— Потому что темная магия действует на разум — и жертвы это тоже касается. Принцип тот же: кто может контролировать себя, когда творит заклятье, может и дистанцироваться от своих ощущений, когда заклятье наложено на него. Ты же вся уходишь в сиюминутное переживание, тебе никогда не приходилось внутренне отстраняться и подниматься над своими эмоциональными импульсами. Если бы ты осталась и начала надо мной хлопотать, это значило бы, что та дрянь все еще на тебя действует.
— А почему ты тогда так расстроился… и разозлился?
— Потому что только что провел исцеляющий обряд, а это сложная темная магия. Я всегда испытываю злость, но обычно лучше ее сублимирую.
— Но ты всегда раздражительный, — возразила Лили. — По меркам обычных людей, я имею в виду.
— Это потому, что я всегда злюсь — просто не показываю, насколько именно.
Лили моргнула. Самое ужасное — это подозрительно походило на правду. Стоило только застать его в минуту, когда контроль ослабевал, и становилось ясно: все эмоции, которые были видны до этого, лишь верхушка айсберга.
— Это же… О Господи, Сев, и как ты только не взрываешься?
— Так же, как не даю темной магии свести меня с ума, — его голос казался безучастным и одновременно язвительным. — Я сохраняю самообладание.
И тут, в секунду нехарактерного для нее прозрения, Лили осознала: да ведь для него это возвращение назад — все равно что одно бесконечное испытание на прочность. Каждая секунда каждого дня грозила переполнить чашу его терпения; любой другой на его месте давно бы вспылил, но Северус только крепче стискивал зубы и заталкивал свою агрессию куда подальше.
— Я пыталась что-нибудь придумать, чтобы Джеймс с ребятами от тебя отвязались, — это прозвучало слишком неуверенно — совсем не тот эффект, на который она рассчитывала. Северус фыркнул — точно тигр, который чуть не поперхнулся костью антилопы.
— Для этого тебе придется кого-нибудь обезглавить. Либо их, либо меня.
Лили почувствовала, что соглашаться нельзя: это только обострит его пессимизм.
— А может, нам просто рассказать им правду?
В обступившей их мутной мгле ничего было толком не разобрать… похоже, он уставился на нее, пристально и жестко.
— Правду?
— Ну… что мы из будущего. В некотором роде.
— Ни за что, — возразил он с таким жаром, что Лили едва не поморщилась.
— Но почему? Одними уговорами от них ничего не добьешься, но вот если мы скажем…
— Что? У этих тупых гриффиндорцев и так язык без костей — они и собственные-то секреты растрепать норовят, даже те, за которые их и посадить могут. А ты хочешь им рассказать, что я владею информацией, которая может изменить ход войны?
— Но…
— Петтигрю вот-вот станет Пожирателем Смерти, — прошипел Северус; Лили показалось, что он сейчас схватит ее за галстук и рванет на себя — так, чтобы оказаться нос к носу… но нет — его руки были по-прежнему скрещены на груди. — Не знаю, нашел ли он поручителя, но семена бунта уже посеяны и готовы дать всходы — уверяю тебя, я ясно это вижу. Сообщи ему, что мои знания могут переломить ход войны в пользу Дамблдора — и его будущее обеспечено; он сможет снискать расположение Темного Лорда и ракетой взлетит на высшую ступень иерархии. Подарка лучше для него просто не придумаешь — разве что нам повезет, и гаденыш лопнет со смеху.
Лили сглотнула, но не успела вставить ни слова, потому что Северус продолжил:
— И Дамблдор наверняка об этом узнает — если уже не узнал… хотя пожалуй все-таки нет, иначе он начал бы действовать. Сейчас он перебирает гипотезы, но не нашел еще ту, которая объясняла бы все факты. Но непременно найдет — это только вопрос времени.
— Но ты так много знаешь о войне, — в ее голосе помимо воли прорезались умоляющие нотки. — Ты мог бы ему помочь — в смысле, Дамблдору. И тогда Джеймс с ребятами поймут, что ты на нашей стороне, и…
— Дамблдор захочет, чтобы я на него шпионил, — отрезал Северус таким мрачным и холодным тоном, что у Лили свело живот от леденящего ощущения. Перед глазами встали непрошеные образы: Северус преклоняет колени — сначала в кабинете перед Дамблдором, а потом перед Волдемортом, чьи глаза отливают красным…
— Информация, — продолжал он, — это, конечно, хорошо, вот только он обязательно примет меры, чтобы мои данные не успевали устаревать. Я проходил через это дважды — с меня довольно.
Лили уже открыла рот… и не нашлась с ответом. Разум бурлил, но не порождал ничего внятного, ничего, кроме мысли о том, что Северус был шпионом почти столько же лет, сколько прожил на свете Гарри, а потом умер, и попал сюда, и снова чуть не умер, лишь бы только не стать Пожирателем…
А потом в голове вспыхнул свет — словно окно, что зажглось в конце длинной и темной улицы, и Лили охватила взглядом сразу всю картину — дороги, и перекрестки, и слой прошлого под настоящим, будто поверх старого асфальта положили новый, чтобы затянуть все борозды и выбоины. Она знала, что сказала бы на ее месте прежняя Лили; этот ответ и сейчас просился с языка: "Но мы же не можем просто сидеть сложа руки! Мы должны сделать все, что в наших силах, мы должны сражаться, Северус! Мы так много знаем, мы можем помочь — ты сам сказал, что мы можем изменить ход войны!"
Но слова эти так и остались непроизнесенными. Потому что та Лили, что стояла в этом пыльном заброшенном коридоре, видела куда больше, чем прежняя: что Северус сделал все, что мог, отдал войне всего себя — дважды — и погиб. Деталей она не знала, но и не нуждалась в них, потому что видела последствия — только вчера в башне, когда его болезненная беззащитность у нее на глазах превратилась в жестокость.
Она была там, когда все только начиналось — много лет тому назад, в тот солнечный день у дерева рядом с озером.
Но отвернулась и умыла руки.
И то новое, что она смогла разглядеть, превратилось в понимание и легло поверх прежних ее убеждений, точно асфальтовая дорога, устремленная в будущее.
— Так что же нам тогда делать? — прошептала она.
Северус долго не отвечал, и у нее колотилось сердце — все сильнее и сильнее, с каждым мгновением тишины, с каждым мгновением молчания — пульсировало в висках, в ушах, в пальцах…
— Что делать тебе, ты решишь сама, — сказал он наконец. — Что до меня, то я собираюсь исчезнуть.
Внутри стало пусто — как от заклинания, разом испарившего всю ее кровь.
— Исчезнуть? — собственный голос показался ей чужим — так слабо он прозвучал.
— Да, — по его лицу было ничего не разобрать. Как и по интонациям — бесцветным, тусклым. — Глупо было даже помышлять о возвращении сюда. Что ж, по крайней мере, теперь я это понял. Когда я уйду, все вздохнут с облегчением… все, включая и меня.
— Но… но ты не можешь, — все так же слабо сказала Лили.
Что я без тебя буду делать?
Она моргнула — эта мысль Люмосом воссияла в голове, но вместо того, чтобы промелькнуть и потухнуть, оставив после себя только смутные следы, продолжила гореть ровно и ярко, точно огонек волшебной палочки.
— Я обо всем позаботился, — Северус продолжал говорить — а Лили просто стояла рядом, и та единственная мысль тихим светом наполняла все ее существо. — Можешь не опасаться амбициозных слизеринцев — как, впрочем, и остальных студентов; ты защищена как от случайных атак, так и от спланированных нападений. Но больше я тебе ничего не расскажу, на случай, если Дамблдор…
За спиной у Лили бухнуло — будто что-то твердое с размаху врезалось в дерево. Северус замолчал, и они оба услышали:
— Снейп! — толстая дубовая дверь приглушала звуки, но это был точно Джеймс — его голос… — Мы знаем, что ты там!
— Он что, не мог придумать ловушку поумнее? — с неприкрытым отвращением фыркнул Северус.
— Мы знаем, что Эванс у тебя!
— Твой выход, — Северус повернулся, собираясь уходить.
Ее губы шевельнулись: нет!..
— Сев! — Лили поймала его за руку — пальцы легли на сгиб локтя.
— Снейп! Открой дверь!
Она слышала, что снаружи началась какая-то возня, но сознание раздвоилось — будто освоило тот фокус с разделением разума, о котором упоминал Сев; одна ее половина воспринимала то, что вокруг, а другая видела только Северуса — насколько его можно было разглядеть в этом коридоре, скудно освещенном и пропахшем пылью; и сердце у Лили трепетало, готовое выпрыгнуть из груди, а в сердце трепетала уверенность, что надо все как-то исправить, хоть она и не представляла, что делать и как найти слова…
— Пожалуйста, не уходи, — взмолилась она, вкладывая в эти слова все сразу — и сиюминутное "не уходи отсюда", и более глобальное "не уходи из школы", но прежде всего, конечно, всеобъемлющее "не уходи из моей жизни". Ибо если Лили и была в чем уверена, так это в том, что если позволит Северусу исчезнуть сейчас, то больше никогда его не увидит.
За дверью что-то взорвалось, но монолитная створка не поддалась, только в воздухе едко запахло гарью. Лили даже не стала смотреть, что там случилось.
Северус стоял к ней спиной — помедлил еще мгновение, а потом все-таки повернулся. У Лили екнуло сердце — она и сама не знала, от облегчения или прилива адреналина…
…а потом он прошел мимо нее и распахнул дверь настежь.
В коридор хлынул факельный свет, и все вокруг снова стало цветным — но Лили не могла отделаться от чувства, что она что-то потеряла.
На щербатой двери снаружи появилась крупная подпалина. Северус взглянул на нее:
— Уничтожаем школьную собственность, Поттер? И на редкость бездарно, к тому же. Ай-яй-яй.
— Ты!.. — Джеймс был вне себя. Его лицо, всегда такое жизнерадостное, стало бледным как мел и исказилось, будто от страха. Это настораживало, пожалуй что даже пугало.
Лили подошла ближе, заглянула в коридор, встав за плечом у Северуса, но, как и он, порог так и не переступила.
— Что случилось? — спросила она, наполовину опасаясь, что Джеймс попал под какое-то темное заклятье; от этой школы всего можно ожидать…
— Эванс! — выдохнул Джеймс и бросился вперед…