Петя Фомин… В школе его прозвали Фома Лопоух. Действительно, у него были большие оттопыренные уши, казавшиеся еще больше из-за прически, которую он никогда не менял, — волосы он стриг под «ежик». Худой, жилистый и крепкий, Петя был хорошим спортсменом, в старших классах занимался легкой атлетикой и среди школьников района считался лучшим бегуном на короткие дистанции. Катя всегда удивлялась, как Петя, медлительный и даже немного заторможенный, вдруг совершенно преображался на беговой дорожке и несся вперед как ветер, легко и свободно.
— Ты, наверное, притворяешься, Фома, — говорила Катя. — Ходишь как верблюд — еле ноги плетутся. А на самом деле ты вон какой быстрый!
Они дружили с детских лет. Сидели за одной партой, вместе бегали в кино. Любимые Катины фильмы «Путевку в жизнь» и «Чапаева» смотрели много раз подряд. Спрятавшись в фойе за стульями, терпеливо ждали, когда начнут пускать в зал на следующий сеанс, — денег на кино не было. Никак не могла Катя согласиться с тем, что Чапай гибнет, и с душевным трепетом вновь и вновь переживала этот трагический момент, всем своим существом желая, чтобы легендарный комдив переплыл реку…
В то время она хотела быть Анкой-пулеметчицей.
Но вот Катя услышала о Полине Осипенко, которая установила несколько мировых рекордов и стала известна всей стране. Военный летчик-истребитель Полина Осипенко участвовала затем в знаменитом перелете Москва — Дальний Восток вместе с Гризодубовой и Расковой. Три отважные летчицы стали первыми Героями Советского Союза среди женщин. Кате близка была именно Полина, бывшая птичница, простая женщина из народа, сумевшая взлететь так высоко. Когда Осипенко разбилась, Катя восприняла это как личное горе.
В шестнадцать лет Катя попыталась поступить в аэроклуб, мечтая впоследствии стать военной летчицей, как Полина. Но ее постигла неудача: из-за малого роста Катю не приняли. Она огорчилась, но интерес к военному делу не пропал.
— Все равно буду служить в Красной Армии, — сказала она Пете. — Что, не веришь, Фома?
— Почему же?.. Может, и возьмут… Только…
— Что только? Ну, договаривай!
Петя замялся, но Катя настаивала.
— Да просто мне бы не хотелось, чтобы ты…
— А ты тут при чем? — засмеялась Катя.
Он густо покраснел и, обиженный, ушел.
В выборе профессии на Катю повлияло и то, что над школой шефствовал завод. Раздобыв у шефов ручной пулемет системы Дегтярева, она организовала пулеметный кружок. Сначала этот кружок вел представитель завода, а потом и сама Катя, которая при контрольных стрельбах показала лучшие результаты. Пулемет она изучила досконально, так что могла в минимально короткое время разобрать и собрать его даже с завязанными глазами. Ей доставляло большое удовольствие демонстрировать это перед новичками, которые старались уличить ее в том, что она все-таки видит из-под повязки. Но проходило немного времени, и они сами, натренированные Катей, могли проделывать то же самое.
Однажды Петя предложил ей:
— Хочешь научиться ездить на мотоцикле? Я уже записался.
— Хочу!
Они перешли уже в десятый класс. Катя посещала курсы санинструкторов, но мотоцикл — это, конечно, здорово! Осоавиахимовская школа мотоциклистов открылась при заводе, где работал Петин брат, и Катю туда приняли без разговоров. Спустя две недели она смело гоняла по окрестным пустырям на мотоцикле, который можно было ненадолго брать для тренировки.
Наступила весна 1941 года. Окончив санитарные курсы, Катя получила значок ГСО («Готов к санитарной обороне») и звание санинструктора.
В июне были сданы экзамены за десятый класс. Школьный выпускной вечер почти совпал с началом войны. Но в этот вечер никто о войне не думал, все жили мирной жизнью, строили планы на будущее, веселились и с новыми надеждами смотрели вперед.
На вечер Катя пришла в цветном крепдешиновом платье, которое ей сшила мама, — это было первое в ее жизни нарядное платье — и в светлых туфлях на высоком каблуке, взятых у старшей сестры.
Петя смотрел на нее во все глаза.
— К тебе боязно и подойти… Красивая… Даже не предполагал!..
— Ну ты, Фома, придумаешь! — рассердилась Катя, чувствуя себя в новом платье неловко и скованно.
На каблуках ходить было непривычно, ноги вскоре заныли, и домой Катя возвращалась босиком, держа туфли в руке. Петя провожал ее.
Ночь была светлая, высоко в небе плыла луна. В скверике сели на скамью, долго еще говорили, а когда настало время уходить и Катя поднялась, Петя, набравшись смелости, неожиданно обнял ее и неумело поцеловал, первый и единственный раз.
Отстранившись, Катя сказала:
— Вот глупый… Что ж ты так, сразу…
— Где ж сразу? Сколько лет дружили!..
— Так то дружили! Ну хоть сказал бы что-нибудь сначала…
— А то ты сама не знаешь…
Нет, она тогда не обиделась, но поцеловать себя еще раз не разрешила. Дружили-дружили, и вдруг — целоваться! Вот тебе и Фома Лопоух! И все же ей приятно было сознавать, что он любит ее. Но почему-то Кате в то время казалось немыслимым, чтобы она вот так, сразу, изменила обычное свое дружеское отношение к нему.
Впоследствии, вспоминая об этом вечере, Катя могла совершенно точно определить, что к Пете у нее было теплое и нежное чувство дружбы, не больше. А тогда она сомневалась и не умела разобраться: может быть, именно так рождается любовь? Да и разбираться уже не хватало времени.
Грянула война, которая рано или поздно должна была разразиться. И хотя все знали, что она будет, тем не менее никто не ждал ее так скоро. Уже через две недели Катя уходила воевать санинструктором, а Петя оставался в Москве, ожидая, когда его вызовут в танковое училище, куда он подал заявление перед выпускными экзаменами. То, что он задерживался, в какой-то степени шокировало Катю: ей тогда казалось, что он обязан отправиться на фронт немедленно. Уж не трусит ли Фома?
— В училище — это же долгая история! — укоряла она его.
— Обещают ускоренно. Хочу на танке!
— Смотри, Фома, продожидаешься — война кончится.
Он пришел проводить Катю и до последней минуты, пока было возможно, не покидал ее, хотя она сначала подчеркнуто холодно и сдержанно говорила с ним и всем своим видом старалась показать, что не одобряет его поведения.
— Пиши, — попросил Петя. — Или забудешь?
Катя не ответила, заговорив о чем-то другом, а когда наступил момент прощаться, испытующе глянула ему в глаза и строго сказала:
— Ну, Фома, смотри! Ть меня понял?
Петя грустно улыбнулся и опять спросил:
— Так напишешь?
Голос его дрогнул, и Катя обещала написать. И тут она вдруг поняла, что уезжает не на месяц и не на год, что впереди — неизвестность и трудно сказать, увидятся ли они когда-нибудь.
— Фома…
Обняв своего верного друга, Катя сама поцеловала его.
Письмо без обратного адреса, написанное в дороге, долго путешествовало и пришло не скоро; Петя, так и не дождавшись его, уехал в училище. Через некоторое время переписка наладилась, но спустя год внезапно оборвалась: Петя молчал. И только теперь наконец все выяснилось…
Уехав из Москвы в западном направлении, Катя не попала на фронт сразу — фронт сам скоро придвинулся. Первое время ей пришлось копать траншеи под Смоленском, куда на строительство оборонительных линий была брошена большая группа призванной в армию молодежи. Пока Катя рыла траншеи, немцы безостановочно двигались на восток. Однако под Смоленском, встретив организованное сопротивление наших войск, они вынуждены были задержаться на два с половиной месяца. Бросив лопату, Катя перевязывала раненых и вместе с бойцами защищала город. Ей доверили ручной пулемет, которым она отлично владела.
Тяжелыми были бои и неимоверно трудным было отступление. Немцы обошли наши войска и замкнули кольцо. Часть соединений, попавших во вражеское окружение, все же смогла прорвать кольцо и выйти из-под удара…
В ноябре Катя сражалась под Москвой. В одном из боев, когда фашисты рвались к шоссейной дороге, идущей к Москве, Катю ранило. Случилось это, как только она, перевязав голову бойцу, поднялась с земли, чтобы перебежать к следующему. Немцев отогнали, стрельба постепенно утихала, и, потеряв осторожность, Катя решила, что теперь уже не обязательно ползти, прижимаясь к земле. Сделав два-три шага, она услышала чей-то голос:
— Куликова, падай! Ползко-ом!.. Твою…
Но было поздно: она успела еще услышать ругательство, адресованное ей, и, тихо охнув, опустилась на заснеженную поляну рядом с молодой елочкой. Из рукава шинели на снег закапала кровь. Высвободив руку, Катя сама оказала себе первую помощь.
В госпитале она пробыла недолго — рана быстро зажила. Не раздумывая, Катя попросилась опять на Западный фронт: именно здесь, на московском направлении, наши войска, собравшись с силами, обрушились на врага. Зимние месяцы с непривычными для немцев морозами оказались самым удобным моментом для контрнаступления, которое привело к разгрому вражеских войск под Москвой.
Декабрь, январь, февраль… Под Вязьмой Катю контузило. И снова госпиталь…
Весной сорок второго дивизия, куда после лечения направили Катю, была переброшена на юг. Положение на Южном фронте стабилизировалось, и временное затишье позволило открыть при штабе армии курсы младшего комсостава, в котором чувствовалась нехватка. Катю по ее просьбе взяли на курсы, и спустя два месяца в звании младшего лейтенанта она была назначена заместителем командира стрелковой роты. Но едва Катя успела освоиться в роте, где никого не знала, как фронт в районе Таганрога был прорван; в июле началось массовое отступление наших войск к Дону, а потом и дальше — к Сталинграду и Северному Кавказу. Под напором вражеских танков, устремившихся в южные степные просторы, войска наши откатывались…
В боях под Сталинградом, когда рота понесла большие потери, а командир был убит, Катя встала на его место и с тех пор бессменно командовала ротой. Опыт Смоленска и Московского сражения очень ей пригодился.
И все же непросто оказалось ей, девушке, да еще самой молодой в роте по возрасту, добиться от подчиненных повиновения. Сначала многие относились к ней иронически, а случалось, просто игнорировали ее, даже возмущались: