Снится испуганная старуха в домашних шлепанцах и васильковой ночнушке. Как во время СЛР санитары прикатили ее в инвалидном кресле с седьмого этажа и как, увидев сгрудившихся медиков, она стала звать мужа, кричать, чтобы его не убивали, а когда ее подкатили к нему, гладила по руке и уговаривала проснуться. «Нет, это никуда не годится. Ей нужно дать успокоительное и отвезти обратно», вмешался Пэппим. До этого он только молча наблюдал за происходящим.
Несколько раз пульс удавалось восстановить, но через две-три минуты дефибриллятор снова фиксировал асистолию.
– Надо связаться с детьми, – скомандовал Пэппим. – Есть у них дети? Все это бесполезно, но правила надо соблюдать. Нам требуется разрешение от кого-нибудь из членов семьи, чтобы остановить реанимацию.
– У них нет детей.
– Братья, сестры, еще кто-нибудь?
– В медкарте не указано никаких контактов. Может, у супруги спросить, если она еще не уснула?
– Можно попробовать. Значит, один из вас идет тормошить супругу, а остальные продолжают СЛР. Вперед.
К тому моменту, как я спустился на седьмой этаж, чтобы выяснить, есть ли у них родственники, успокоительное уже успело подействовать. Снится, как она смотрит на меня спокойно-отсутствующим взглядом, кивает, не понимая моих слов, и невпопад отвечает вопросом: «Ему уже лучше?».Как сиделка укладывает ее спать... Пэппим, снимающий очки и устало трущий глаза: «Ладно, можно не продолжать».
Возвращаясь в ординаторскую, я слышу, как из больничного репродуктора – по логике все того же голливудского монтажа – доносится шкатулочная мелодия колыбельной: это значит, что на пятом этаже, в отделении акушерства и гинекологии, только что родился ребенок.
(Продолжение следует)
[1]Как устал наш хамелеон,
все стремится за море он
[2]противо-секреторные препараты
[3]против секретарши
[4]терапевт
[5]насильник
[6]Большой человек (йоруба)
[7]Приветствие ашанти
[8]Продавщица бананов, сбрось цену!
[9]вождь народов
[10]Аканское исчисление времени вообще носит религиозный характер. Например, календарный месяц обозначается словом обосоме (божок). «M’adibosomemmienuwoha» – «Я провел здесь два месяца». Дословно: «Я съел здесь двух божков».
[11]пальмовое вино
[12]верно!
[13]Стратегическая игра, одна из разновидностей манкала
[14]Ух ты! Где это ты научился говорить на чви?
[15]У меня есть ганские друзья, которые меня понемножку учат.
[16]Понятно. Добро пожаловать, учащийся!
[17]«Так же как твои родители заботились о тебе, когда у тебя резались зубы, ты должен позаботиться о них, когда их зубы станут выпадать»
[18]мой брат Алекс
[19]«лестница смерти»
[20]временный заместитель
[21]«Доктор сказал, что я должен срочно лечь спать»
[22]Так держать!
[23]«часто летающие пассажиры»
Часть II
1
- American? Красный Крест? Нет? Все равно аквааба[2], мы тебя ждали, - тараторит фельдшер, уступая мне место. - Видел толпу пациентов в приемной? Все эти люди ждут тебя!.. Ну, до завтра, - и, перекинув халат через спинку стула, направляется к выходу.
- Но мне никто так и не объяснил толком, что к чему...
- А чего объяснять-то? - фельдшер оборачивается в дверях, делает суровое лицо. - Есть лекарство от мар-лярии, есть амоксицир-лин. Что еще? Больных будешь вызывать вот по этому списку. Ничего сложного!
В этот момент из-за спины фельдшера, в узком проеме между косяком и дверью, появляется миниатюрная женщина с тремя детьми. Женщина явно рассчитывает прошмыгнуть в кабинет мимо фельдшера, но тот резко подается вбок и, прижав ее всем своим весом, рявкает себе под мышку:
- Хван на афрэуо? Оби афрэуо?[3]
- Докета на уафрэ...[4]
- Докетадье, нэниабрэ. Кочвен коси сээбефрэуо, уэй?[5]
- Дээби, месеэсеи хо[6], - вмешиваюсь я.
Фельдшер удивленно оглядывает меня и, сердито причмокнув, вваливается обратно в кабинет - видимо, решив, что, хотя сложного ничего и нет, оставлять меня без присмотра все же не стоит. Заняв свое прежнее место (для меня нашелся другой стул), фельдшер небрежно машет пациентке, которая, впрочем, и без его команды уже переступила через порог и теперь - за неимением третьего стула - переминается у входа, окруженная голопузым выводком.
- O’кей, бра, шешебээбиатенаасэ. Уамманье?[7]
Женщина подталкивает к “следовательскому” столу свой детсад: речь пойдет не о ней, а о них. Сама же заходит с другой стороны и, наклонившись, пускается в объяснения - скороговоркой и шепотом. Здесь так принято. О симптомах болезни, даже если это обычный насморк, пациент сообщает врачу на ухо. Даже если рядом нет никого, кто бы мог (а уж тем более захотел) подслушать.
...То же самое торопливое бормотание я услышу два дня спустя, когда, гуляя по городу после окончания работы, встречу ее на улице. Тсс... Тсс... Мистер... Уокаемеанаа?[8]Я рад встрече: как-никак она - моя первая пациентка в Эльмине. Вернее, не она, а ее двухлетний Айзек, которому я с торжественным видом выписывал рецепт на таблетки от малярии. Теперь Айзек спит в цветистом платке у нее на спине, а еще двое - мальчик и девочка - шлепают рядом. И теперь, следуя за мной по всему городу, она будет повторять одно и то же - сначала весело, потом все более уныло и неотвязно, в то время как я буду улыбчиво делать вид, что не понимаю, хотя что уж тут непонятного: Айзек три дня ничего не ел, эком дэ но паа[9], вот она и просит мистера помочь, предлагая взамен “услуги”... Но я буду цепляться за свое непонимание, буду врать себе, пока наконец не сдамся и не попытаюсь откупиться от стыда несколькими купюрами. Но, получив деньги, она не исчезнет, а наоборот - еще настойчивей станет тянуть меня куда-то домой, где ждут обещанные услуги. И тогда я шарахнусь от нее: “Дээби, дээби, менхийя...”[10], и внезапно проснувшийсяАйзек дернется от мушиного укуса, чудом удерживаясь в наспинной люльке.
Клиника, где я оказался в качестве врача без границ, находилась по адресу: Трансафриканская магистраль, дом три. Дом четыре принадлежал семье Обенг, у которых я, как и другие волонтеры, приезжавшие до меня, снимал комнатушку - с доплатой за наличие вентилятора и кровати. Остальные дома, расположенные вдоль этой тихой улицы с громким названием, не были пронумерованы, так что любой из них мог бы запросто стать первым домом на Трансафриканской магистрали, если бы хозяевам взбрело в голову обзавестись соответствующей табличкой. Но вопрос о первенстве не интересовал домовладельцев; на тесно сгрудившихся жилищах красовались вывески иного толка. Парикмахерская “Иисус”. Магазин электротоваров “Сила Господня”. Травяная аптека “Бог в помощь”. Каждая лачуга размером с дачный сарай служила одновременно жилым домом и помещением для бизнеса, торговой точкой. Вся улица (да что там улица - весь город, а то и вся страна) выглядела как одна бесконечная барахолка или коммунальный коридор, где что только не выставлено на всеобщее обозрение. Чего только не увидишь среди сугробов хлама по краям грунтовой дороги - от нижнего белья до холодильников; от картонных колонн и прочей бутафории, выкрашенной под мрамор, до завернутых в банановые листья батончиков кенке[11]; от облицовочной плитки до лупоглазых автомобильных передков, похожих на отрубленные головы океанских чудищ.
Разрыв между вывеской и действительностью мог быть сколь угодно велик. Так, над входом в хижину, крытую плетенкой из пальмовых листьев, могло быть крупно выведено “Автопарк” или “Библиотека”. Название ни к чему не обязывает, обязательно лишь воззвание. Бензоколонка “Аминь”, продмаг “Аллилуйя”. “ДжеНьяме”[12]. “Эньемаходэйн”[13]. В рыбацком городке Эльмина, насчитывавшем около двадцати тысяч жителей, действовало более сотни церквей - и всего одна поликлиника.
Каждое утро начиная с семи часов женщины, навьюченные больными детьми и предметами розничной торговли (дитя - на спине, товар - на голове), занимали очередь у окошка регистратуры. К половине девятого очередь превращалась в толпу, и те, кто еще час назад стоял в двух шагах от цели, незаметно оказывались в задних рядах. Оттесненные внезапным наплывом, они вставали на цыпочки, чтобы издали заглянуть в недосягаемое окошко. Убедившись, что в окошке по-прежнему пусто, издавали причмокивающий звук, выражавший крайнее недовольство. “Куафье! Эдьен на уоономджуэне хо? Уовоаниву? Уово kommon sensa?”[14]
Фельдшер Бен - тот, что толковал мне про “марлярию” - испарился в первый же подходящий момент, бросив с порога заведомое “мебасеэсеи”[15]. Только его и видели. Теперь я делил кабинет с тетушкой Бретой, молодящейся толстухой с безостановочной мимикой и волосами, заплетенными в мелкие косички. Медсестра с тридцатилетним стажем, Брета вышла на пенсию три года назад, а еще через год вернулась в клинику на добровольных началах.
- Врачей-то у нас нет, - объясняла она, виновато разводя руками.
- То есть как нет?
- А вот так. Нету, и всё. Одни фельдшера да медсестры. Нам еще три года назад обещали прислать доктора из Кейп-Коста, до сих пор ждем. Ну вот, теперь зато ты приехал.
- Это что же, я единственный врач на всю Эльмину?
- Ампа, папá. Уонкоаа[16].
Мы сидели за одним рабочим столом, друг напротив друга, и тянули медкарты из общей стопки. Основная часть доставалась Брете: за то время, которое требовалось мне для осмотра одного пациента, Брета успевала осмотреть пятерых. Иногда она обращалась ко мне за консультацией.
- Папá!
- Тетя Брета!
- Имеется пациент со свинкой... Амоксициллин?
- Почему амоксициллин? Зачем?
- Амати но...[17]
- Но ведь свинка - вирусное заболевание.
- А-а... Ну и что тогда, артеметер[18]?
Время от времени до окружной администрации доходили слухи о печальных последствиях бретиной “терапии”. Однако, администрации было недосуг разбираться, а сама Брета сокрушалась, но не теряла веру в свое призвание. Все, чего ей недоставало по части медицинских познаний, она добирала воспитательской работой. Гроза чумазых школьников, вечно врывавшихся в кабинет без почтительного “мепаачеу”[19], и нерадивых мамаш, вечно обращавшихся за помощью на три дня позже, чем следовало, Бретанравоучительствовалаurbietorbi[20], то и дело срываясь на крик, стуча кулаком по столу или хватаясь за стоявшую рядом швабру. Разумеется, в