно увидел: она начала вертеть в пальцах волшебную палочку — не исключено, что даже неосознанно; мать использовала ее для передачи эмоций, точь-в-точь как другие передают их жестами. Северус выучился читать ее позу, жестикуляцию, изменения в выражении ее лица — изучал их до тех пор, пока мельчайшая перемена не стала для него ценнейшим источником информации. Он знал, что для чистокровной ведьмы нервно крутить палочку — все равно что заламывать руки.