Из-за холода ту часть службы, которая произносилась над могилой, пришлось урезать до минимума. Северус был этому рад, потому что вымотался до невозможности. К тому же у него начинала раскалываться голова — он был вынужден блокировать горе пятидесяти с лишним гостей.
Но вскоре все было кончено. Несколько слов над дырой, продолбленной в твердой земле, потом туда опустился гроб с россыпью цветов на крышке — и вот уже гости начали постепенно расходиться, наклоняясь против ветра и прижимая к горлу лацканы своих костюмов или придерживая рвущиеся с головы шляпы.
Эйлин стояла у изголовья могилы и глядела вниз, в эту мерзлую яму. Озябла она или нет, сказать было сложно — как и знает ли мать, что находится у могилы не в одиночестве. Северус стоял с ней рядом, скрестив на груди руки в бесплодной попытке защититься от ветра, и не знал, что теперь делать. Он совершенно не помнил, как все это происходило в первый раз; скорее всего, он хмурился, пинал комки земли и мечтал, чтобы она прекратила маяться всякой безумной хренотой и увела их всех домой с этой холодрыги.
— Скажи миссис Торн, чтобы она ушла, — не оборачиваясь, тихо произнесла мать. — Скажи ей, что я ненадолго останусь.
Он подошел к Лили — та стояла у розоватого надгробного камня, обхватив себя руками, и дрожала, несмотря на пальто, траурное платье и теплые черные колготки.
— Миссис Торн тебя заберет…
— Помнишь, что сказал в часовне? — сказала она, утирая нос и, должно быть, сожалея, что растерзала бумажный платок. — Что, уже забыл?
— Боюсь, что твоя простуда снова поднимет голову, — ответил он. Ему хотелось привлечь ее к себе и завернуть в эту безбожно теплую куртку, которую она ему подарила, но он знал, что это совершенно невозможно. — От количества соплей у тебя в носу зависит моя жизнь.
— Ха-ха, — Лили улыбнулась натужно — возможно, оттого, что замерзла. — Я тебя не брошу.
Надежда вспыхнула внутри, как спичка в темной комнате. Северус сказал себе, что хватит быть такой размазней. Она не это имела в виду. Конечно же, не это.
Он проводил миссис Торн до подножья холма. Та не слишком хотела уходить, но не нашла предлога остаться. Озабоченно оглядев Северуса с ног до головы, она притянула его к себе, слабо обозначив объятия, — в основном лишь прикосновением рук к его плечам.
— Если тебе что-то потребуется, — пообещала она, мельком взглянув на Эйлин, — любому из вас — только слово скажи. Мы с Ирвингом будем рады помочь.
— Спасибо, — хмуро поблагодарил Северус, прекрасно зная, что никогда у них ничего не попросит — точно так же, как и в прошлый раз. Похоже, она это почувствовала.
— Ну что ж, — сказала она, шмыгнув заледеневшим носом, — до свидания, Северус. Береги себя, милый.
А затем она присоединилась к мужу и дочери, и они втроем не спеша спустились по склону холма вслед за остальными — последние, кто задержался на кладбище, несмотря на пронизывающий ветер. Наверху, в запредельной высоте, облака расползлись, обнажая небо поразительной глубины и синевы, какая редко встречается под конец года.
Лили стояла у могилы, дожидаясь, пока Северус распрощается с Торнами — потом побрела к нему, засунув руки под мышки.
— Это твоя тетя или еще какая родственница? — спросила она. Если у нее застучат зубы — он аппарирует вместе с ней домой, и к черту все министерские запреты.
— Первая жена отца.
Лили щурилась на сильном ветру, но, услышав эти слова, удивленно распахнула глаза.
— Не знала, что твой отец… — Изумление сменилось смущением. — Извини.
— Откуда тебе было знать, если я никогда об этом не рассказывал?
Она ковырнула землю носком туфли.
— Значит, та, вторая, была твоя сестра?
— Да. Единокровная.
— Я так и думала — выглядит похоже… Она намного тебя старше, так? Сколько ей — уже под тридцать?
— Да, Бонни старше меня где-то лет на четырнадцать. Она родилась, когда они оба были еще очень молоды.
Ничуть не старше, осознал Северус с тошнотворной ясностью, чем Лили и Поттер, когда у них родился мальчишка.
И если события так и будут течь своим чередом и не свернут с прежней дороги, то через три года эти двое снова окажутся в той же точке своих отношений.
Если она снова выйдет за Поттера — да хули там, хоть под ручку с ним по улице прошвырнется — он тут же свалит на Киклады, и ебись все конем. А ведь так она и поступит. Она же так поступит. Она же так охуенно втрескалась в это сокровище, в отморозка своего великолепного — или все-таки нет?..
За эти несколько дней Лили не так уж часто его упоминала. И не ринулась на поиски сломя голову — от этой перспективы Северуса просто мутило. Он ждал, что она выползет из постели, несмотря на простуду, и примется искать это ничтожество, за которое вышла замуж. Разве они не обожали друг друга, блаженствуя во влюбленном угаре? А эти фотографии в газетах — счастливой улыбающейся пары; он вырывал их и сжигал — все, какие только видел… а эти разговоры на улицах — Поттеры то, Поттеры се, и каждое одобрительное слово — что нож в сердце…
Но сейчас голова у Лили была явно забита мальчишкой — настолько, что там не находилось места ни для кого другого. Нет, она, конечно, спросила и о сестре, и о Блэке, о Люпине и Лонгботтомах — но так или иначе, рано или поздно, все равно возвращалась к мальчишке. Северус счел, что лучше уж так — о да, в десять тысяч раз лучше — чем если бы она думала только о Поттере. Маловероятно, что у нее хватило бы чуткости, чтобы думать о нем, но придержать язык.
Знала ли она, сумела ли догадаться, отчего он так люто ненавидел Поттера-старшего? Матерь божья — он так надеялся, что нет. Единственное утешение, которое он пронес через все это — что она ничего не знала, никогда этого не видела — и все равно вышла замуж за того, кто его всегда травил, кто не мог не урвать у него и эту победу…
Ее волосы — яркая вспышка — привлекли его взгляд; ветер трепал развевающиеся пряди. Внутри у него все ныло — саднящая боль текла по венам вместе с кровью, пронизывая его до костей. Лили убрала за уши непослушные локоны.
— Мне показалось, что она…
Ох — речь все еще идет о Лоррейн. Он собрал свою боль и убрал ее под гладь окклюменции. Лили, скорее всего, недоумевает, отчего бывшая жена и дочь страдают от потери экс-мужа и отца куда сильнее, чем та семья, с которой он жил на момент смерти. Недоумевает, но считает этот вопрос слишком бестактным. Все элементарно: отец не питал отвращения ни к Лоррейн, ни к Бонни — к маггловской своей семье…
Северус вспомнил, как Лили однажды спросила: "Неужели твоему папе не нравится магия?" — и как он ответил: "Да ему ничего особо не нравится". Лили даже не подозревала, насколько угодила в точку с этим вопросом. И он тоже не подозревал — в десять-то лет… Ни малейшего проблеска понимания. Озарение пришло лишь потом, много лет спустя, когда на его родительницу нашел один из нечастых приступов материнских чувств; откровенничать у них в семье было не принято, и она спросила, не подумывал ли Северус в последнее время о женитьбе.
— Выбирай кого угодно, — сказала тогда мать, — но только не магглу. — Вряд ли это имеет значение, — отвечал он, проглотив и болезненную досаду, и пришедшую в голову колкость, — с моим-то происхождением, матушка. — Происхождение здесь ни при чем. Только счастье, — сказала мать, устремив на него бесконечно далекий взгляд. — Брак, основанный на неравенстве супругов, с самого начала обречен, Северус. А магглы нам равны никогда не будут. Мы можем так думать, можем этого желать — можем даже поверить в это всем сердцем — но в конце концов всегда окажется, что у нас есть сила, а у них ее нет. Когда вас разделяет эта безжалостная правда — семью построить невозможно.
Встреться отец с Петуньей — они наверняка сплотились бы в дружном порыве тоскливой горечи. Плакала ли она, когда хоронили Лили? Или же взирала на церемонию отрешенно и без слез — точь-в-точь как он сам на похороны отца, оба раза — и прошлый, и нынешний? Да и приглашали ли туда Петунью? А если да, то пошла ли она?
Он сам не пошел. Забавно — где любовь и где отвращение, а результат все равно один.
Но все было кончено; отец мертв, и неважно, что такое на самом деле это их перемещение во времени — его и Лили… то, что в прошлом, все равно уже не исправить. Если бы отца тоже забросило на двадцать лет назад, он смог бы сделать вазэктомию и не беспокоиться, что у него когда-нибудь появится сын — такая же опасная мерзость, как и его мать.
Северус двадцать лет не видел этого жалкого, ничтожного брюзгу. И не разговаривал с ним. Все кончено. Как бы ему ни хотелось обратного — все кончено.
Он сказал отрывисто:
— У тебя зубы стучат. Жди здесь — сейчас я отведу тебя домой.
— Сев… — Лили потянулась к его руке, но он отступил назад, притворившись, что не заметил. Помона как-то раз сказала, что, когда дело доходит до проявления эмоций, он немногим отличается от контуженого четырнадцатилетнего мальчишки. "Отвали", — огрызнулся Северус, отдавая себе отчет, что тем самым только подтверждает ее правоту.
Он подошел к матери — та стояла на краю могилы; рабочие засыпали гроб землей. Она обняла себя руками за талию — только голые руки, без перчаток; ее вуаль была откинута с лица, а взгляд казался таким невозмутимым, словно внизу текла река, и она смотрела на бегущую воду.
— Они засыпают цветы землей, — заслышав шаги сына, произнесла она столь же бесстрастно. — Зря. Пустая трата.
Голос ее осекся; в паузу вклинился шелест ветра.
— Его жизнь тоже прошла впустую, — тихо промолвила мать. На могилу она не смотрела — взгляд ее был устремлен куда-то вдаль, на кладбище — на заиндевевшую траву и шеренги разномастных надгробий. Северус не знал, что ей на это ответить.
— Так не должно было быть, — произнесла мать. — И им следовало достать оттуда цветы.
— Тепличные цветы не пахнут, — сказал он, сам не зная, какая тут связь с чем бы то ни было. Возможно, ему стоило промолчать.
— Правда? Как странно. Зачем их тогда выращивают? Если ты наколдовал цветок, и он не пахнет — значит, ты в чем-то ошибся.