И она же стала единственной, кто смог наложить на кого-то Контрапассо.
— Да, нам нужно именно оно, — сказал Северус, заглушая плеск сока — он как раз наливал для Лили очередной стакан. Солнце садилось; она замотала головой, не желая принимать питье, вцепилась пальцами в одеяло, словно взять у него стакан — все равно что согласиться причинить ему вред. Но Северус лишь произнес — негромко, мягко:
— Этого более чем достаточно. Ты можешь даже наложить проклятие вполсилы.
— Сев — врачи в Мунго — они не умеют это лечить.
— Ты знаешь контрзаклинание, — отмахнулся он, но она только яростнее затрясла головой.
— Теоретически да, но я никогда им не пользовалась. Сев, послушай — это совершеннейшее безумие. Ты хочешь, чтобы я наложила на тебя проклятие, от которого ты попадешь в больницу, и которое я даже снимать ни разу не пробовала?
— Верю, что ты справишься, — возразил он так, словно и правда в это верил.
А вот Лили в себя — нет.
— Как вы тогда сняли его с Эйвери?
— Темный Лорд воспользовался Фините Инкантатем, — пожал плечами Северус. — У него хватило на это могущества.
— Если у меня ничего не получится… я права, в Мунго ни у кого могущества не хватит?
— У тебя все получится.
Лили почувствовала себя как-то странно — словно сердце согрелось, а остальное ее тело замерзло. Она взяла стакан из рук Северуса и отпила глоток. Кончики пальцев совсем заледенели.
Он ушел домой в районе семи, когда в границы Петуньиных владений вторглась нарушительница-мама. Северус разговаривал с мамой отстраненно и очень вежливо, а напоследок обернулся к Лили и сказал: "Попроси Петунью приготовить красное мясо с кровью — оно придает сил", — лицо у него при этом было строгое, но она знала, что это он так забавляется — на свой особенный лад. Потом Северус ушел, одарив ее быстрым, почти незаметным взглядом — настолько стремительным, что Лили была готова счесть его плодом своего воображения.
Мама прибралась немного в комнате — почему-то в ее исполнении это успокаивало, а не раздражало. Лили не знала, как Северус этого добивался, но после него всегда и везде оставался легкий бардак — просто анти-Петунья какая-то.
— Хорошо пообщались? — спросила мама, убирая со лба Лили влажные локоны.
— Конечно, — сказала она, прижимаясь к этой ласковой руке и закрывая глаза. Наслаждайся, пока можешь.
Неспешно и бережно мама поглаживала ее по волосам. Пробормотала:
— Он сильно изменился за это время.
Лили слегка улыбнулась — в основном собственным мыслям.
— Да.
Мама заглянула ей в глаза — так, словно пыталась в них что-то рассмотреть. Лили с интересом посмотрела на нее в ответ.
— Да, мам? — спросила она, все еще улыбаясь.
— Я только хочу, чтобы ты была счастлива, — сказала та. Поцеловала Лили в лоб, помедлила, не убирая руку — и, наконец, окончательно расправив на дочери одеяло, прихватила пустой кувшин из-под сока и ушла, шурша подолом своего шелкового халата.
"По-моему, счастья хотят все и всегда", — подумала Лили, откидываясь на подушки.
Дом погружался в ночную тишину. Лили следила за тем, как мерцают на потолке огоньки из банки, а мысли о маме и Севе согревали ее изнутри. Банку он ей вернул — Лили оставила ее у него в рождественскую ночь, надеясь, что тем самым поможет ему чувствовать себя лучше, пусть хоть чуточку, ну или хотя бы не так паршиво… Сегодня она научила Сева этому заклинанию и очень хотела, чтобы он принес ей показать свои звездочки в следующий раз, как придет в гости — но в ответ на эту просьбу он только пробормотал что-то неразборчивое, и скулы его слегка покраснели. "Пожалуйста, Сев?" — попросила Лили, и он взглянул на нее пристально — еще один из этих его долгих и непонятных взоров — а потом втянул голову в плечи и сказал: "Если ты того хочешь".
Она так хотела взглянуть на звездочки Сева оттого, что у разных людей они выглядели по-разному; эти чары происходили из той же ветви магии, что и заклинание Патронуса — собственно, оттуда она эту идею и позаимствовала. Про себя Лили украдкой называла это семейство заклинаний "магией сердца".
Звездочки Ремуса походили на елочную гирлянду — дюжины искорок, крошечных, ярких и разноцветных. У Сириуса выходила всего одна звезда — такая крупная, что глазам смотреть больно; Ремус шутил, что этот дубликат настоящего Сириуса — Песьей звезды — лишь доказывает, что он полностью поглощен самим собой. У Джеймса получалась россыпь жизнерадостно-красных огоньков. Питер же никогда не мог…
Нет, если она начнет думать о Питере — то у нее желудок растворится и исчезнет, словно в черную дыру. Не надо о нем. Либо Питер, либо остаться в здравом рассудке. Лучше вспоминать Северуса и разговор про заклинание — как он выслушал ее объяснения, помогая разобраться, когда она окончательно путалась в словах, а потом устремил на нее очередной пристальный взгляд и произнес: "Как я уже говорил, это и впрямь просто блестяще", — и от этих слов у нее в сердце словно поселились звездочки из банки — так в нем стало светло и тепло; откуда-то Лили точно знала, что взрослый Сев еще более скуп на похвалу, чем был в свое время юный.
Джеймс сказал то же самое, когда она начала работать над созданием новых заклинаний. "Блестяще!" — воскликнул он с энтузиазмом, а потом обнял ее и закружил. И друзья ее тоже вздохнули с облегчением — они все беспокоились из-за того, как неважно она себя проявляла в бою.
Проблема была не в том, что Лили не могла применять атакующие заклинания — могла и применяла, когда речь шла о жизни и смерти; но вот видеть, что ее заклинания делали с жертвами… Это зрелище всегда возвращало ее с небес на землю, а в горячке битвы нельзя останавливаться и переживать из-за того, что делаешь со своими врагами — это глупо и опасно и для тебя, и для твоих союзников… Северус был отнюдь не единственным, кто спас ее от смерти; добрая половина Ордена так или иначе рисковала жизнью, выручая глупую, наивную Лили, которая совершенно теряла голову при виде раненых Пожирателей Смерти. А когда ее спас Сириус, то так из-за этого рассвирепел, что разозлил Джеймса, и они разругались как никогда за всю историю их дружбы. Лили тогда залила Дамблдору слезами всю мантию — ту, на которой блестки складывались в созвездия — причитая, что она в Ордене совершенно лишняя, потому что у нее не хватает мужества, а еще она слишком слабая, и хотя и не хочет, чтобы тьма победила, но совершенно не может ей ничем помешать…
Дамблдор налил Лили чашку какао со вкусом мяты и лесного ореха и сказал:
— Я всегда полагал, что те черты характера, которые делают нас слабыми, при других обстоятельствах могут оказаться нашими самыми сильными сторонами. И в то же время — когда мы не на своем месте, наши достоинства оборачиваются недостатками, и могут сделать нас — любого из нас — слабым, и даже опасным для себя и своих соратников. Ты храбрая, Лили, и ты способна сражаться — ты лишь делаешь это не так, как твой муж или его замечательный друг Сириус, — улыбнувшись, он широко взмахнул ядовито-лиловым носовым платком и учтиво ей его протянул. — Мы должны подобрать для тебя место, дорогая, которое позволит в полной мере развиться твоим замечательным талантам.
— Нет у меня никаких талантов, — проворчала Лили, утирая слезы. — Я вовсе не такая способная, как все думают.
— Когда мы идем по жизни, многие ошибочно приписывают нам способности, которыми мы на самом деле не обладаем, — сказал Дамблдор. — Но самая большая ошибка — из-за несовершенства их зрения поверить, что мы и впрямь бесполезны.
И дальше Лили трудилась уже вместе с Дамблдором — над новыми заклинаниями, которые помогали тем, кто участвовал в сражениях — как Джеймс, Ремус и Сириус. Она дорожила каждой секундой этой работы — так важна она была для ее счастья; ей хотелось уберечь их от проклятий и спасти жизнь раненым, неважно какой ценой. Она освоила заклинание Патронуса быстрее, чем остальные члены Ордена, и потратила не один час, помогая тем, у кого с ним возникали сложности. Она создала сигнальные чары и чары для коммуникации, которые позволяли общаться с адресатом незаметно для окружающих, если заранее наложить их друг на друга. А еще — покопалась в старых записях Сева и сварила зелья от усталости, депрессии и нездоровой экзальтации, которые были гораздо лучше всех доступных Ордену альтернатив. Зелья эти изобрел Сев, и его таланты создали Лили репутацию, которой она совершенно не заслужила. Все вокруг превозносили ее до небес, а она запиралась в комнате и плакала навзрыд, пока в глазах не заканчивались слезы, потому что Сев придумал все это, чтобы помогать людям, он и ее спас — и был при этом Пожирателем Смерти.
Но сейчас все изменилось — лучший друг снова к ней вернулся. И она ни за что, никогда в жизни больше не хотела писать ему письма, которые нельзя отправить, и снова их сжигать. Она не позволит Пожирателям его отобрать; если надо — убьет их всех, всех до последнего человека — и будет ненавидеть себя потом за это всю оставшуюся жизнь, потому что лучше уж так, чем потерять его и потом всю жизнь оплакивать эту потерю. Особенно потому, что на сей раз им достанется не сам Сев, а только его мертвое тело.
Чтобы уберечь его, она даже согласится на этот план с Контрапассо — и постарается не вспоминать, как его когда-то применял Дамблдор и каким опасным это оружие было в его руках… у Лили никогда бы так не получилось, потому что когда Контрапассо накладывалось в полную силу — оно убивало. Но Северуса она не убьет. Ни за что, даже если умрет из-за этого сама.
Зато она убьет за Северуса. Потому что Лили не хотела прожить без него еще одну жизнь.
29 декабря 1976 года
— А это точно ничего, что я здесь? — шепотом спросила Лили, окидывая взглядом толпу.
— Ты же сама на этом настояла, — напомнил Северус.
— Знаю, но… даже не знаю, сейчас отчего-то стало не по себе… Извини, это так эгоистично с моей стороны, — она в двенадцатый раз потянулась поправить ему галстук. Этот костюм когда-то носил его отец — своего у Северуса не было, и он не собирался появляться на похоронах в подаренном Лили черном джемпере. Но он не мог не заметить, как сильно его костюм отличался от того, что носили остальные мужчины.