— Все, о чем я тебя прошу — подумать о том, что за эти годы я, возможно, стал разбираться в темной магии лучше, чем когда-то в шестнадцать. В шестнадцать я был… полным идиотом.
Лили показалось — в воздухе так и повисло недоговоренное"…и возможно, что я понимаю в этом куда больше, чем ты в свои двадцать с хвостиком".
— Ну да, ты знаешь гораздо больше меня — в этом я даже не сомневаюсь, — она пыталась говорить взвешенно и непредвзято. — Но Сев… я так ненавижу их обсуждать. Ты ими занимался, я знаю, и это — это ничего страшного, вот. Я… это все теперь в прошлом. Честно-честно.
Северус не сводил с нее глаз. Сцепил вместе пальцы, потирая костяшки левой руки. "Пожалуйста, не заставляй нас снова ссориться", — взмолилась она мысленно, не зная, способна ли его легилименция это уловить.
— Меня изменили вовсе не Темные искусства, — произнес он наконец. — Если ты этим вопросом задаешься. И тебе никогда не удастся пропустить через себя столько силы, чтобы она тебя изменила — если ты опасаешься именно этого.
Лили моргнула.
— Я — что?..
— Темная магия, как и любая другая, оперирует заклинаниями разных уровней сложности, — он продолжал за ней наблюдать — словно пытался рассчитать предел ее прочности. — Со светлой все точно так же. На первом курсе Минерва учит студентов превращать спички в иголки, на седьмом — превращать мебель в животных. Первокурсник не справится с непростой магией; так и ты не сможешь сразу наложить высшее темное заклятье. А чтобы отдача от заклинания, о которой я уже упоминал, начала оказывать влияние на психику волшебника, он должен весьма преуспеть в Темных искусствах.
— Но Контрапассо — то, что оно с тобой сделало… Сев, это тебе не спичку в иголку превратить!
— Да. Но понятия "могущественное заклинание" и "заклинание, могущественное по меркам темной магии" вовсе не равнозначны.
И лишь тогда Лили осознала, что он опять подвел ее к разговору о Темных искусствах. Вот же хитрая сволочь. Отставив стакан в сторону — чтобы не уронить его, не разбить и не запустить им в стенку — она взглянула на Северуса в упор:
— Ладно, будь по-твоему. Но лучше бы оно того стоило — для тебя же лучше… Отчего ты думаешь, что это заклинание темное?
— Я всего лишь строю гипотезу, — по его меркам это прозвучало почти примирительно. — Основываясь на тех симптомах, которые ты описала. — Затем он резко сменил тему: — Ты знаешь, как работает светлая магия?
— Я… — она не знала. Ну не глупо ли? — Через волшебную палочку? Но нет — для темной она тоже нужна, значит, дело не в…
— Светлая магия использует палочку, чтобы позволить волшебнику контролировать его собственную силу. Представь, что ты пытаешься набрать воды из ручья: твоя палочка в этом случае выступает как ковш, и чем ты могущественнее — тем больше тебе в него удается набрать. Поначалу воды — или же силы — удается зачерпнуть совсем чуть-чуть, отсюда превращение спичек в иголки; но тренированный волшебник уже способен превращать неодушевленные предметы в живые существа.
— Ясно, — пока что ей и впрямь все было понятно.
— При этом ты используешь только свою собственную силу, а волшебная палочка выступает как своего рода канал. Концентрируясь и прилагая волевое усилие, ты заставляешь систему работать; вопрос только в том, насколько ты контролируешь свои способности. Но после того, как письменный стол превратится в поросенка, силы у тебя не прибавится — ты воспользовалась только тем, что и так было твое. Темные же искусства используют как канал не волшебную палочку, а самого волшебника.
Лили моргнула.
— Вернемся еще раз к ручью, — его голос стал таким же, как когда он рассуждал о Волдеморте-политике: повелительным и почти гипнотизирующим. — Когда ты занимаешься светлой магией, из ручья невозможно набрать больше воды, чем тебе позволяет твой ковш. Твой потенциал конечен. Но если прибегнуть к темной магии, то можно получить доступ к той силе, которая иначе была бы тебе неподвластна. И инструмент в этом случае — ты сам, а не твоя волшебная палочка, хоть она и используется для того, чтобы направить призванную волшебником силу. Но сама сила тебе не принадлежит; она поступает извне. Именно поэтому сопоставимые по сложности темные и светлые заклинания влияют на окружающее в разной степени: эффект от низшего светлого заклинания будет весьма незначительным, а от низшего темного — куда как ощутимее.
— Ага… Так ты поэтому сказал, что Контрапассо могло так сильно на тебя подействовать, хоть оно и низшее… — Означало ли это, что с низшим темным заклинанием по силе сопоставимо только высшее светлое? Если да, то высшее темное… От этой мысли ее замутило.
Он слегка склонил голову — словно в полукивке; волосы завесой накрыли щеку.
— В том числе и поэтому Темные искусства так манят людей: им кажется утомительным и скучным возвращаться к светлым заклинаниям, которые требуют таких серьезных усилий, но так мало дают взамен. С темной же магией всякий раз, как ты заставляешь себя сделать еще шаг, то получаешь доступ ко все возрастающей силе. Но за все нужно платить — таков основной закон магии; все, что Темные искусства дают, они в равной же степени и забирают.
— Боль, — поняла Лили, вспоминая, как вертелся перед глазами мир и пульсировало все тело. — Отдача от заклинания.
— Да. — Он выглядел довольным — из-за того, что она не потеряла нить беседы? — Все, что ты описала — дезориентированность, повышенная светочувствительность, тупая боль и вестибулопатия — обычные побочные эффекты темного заклинания низшего уровня.
— И что, это считается слабой отдачей? В меня же словно грузовик врезался!
— И именно по этой причине люди, как правило, не преуспевают в темной магии, несмотря на все свое бахвальство, — эти слова Северус проговорил так, словно они мало что значили. — По сравнению с отдачей от заклинания среднего уровня тот же Круциатус — все равно что шлепок по ладони. Поэтому во время войны в основном использовались лишь низшие темные заклятья, и даже в среде Пожирателей Смерти, где Темные искусства не просто поощрялись, а расцветали пышным цветом, только очень немногие были способны освоить что-то, кроме самого простого.
Лили молчала, обдумывая услышанное, сама не зная, хочется ли ей расспрашивать дальше.
— А кто освоил высшие? — к концу этой фразы ее голос едва не сошел на нет. — Малфой?
Северус фыркнул, словно эта идея основательно его позабавила.
— Люциус не дотянул даже до среднего уровня. Я не преувеличиваю в отношении боли, Лили. Помнишь, что было, когда ты открыла глаза?
Только не красней, только не красней… Сев что — тоже зарделся? Ну да, сконфузишься тут, когда ни с того ни с сего так руки распускают…
— Я имею в виду твои эмоции, — кашлянув, пояснил он.
— Я… я до смерти перепугалась, — припомнила Лили. — С тобой… с тобой мне ничего не грозило — я это знала, как и то, что ты… что с тобой мне станет лучше.
— И это тоже связано с отдачей от заклинания, — сказал он негромко. — Конкретное чувство и степень его выраженности коррелируют с назначением примененного заклинания, а не с намерениями волшебника. Контрапассо заставляет терзаться, вызывает мучительный страх… ты испугалась. Что, опять же, не доказывает с необходимостью, что это непременно темное заклинание — или, по крайней мере, основанное на тех же принципах действия — но такое предположение выглядит логичным.
Лили сглотнула, заставляя себя думать о самой беседе — не о том, что она означала.
— Так значит, — на этих словах ее голос дрогнул, — большинство людей не может выдержать отдачу, и именно это их останавливает?
— Верно, — он старательно изучал собственный ноготь — чтобы не встречаться с ней взглядом? — Кроме того, порой отдача от заклинания оказывается фатальной. В том случае, если волшебник неверно оценивает свою способность переносить боль. — Вот теперь он точно нарочно ее избегал, сосредоточившись на своем заусенце.
Лили передернуло.
— Они сами себя убивают?
— Не намеренно, нет. Но они себя переоценивают. Темная магия почти всегда меняет тех, кто ей занимается. Если ведьма или волшебник оказываются способны перейти к более сложным заклинаниям — если они могут вытерпеть боль — эта новая сила их… одурманивает.
Он произнес эти слова таким тоном, и так расслаблено при этом было его лицо, что Лили с одного взгляда прониклась уверенностью: Сев принадлежал к числу тех немногих Пожирателей, кто поднялся до заклинаний высшего уровня.
— Ты что угодно вынесешь, — сказал он все тем же тусклым голосом, — только чтобы эта сила возвращалась к тебе снова и снова.
У нее отнялся язык. Северус заговорил громче — словно поднимался в день сегодняшний из глубин воспоминаний; благо что Лили еще не успела решить, как относиться к услышанному.
— Но не забывай, что за все нужно платить, и Темные искусства воздействуют не только на магию, но и на разум. Яркий пример тому — Беллатрикс; она была способна на сложнейшие заклинания, но в конце концов… пристрастилась к боли. На этом этапе такого рода зависимость возникает у большинства волшебников; когда заходишь так далеко — это единственный способ выжить. Сила и боль становятся одним и тем же, и когда это происходит — личность адепта совершенно меняется. Такие, как Беллатрикс — и Темный Лорд, который всегда был на голову ее выше — становятся неспособны отождествлять себя с чем-то, кроме боли. Они причиняют боль другим и сами ее испытывают; это приносит им радость и поднимает настроение.
Должно быть, он как-то по-своему истрактовал выражение ее лица — хотя она не представляла, как именно; Северус произнес уверенно и резко:
— Со мной этого не случилось. И не случится.
— Почему? — голос ее дрожал; Лили представляла, как Севу — ее Севу — нравится мучить людей… — Чем ты такой особенный?
— Окклюменция, — сказал он.
— Что?
— Окклюменция. Как и легилименция, это не заклинание, а ментальные искусства. Они требуют умения работать с сознанием — как чужим, так и своим собственным. Есть способ… я могу описать это только как "убрать часть себя на хранение". Ты знаешь, что длительное воздействие Круциатуса сводит людей с ума?