Четыре раскрытых глазка “Матэмасиэ”: “Что услышал, то сохранил”.
Узор из концентрических ромбов внутри квадрата “Ани брэа”: “Как глаза ни красны, огню в них не вспыхнуть”.
Панцирь жука, обрамленный двумя лепестками (“Одоньирафиэкуайн”): “Любовь помнит дорогу домой”.
Птица, пытающаяся дотянуться клювом до собственного хвоста; в клюве у птицы яйцо (“Санкофа а йенчи”): “Если забудешь, вернись и возьми, это не стыдно”.
Два зерна фасоли, повернутые друг к другу (“Ньямебриби во соро”): “Господь, если тайну хранишь в небесах, дай мне сил дотянуться”.
7
Ночью я почувствовал все, что положено чувствовать в начале (горечь во рту, покалывание в конечностях), но не сразу понял, в чем дело. До этого мне везло и, уверовав в чудодейственность профилактики, я счел себя вне опасности, несмотря на то, что весь предыдущий месяц “болотная лихорадка” косила жителей Эльмины почти поголовно: сезон дождей был в разгаре. С усилием проглоченный комок спускался по пищеводу, распухая загрудинной тяжестью, пока не превратился в сгусток боли в области солнечного сплетенья, как при ударе под дых. Я приподнялся до полусидячего положения - боль начала спадать. Ньяме адом, обойдется.
К утру малярия уже вовсю хозяйничала в организме. Меня прошибал пот и знобило. Горячечные лилипуты, вооруженные ударными инструментами, трудились на костоломной ниве, бурили череп. Но все это было ничто по сравнению с уютной всепоглощающей летаргией. Любое движение казалось непосильным, а главное, совершенно ненужным трудом. Будь что будет, пусть стучат молоточки, ползут мурашки и красные кровяные тельца лопаются, как мыльные пузыри. Тело чувствует боль, но сунсумотправляется спать, идет, куда ему нужно, пока кра наблюдает издали, ибо не вправе вмешиваться, и у меня не хватит воли, чтобы открыть глаза и дотянуться до сумки, в которой лежат припасенные впрок таблетки.
Я буду спать, изредка выныривая на звук барабана “ммара! ммара!”, но вскоре этот саундтрек сменится чем-нибудь из хип-лайф, хит-параднымиДэддиЛумба, Ар-Ту-Бис, или ОфориОмпонса, напоминающими о чоп-баре возле ЭльминаДжанкшн, где мы заседали с Кваме и Абеной, потягивая пиво “Star” под сиреневое мигание цветомузыки.
Манврэ фри нэмфенсэрэтумм,
Анаджосунсумматэнтэйн,
Тэсэнкаеанкасакумм
Канеа а эвоабонтэйн...
О заправке “Shell”, где отоваривались водой и телефонными картами, и заправщик Баду всякий раз говорил, что запишется ко мне на прием, не потому что был болен, а просто так - чтобы доктору было приятно. О девушках из Такоради со смешными именами Love и Charity, учившихся в университете Кейп-Коста по специальности “поставщик продуктов питания”, тайком расспрашивавших меня про семейное положение Кваме и посылавших ему записки с намеком на матримониальные планы. О другом чоп-баре, где справляли день рождения Абены, а потом гуляли по ночному Кейп-Косту с ней и ее подругой Пэт, покупали келевеле[60] у уличных торговцев, и навстречу нам шли молодые люди, тоже парами или кучками и, сливаясь с этим народным гуляньем, я испытывал чуть ли не подростковый трепет, как в пятом классе, когда дружба с сердцеедом Костиком обернулась возможностью “гулять с девчонками”, с Юлькой Жарковской и Ксюшей Султановой, салютуя автомату с газировкой, бочке с квасом и остальной атрибутике ностальгии-точка-ру. Как давно это было? И на каком языке? С некоторых пор друзья и соседи по московскому детству в моих снах оказываются англоязычными, а люди из нынешней жизни - наоборот. И тем и другим не хватает слов, и, погружаясь в безъязычье, память призывает на помощь мотив, музыкальную паузу, бред моментальной рифмовки.
...Обиантена ха, мекра.
Мату квайнашеше ми ньйом.
Нантэйи, адамфо, ко бра.
Качремесэибэшьябьйом...
Вечер наступает внезапно: в шесть часов не было и намека на угасание, а к семи уже окончательно стемнело. В этом особенность экватора. Резкость световых переходов. Между тем время суток, чей свет ассоциируется у меня с Эльминой, - это именно сумерки. Воздух, переполненный детскими голосами, запахом дыма, однообразным ритмом песта, толкущего фуфу, кудахтаньем кур. “Кейп-Кост, Кейп-Кост, Кейп-Кейп-Кейп-Кейп!” - выкрикивает зазывала, высунувшись из проезжающего мимо тро-тро. “On your mark! Getset! Go!”[61], - командует телевизор, транслирующий спортивное соревнование. “Аномаа! Кесье! Кроу!”[62], - вторят дети, занятые катанием велосипедного обода с помощью палки. Пахнет пальмовым маслом, сушеной рыбой, забродившей кукурузной мукой. Со стороны залива собираются тучи.
“Какая завтра у нас ожидается погода?” Пожимает плечами: “Очена на эбеше...”[63] Прогноз погоды - это “для беленьких”, так же как беспрестанное фотографирование жизни. Так же как и туризм. Если африканец отправляется в другую страну, то только в качестве переселенца. Любой отъезд - надолго, если не навсегда. Отсюда - столь щепетильное отношение к ритуалу сборов и проводов, ко всему, что с этим связано.
И отсюда же, возможно, безошибочная логика словообразования: существительное “nkerabea” (“судьба”) происходит от глагола “kera” (“прощаться”) и в дословном переводе означает “способ прощаться” или “место для прощания”. Смещение тонов производит смысловое смещение: если “kera” (интонация на понижение) - это “прощаться”, то “kera!” (восходящая интонация) - это душа. А само существительное “nkera” (“прощание”) при аналогичном смещении превращается в “nkera!” (“послание”, “весть”). Все зависит от модуляции голоса, от судьбы, вобравшей прощание и весть, и душа восходит к прощальному глаголу, восклицает “Прощай!” на птичьем языке чви.
Тропический воздух кажется непреодолимым. Как будто все время дышишь предвестьем грозы или предчувствием лихорадки. Все дело в незащищенности, стало быть, в свободе. Свобода - угроза момента. Взгляд, брошенный туда, где тебя не будет. Как бы санкофанаоборот. Это в детстве казалось: можно избежать чего угодно, если только заранее четко представить себе, как оно будет. Где то, чего с самого начала ждешь и боишься? Ближе и ближе. Притом, что нигде.
...Энкрайн, мафауотро-тро
На машеуо чале уаче.
Тенайи, м’абрабофофро.
Мэсанба, ме до, дааче.
* * *
- Долго я спал?
- Куда уж дольше, - Нана прикрепляет пакет с физраствором к торшеру в моей бриджпортской квартире. - Эк тебя развезло... Хорошо хоть вовремя догадался позвонить Оникепе.
- Разве я звонил?..
Вместо ответа Нана достает из кармана сложенный вчетверо лист бумаги; развернув, демонстрирует его на манер иллюзиониста. Прижимает к листу ладонь, обводит ее фломастером, как это делали в детстве, и, положив лист - рисунком вниз - мне на грудь, поясняет: “Грелка”.
2009-2010
# © Александр Стесин, 2011
[2] Добро пожаловать.
[3] Кто тебя вызывал? Тебя кто-нибудь вызывал?
[4] Доктор вызывал...
[5] Доктор занят. Иди и жди, когда тебя вызовут, поняла?
[6] Нет, я готов.
[7]О’кей, заходи, найди себе, где сесть. На что жалуешься?
[8] Ты меня помнишь?
[9] Он очень голоден.
[10] “Нет, нет, мне это не нужно...”
[11] Блюдо из ферментированной кукурузной муки; употребляется в качестве гарнира к рыбе с перечной подливкой.
[12] “Только благодаря Господу”.
[13] “Не своими силами”.
[14] “Паскудство! Что они там себе думают? Есть у вас совесть? Есть у вас здравый смысл?”
[15] “Сейчас приду”.
[16] Именно так, папа. Только ты.
[17] От свинки...
[18]Антималярийный препарат.
[19] В данном контексте: “с вашего позволения”.
[20] Городу и миру. Здесь: всем и каждому (лат.).
[21] “Открой свой рот и говори!”
[22] “Брета у нас живет от души, ест от пуза”.
[23] “Кое-что особенное”.
[24] “Возьми еще немножко, папа, в Америке-то небось так не накормят...”
[25] “У нас будут дети!”
[26] Уважительная форма утвердительного ответа (дословно: я прошу вас, да).
[27] “Окобайе” - ребенок-дух (дословно: возвращенец), раз за разом умирающий при родах или во чреве матери. В семьях, потерявших больше чем одного ребенка, новорожденному делают вертикальные надрезы на щеках. Считается, что меченый okobaye уже не сможет вернуться в мир духов и будет вынужден остаться среди живых. В Эльмине часто можно встретить людей с характерными шрамами на лицах: живое свидетельство высокой детской смертности.
[28] Слава Богу.
[29] Куда идешь? Хочешь поесть? Хочешь, я сошью тебе наряд?
[30] Просторное платье, распространенное в северной части страны.
[31] Базарный день.
[32] Три дня. Это серьезно?
[33] Это очень-очень серьезно!
[34] Мы придем, мы придем.
[35] Надгробный памятник в месте, которое не содержит останков покойного, своего рода символическая могила.
[36] Царица-мать, возглавляющая совет старейшин, в чьи обязанности входит назначение нового короля.
[37] Столица королевства Ашанти.
[38] Белые люди.
[39]Фантсе, чви-ашанти, чви-аквиапем - аканские языки, соотносящиеся друг с другом примерно, как русский, украинский и белорусский.
[40] Ганское национальное блюдо.
[41] Молодец, всё знаешь!
[42] Дословно: куриный старейшина.
[43] Дух.
[44] Дыхание.
[45] Тело.
[46] Понятно (дословно: я услышал).
[47] Ты услышал?
[48] Тьма.
[49] Иностранец, белый человек.
[50] Именем Кваме называют мальчика, родившегося в субботу.
[51] Зачем? Мы будем говорить на фантсе.
[52] Смотри, пацан, как этот белый тебя надул!
[53] “Невозвращенцы: следовать прямо”.
[54] “...это твое...”
[55] Меня зовут никак.
[56] Извини, Бенджамин, у меня сегодня нет денег.
[57] Я мечтаю стать футболистом, но для этого мне нужно немного денег...
[58] “Бессмертные альбиносы”.
[59] “Правду говорю, они не умирают, а просто исчезают”.
[60] Закуска из жареных бананов с имбирем и арахисом.
[61] “На старт! Внимание! Марш!” (