Дверь в купе с грохотом распахнулась.
— Лунатик! Ты тут…
Блэк еще даже не успел заговорить — палочка сама прыгнула в руку, как только Северус заметил эту ненавистную, самодовольную физиономию, возрожденную во всей ее былой привлекательности. С вернувшимся из тюрьмы Блэком Северуса кое-как примиряли только перенесенные этой шавкой лишения — вся его исковерканная жизнь, как в зеркале, отражалась на потрепанном лице. Но теперь перед ним снова стоял молодой Блэк — тот самый, которого он десять лет так люто ненавидел, с яростью незамутненной и абсолютно оправданной; этот изнеженный недоносок наставил на Северуса свою волшебную палочку, а в дверях уже маячил он — Поттер — тоже с палочкой наголо — эта плесень, перхоть подзалупная, он не уберег Лили… Они все — не уберегли ее, не спасли… Северус сделал все, что было в его силах, даже уступил ее им — а они ее не уберегли. Он не смог бы им это простить, даже если бы прожил тысячу лет, пока душа не зачахнет от злобы.
— Что здесь… — Лили приподнялась, запуская пальцы в волосы, и переводила взгляд с Люпина — тот стоял, не отходя от диванчика — на Северуса, который непонятно когда успел вскочить на ноги и направить волшебную палочку на этих двух высерков рода человеческого… Они наставили на него свои — и выглядели при этом так, что рядом с ними даже ошеломленный Люпин показался бы лишь слегка удивленным.
Заметив нежданных визитеров, Лили так и застыла — словно ее трансфигурировали в камень. С того места, где он стоял, Северус не видел ее лица, но ему определенно не нравилось, как глаза Блэка и Поттера перебегали с него на Лили; за тридцать восемь прожитых лет он четко научился различать, когда назревает пиздец.
— Эванс? — удивился Поттер, и одновременно с ним Блэк сказал, жестко сощурившись:
— Какого хера, Лунатик! Это что еще за хуйня?
Северус хотел ответить чем-нибудь саркастичным и уничижительным, чтобы скрутить их в бараний рог, но у него отнялся язык. А если бы не отнялся — с него могло бы сорваться разве что проклятие Кипящей крови. О, какое бы это было наслаждение — он позволил себе мимолетную фантазию, на задворках сознания промелькнуло, как хлынет у них из пор вскипевшая кровь… но в жизнь воплощать ее было нельзя, иначе он потерял бы Лили во второй раз. Может, она и смогла ему многое простить — как именно, Северус слабо себе представлял, и даже сомневался в этом — но делать глупости он определенно не собирался.
— Мы просто разговаривали, — произнес Люпин. Он говорил рассудительно — смутное эхо того взрослого мужчины, которого запомнил Северус — но было в его голосе что-то такое смиренное, от чего его хотелось пнуть по коленным чашечкам. Нет, не Аконитового зелья недоставало этому бесхребетнику…
— Ваш тряпка-приятель пытается вам сказать, но ему мешает воспитание, — произнес Северус, не опуская палочки, — чтобы вы, припиздыши внематочные, уебывали отсюда нахер, ибо здешняя хуйня — не ваше мудачье дело.
— Сев! — Лили уставилась на него огромными глазами. Было приятно видеть, как вытаращились от этих слов Блэк и Поттер — не так, конечно, приятно, как запустить в них проклятием Кипящей Крови, но все же достойная замена. На сейчас.
— Да, воспитание и впрямь не позволит мне такое сказать, — согласился Люпин, хлопая глазами. — Бродяга, Сохатый — мы уже уходим?
— Эванс, что ты тут делаешь? — продолжал упорствовать Поттер. Он казался озадаченным, даже обеспокоенным. Северус сузил глаза.
Лили медленно поднялась на ноги и встала между Северусом и этими мразенышами, что его совершенно не обрадовало; хотя он и не думал, что Поттер способен сознательно ей навредить, но Блэк слишком жаждал добраться до "этого говнюка Сопливуса" и не собирался останавливаться из-за того, что на дороге стояла Лили… ну разве что он совсем разучился целиться.
— Поттер, — голос ее прозвучал странно, так странно, что он и сам не смог разобраться в своем почти болезненном желании… ему хотелось увидеть ее лицо — или как раз наоборот, никогда не узнать?..
— В моем словаре, конечно, нет таких выражений, как у Северуса, но чувства его я разделяю. Уходи, пожалуйста, — сказала Лили.
Закусив губу, Поттер снова посмотрел на Северуса. Как и Блэк. Правда, его взгляд — напряженный, прищуренный — то и дело возвращался к Люпину.
— Заебали уже, хуесосы сраные! — рявкнул Северус. — Вот дверь — вот нахуй! Пиздуйте отсюда к ебаной матери, пока вам зенки в жопу не захуячили!..
— Уйдите! — Лили отступила на шаг и столкнулась с ним.
— Спасибо, Лили, — Люпин неожиданно повернулся к ней, оказавшись спиной к своим мудотрахнутым приятелям. — Ты была права, мне и впрямь стоило отдохнуть в тишине. Увидимся на празднике.
Он попятился, помахав ей рукой, с губ его не сходила деланная улыбка, а глаза смотрели настороженно; столкнулся с Блэком и Поттером, вынуждая их выйти из купе, и затворил за собой дверь.
Лили и Северус стояли, не шевелясь — возможно, потому, что эти трое обмудков тоже не двигались с места. Люпин прижимался спиной к дверному стеклу; Блэк и Поттер что-то ему втолковывали, размахивая руками. Наконец Блэк развернулся и зашагал прочь, потащив за собой Люпина; обеспокоенный Поттер все еще колебался, поглядывая в купе сквозь окошко. Оскалившись, Северус направил палочку на дверь; шторка с треском развернулась, закрывая стекло.
Зажмурившись, Лили опустилась на сиденье. У нее побледнели даже губы, а круги под глазами стали еще темнее. Сам не заметив как, он тоже шлепнулся на диванчик; потянулся к ее лицу, словно хотел убедить себя, что она поправится — но, разумеется, это ничего не изменило.
Лили повернула голову, прижимаясь щекой к его ладони. У Северуса замерло сердце — потом забилось снова, зачастило, сбиваясь с ритма; она с трудом разлепила глаза и улыбнулась одними краешками губ, словно на большее уже не хватало сил.
— Все будет хорошо, — произнес он. Обещаю. — Я не позволю причинить тебе вред.
Ее улыбка стала шире. Закрыв глаза, она ответила Северусу его же словами.
— От боли никто не избавлен, — пробормотала Лили и подвинулась ближе, приваливаясь к его плечу.
Он задумался, можно ли было это считать своеобразным предзнаменованием.
Ремус шел нетвердой походкой, приближаясь к купе, где Джеймс и Бродяга уже наверняка успели учинить форменный разгром, и радовался тому, что ему есть над чем подумать. Тот разговор со Снейпом, грядущий скандал и возможный риск отравиться — все эти мысли успешно отвлекали его от боли во всем теле. Малоизвестный пустячок-с из жизни оборотней: прогулки по раскачивающемуся вагону отнюдь не способствовали скорейшему выздоровлению после ежемесячного превращения.
— Привет, народ, — отрывисто бросил Сириус, врываясь в купе, занятое шестикурсниками и почти рассеявшимися клубами дыма, — секретная встреча, только для Мародеров, так что деньтесь отсюда, приятели.
— Катись в жопу, Блэк, вместе со своими мародерскими секретами, — отвечал Клайв Поттер-Пирбрайт (не родственник). — Если тебе так надо провести тайное совещание — туалет к твоим услугам.
Остальные расхохотались, швыряясь друг в друга всякой ерундой. Отношения у них были вполне дружеские, но Поттер-Пирбрайт так и не выучил, что с Сириусом иногда лучше не связываться. Один взгляд на лицо Бродяги — и робкая надежда Ремуса на мир и покой испустила последний вздох и скончалась на месте.
— Не-а, — Джеймс широко ухмыльнулся, — там Вентворт и Дентворт, целуются взасос. Ну же, народ, Лунатику надо отдохнуть — только взгляните на него, — он помахал рукой у Ремуса над головой, словно отдергивал занавес.
— Гриффиндоровы яйца, Люпин, — произнес Поттер-Пирбрайт, — что с тобой стряслось? Что, Блэк рассорился с подружкой, а ты подвернулся под горячую руку?
— Нет, под нее подвернулся я, — ухмылка Джеймса стала еще шире. — О, мы могли бы такое об этих каникулах рассказать, такое… но не станем. Не-а, не станем.
Он провожал их до двери, рассыпаясь в цветистых комплиментах, называя их истинными джентльменами, прародителями милосердия и офигительно славными ребятами. Питер остался в купе, скалясь в довольной улыбке.
Наконец шестикурсники ушли — обмениваясь по пути тычками и тумаками и пытаясь припомнить, кого из девчонок Сириус бросил (или кто из них бросил Сириуса) прямо перед каникулами.
Как только за Бентвортом закрылась дверь, ухмылка сползла с лица Джеймса. Бледный и взволнованный, он плюхнулся на диванчик рядом с Питером. Волосы его торчали во все стороны — он всегда пытался их так взъерошить, особенно перед Лили; Ремус не знал, что состояние шевелюры Джеймса может зависеть от его настроения.
— Вот же тупое мурло, — сквозь зубы проворчал Сириус и помог Ремусу опуститься на сиденье, принимая на себя большую часть его веса, что задачу эту весьма облегчало; к счастью, силой Бродяга обделен не был. — Дрочила недоразвитый… Да ему ни в жизнь Мародером не стать, сколько б ни выебывался! Даже за сто тысяч лет!..
А затем он повернул голову, и из темно-серых глаз на Ремуса уставился ураган.
— Ну? Так ты расскажешь наконец, какого хуя тебя занесло к этому сопливому дерьмолюбу? Он что, тебе угрожал? Да он у меня кишками сморкаться будет, эта тварь скользкая!..
— Ты был у Сопливуса?.. — у Питера отвисла челюсть, а к щекам прилила кровь — он всегда краснел, когда пугался.
— Я там отдыхал, — сказал Ремус, с ностальгией вспоминая ту благословенную тишину, — и мне никто не угрожал.
Хотя он не представлял, с чего это Снейп вдруг завел речь об Аконитовом зелье… собирайся он отравить Ремуса — обстряпал бы все ловчее, уж чего-чего, а хитрости и ума ему было не занимать… Сама идея, конечно, завораживала — превратиться и сохранить рассудок; но ни за что на свете Ремус не принял бы зелье из снейповских рук — даже если бы к нему прилагались полное исцеление, горшок золота и то милое лицо, которое грезилось ему, когда с ночного неба сиял месяц — потому что под полной луной ему грезился только бесконечный бег.