Он был со мной, когда я отказалась ехать в госпиталь: я не могла оставить Хэдли одну, не могла позволить ей увидеть меня на больничной койке. Он поддерживал меня при даче показаний: мы сидели с ним на заднем сиденье полицейской машины, и по моему лицу беззвучно лился поток слез. Они текли уже не от боли, я просто была… сломлена.
Когда мы подъезжали к его ферме, Коннор мягко сжал мою руку, подтверждая, что он рядом. А я вытерла слезы и поглубже затолкала свою печаль, потому что снова должна быть сильной. Ради Хэдли.
Когда она выбежала ко мне, я увидела, как страх на ее лице сменяется облегчением. Все, на что я была способна в тот момент, это касаться ее щеки и бесконечно заверять, что теперь мы будем в порядке. Знает моя малышка или нет, но для меня она самый храбрый человек на свете. Моя дочь спасла мне жизнь, и я никогда не смогу себя простить за то, что ей пришлось это делать.
Я согласилась сфотографировать мои травмы. Когда Коннор перебинтовывал мои ребра, то объяснил, что снимки понадобятся для судебного разбирательства.
Еще я выяснила, что на флоте он некоторое время служил в медицинской части, поэтому и не позволил Сидни, врачу скорой помощи, трогать меня. Большего унижения я не испытывала, но, слава богу, умею отключать эмоции в такой момент. Так что я позволила Коннору делать то, что у него хорошо получается, а сама представила, что лежу на пляже и не знаю никаких невзгод.
Дверь со скрипом открывается, и я вздрагиваю.
– Это всего лишь я, – поднимает руки Коннор. – Пришел проведать тебя.
Я снова пытаюсь расслабиться и обмякнуть на качелях.
– Я… здесь.
– Ты как, держишься?
Я пожимаю плечами:
– Не уверена. Нужно все переварить.
– Ты хорошо держалась с шерифом Мендосой.
Я мысленно смеюсь: ничего у меня не получается. Вся моя жизнь была чередой ошибок, а попытка сбежать этой ночью – самой большой из них.
– Да нет, это было ужасно.
– Ты не лгала, – настаивает Коннор. – Рассказала ему все, хотя могла и не делать этого. Я видел… Многие люди умалчивают о насилии, потому что так проще. Ты же была храброй. Уверен, у тебя были причины медлить с уходом, но в конце концов ты это сделала. Хэдли непременно все поймет.
Я смотрю на рассвет, желая найти хоть какое-то утешение в том, что я выжила и снова встречаю его, но не могу.
– Если бы я была храброй, то никогда бы не позволила этому зайти так далеко. Я бы ушла после первого же раза, когда он заставил меня почувствовать себя маленькой и беспомощной. Если бы столько всего не случилось… Если бы я сбежала сразу после того, как Кевин поднял на меня руку в первый раз, Хэдли никогда бы не увидела этого кошмара.
– Можно бесконечно играть во «что, если». Все мы о чем-то сожалеем, так что не стоит себя винить.
А вот я смотрю на это иначе. Те, кто не были жертвами насилия, не имеют права рассуждать, как следует поступать.
Не думала, конечно, что окажусь в абьюзивных отношениях. Но вот она я!
Когда-то я была той самой умной девочкой, которая считала, что она обязательно найдет хорошего мужчину, а если вдруг выяснится, что он не такой, сразу же уйдет.
Потом я встретила Кевина. Это были те бурные отношения, в которых он стал для меня целым миром, а я – лишней в собственной истории. И виновата в этом я сама.
– Хоть я и ценю твою поддержку, но не согласна. Я знала, что нужно выбираться оттуда, но все время оставалась, надеясь, что он изменится. Это всегда будет только моей виной, потому что я была слишком напугана, чтобы действовать сразу.
Коннор делает глоток кофе и печально мне улыбается:
– Я не согласен с тем, что ты не согласна.
Я тихо смеюсь и тут же морщусь от боли.
– Ты в порядке? Тебе все-таки нужно показаться врачу.
Сидни меня уже осмотрела. Я позволила ей это сделать лишь затем, чтобы она убедилась в отсутствии угрозы для моей жизни. Но бок так сильно болит, что я не удивлюсь, если ребра все-таки сломаны.
– Схожу завтра, пока Хэдли будет в школе.
– Тогда мне нужно хотя бы промыть порез у тебя под глазом.
– Ценю твое желание помочь, – мягко говорю я. – Но уверена, что тут справлюсь и сама.
Коннор скрещивает свои огромные руки на груди:
– Понимаю твое желание сделать все самой, но хотя бы дай мне проверить твои ребра. Уверен, они сломаны, и хотелось бы убедиться, что там нет признаков чего-то более серьезного, особенно если ты решишь отложить поход к врачу.
– Хорошо, – соглашаюсь я, понимая, что их сама осмотреть не смогу. Черт, да я едва могу дышать без слез. – Все еще не получается осознать произошедшее. Я так… устала, но не думаю, что смогу уснуть. До сих пор перед глазами его лицо, да и тело ломит.
Мы оба замолкаем.
Не знаю, зачем вообще признаюсь ему в чем-то подобном.
Спустя несколько минут уютной тишины Коннор откашливается, прочищая горло.
– Элли, твой муж когда-нибудь бил Хэдли? – спрашивает он без всякого осуждения.
– Насколько знаю, нет. Он угрожал… Собственно, поэтому я и решила уйти. Вчера Кевин сказал, что если я попытаюсь уйти от него, он убьет нас обеих, и я поверила ему. Поняла, что теперь точно должна уйти, иначе следующий раз может стать последним. Наплевала на план, отсутствие денег и места, куда можно уехать… Просто не могла там больше оставаться ни минуты. Думаю, если бы ты не появился, он бы правда меня убил.
– Ты поступила правильно. Насилие никогда не заканчивается. Черт, даже если агрессор умирает, ты все равно чувствуешь оставленные им шрамы.
Я поднимаю на него глаза. Кажется, Коннор скрывает боль в глубине души.
– Уверена, свои я буду чувствовать еще очень долго.
– Они обязательно заживут, и я клянусь, что больше он никогда не сделает тебе больно.
– Не знаю, как ты можешь обещать такое…
Коннор отталкивается от перил, на которых сидел все это время.
– Потому что он, черт возьми, не сделает этого, пока ты под моей крышей. Если решишь вернуться домой, тогда мы придумаем много вариантов, как тебе защищаться, если его вдруг выпустят из тюрьмы. В любом случае сегодня, завтра и до тех пор, пока не будешь готова уйти, ты в безопасности рядом со мной.
Безопасность… Я слишком часто принимала это слово как должное.
Помню, когда я была маленькой, отец часто обнимал меня и говорил, что с ним я в безопасности. Он запирал дверь, принимал всевозможные меры предосторожности, а потом однажды, когда они с мамой ехали на машине, другой автомобиль выехал на встречную полосу и убил их обоих. Я тогда была в колледже. Кстати, виновника аварии так и не нашли.
Когда я встретила Кевина, он одурачил нас всех. Мои родители обожали его, думали, что он милый и замечательный, и то и дело говорили, как мне повезло встретить такого человека.
Он унаследовал ферму еще во времена учебы в колледже, так что мы пригласили моих родителей посмотреть на нее. Они были так счастливы в тот вечер. Им все здесь понравилось, и они надеялись, что, может, когда-нибудь я перееду сюда.
А потом родители погибли.
После этого я была опустошена и думала, что Кевин заполнит пустоту в моем сердце. Я была такой одинокой, такой печальной, жаждущей, чтобы кто-то сделал мою жизнь чуточку лучше. Кевин был рядом, обещал заботиться обо мне, дарить любовь, обеспечивать… Я попалась на его удочку и полностью доверилась ему.
Теперь же я чувствую себя выпотрошенной, как рыба.
– Я ценю твою заботу, – в который раз говорю я Коннору, – но я нигде не буду в безопасности. Можем мы поговорить о чем-нибудь другом? Мои мысли… ну сейчас мне тяжело думать.
– Конечно. Могу я посидеть с тобой?
Я двигаюсь, освобождая для него место на качелях, и он усаживается рядом со мной.
– Прости. Мне не стоило начинать этот разговор.
– Нет, что ты. Я разбита и выгляжу как ходячий ужас, но ты здесь ни при чем.
– Ты не ходячий ужас, – возражает Коннор и тут же меняет тему: – Расскажи мне о Хэдли, какая она?
Я в сотый раз смотрю в окно, чтобы убедиться, что дочь действительно там и это не какая-то альтернативная реальность в моей голове. Прямо сейчас я ничему не верю, даже все еще сомневаюсь, что жива, а не нахожусь в лимбе[14]. Хотя если бы я была мертва, то не чувствовала бы физической боли.
– Хэдли всегда была идеальным ребенком. Младенцем она никогда не капризничала и начала спать всю ночь гораздо раньше, чем я, вероятно, того заслуживала. Она как будто следовала книжке о детях, которую я тогда читала, и преодолевала каждый рубеж ровно тогда, когда должна была.
Коннор улыбается:
– Кажется, она замечательная девочка.
– Ага, она и правда замечательная. Мне так повезло с ней. Я ведь так и не поблагодарила тебя должным образом за то, что ты позаботился о ней, когда она повредила руку. Ты нашел ее и привел домой. Для меня это много значит.
Коннор мягко раскачивает качели.
– Я бы никогда не оставил ее в таком состоянии. Да и я не то чтобы сильно люблю этот город, а она скрасила мое вынужденное возвращение сюда.
– Почему ты его не любишь?
Он пожимает плечами:
– Здесь слишком много воспоминаний.
Сказав это, Коннор на несколько секунд замолкает, а потом будто переключается:
– Знаешь, моя мама делала это каждое утро.
Я смотрю на него, пытаясь понять, что он имеет в виду.
– Она сидела здесь, – продолжает Коннор, – на этих качелях, и наблюдала за рассветом. Помню, как старался проснуться пораньше, чтобы прийти сюда с ней. Мама говорила, что в такие минуты ее совершенно ничто не беспокоит.
Я улыбаюсь, когда представляю его маленьким мальчиком, который приходил сюда, чтобы просто посидеть рядом с мамой.
– Думаю, детям важно проводить время со своими родителями. Мы с Хэдли всегда беседуем перед сном. Надеюсь, в будущем она тоже будет об этом вспоминать.
– С каждым из нас, братьев, мама проводила время по-особенному. Она пыталась сделать каждый наш день счастливым. Но ее не стало, когда мне было примерно столько же, сколько Хэдли.