С другой стороны, возвращение сюда дало мне то, о чем я даже не мечтал: у меня появился второй шанс.
15. Элли
– Она уютненько укуталась и крепко спит, – говорю я, проходя в гостиную, где сидит Коннор.
Он отрывает взгляд от какого-то списка, который составляет, и улыбается:
– Хорошо. Она, вероятно, очень вымоталась.
Как и мы все.
Благодаря настойчивости Хэдли и Коннора я решила остаться здесь еще на одну ночь. Нам с Коннором о многом нужно поговорить, да и Хэдли здесь и правда спокойнее.
– Ага… Мы можем поговорить?
Он кладет лист бумаги и ручку на стол и кивает:
– Думаю, это хорошая идея.
– Как насчет того, чтобы выйти на веранду, чтобы Хэдли ничего случайно не услышала, если проснется?
– Звучит замечательно.
Я делаю глубокий вдох через нос и следую за Коннором.
Мы садимся на качели. На улице холодно, и я дрожу, но все равно не даю себе ни секунды на раздумья. Мне столько всего нужно сказать.
– Что ж, продолжим. Позволь мне еще раз все объяснить, если ты не против.
– Конечно.
Я собираюсь излить ему душу и надеюсь, что не развалюсь на части в процессе.
– Я встретила тебя в ночь перед свадьбой с Кевином. Я искренне верила, что он любит меня, разве что излишне оберегает; может, немного ревнив и неуверен в себе. Это было видно по тому, как он говорил со мной или обо мне. Я убедила себя в том, что, как только мы оформим отношения, Кевин тоже станет увереннее. Но я ошиблась. Какая-то часть меня понимала, что мне не следует выходить за него замуж, но в то же время я чувствовала себя как будто… обязанной это сделать. Я пришла той ночью в бар потому, что чувствовала себя потерянной. А еще это было последнее место, где моих родителей видели живыми. Мама и папа были всем для меня. Они… они погибли в аварии за неделю до этого. Водителя, который въехал в них, так и не нашли. После их смерти моя жизнь превратилась в ужас. Весь мой мир в одночасье рухнул, и я думала… ну, я думала, что, придя в бар, смогу почувствовать их присутствие и тогда пойму, как должна поступить. Но потом ты поздоровался со мной, и я пропала. Одного твоего слова хватило, чтобы вся моя жизнь будто бы наладилась. Ты был таким замечательным и смотрел на меня так, словно я была особенной и невероятно красивой. Когда мы танцевали, я захотела пережить такую ночь, о которой мечтает каждая девушка. Меня не остановило даже то, что это неправильно или что она будет единственной.
– Но она могла быть и не единственной.
Он прав. Если бы я тогда не ушла до его пробуждения, то, может быть, не вышла бы замуж за Кевина. Но я была такой наивной и не хотела, чтобы первые рассветные лучи стерли все то, что было между нами ночью. Вместо того чтобы посмотреть в лицо возможностям, я согласилась на то, что считала своим единственным вариантом.
Я не думала, что у нас с Коннором может что-то получиться, ведь он так же, как и я, рад был остаться незнакомцем.
– Кто знает. Ты ведь тоже тогда от чего-то бежал.
Мы просто использовали друг друга, чтобы забыться. И, как бы мне ни хотелось верить в то, что наша связь в ту ночь могла перерасти во что-то большее, вряд ли это так.
Коннор вглядывается в горизонт и сжимает сиденье качелей.
– Да.
– Ты не женат, так что, полагаю, дело было в чем-то другом.
Это была моя попытка немного разрядить атмосферу. Очевидно, она не сработала, потому что теперь он выглядит так, словно его преследуют какие-то призраки прошлого.
– Ночь, когда мы встретились… – начинает он, но осекается.
Я тянусь к нему и накрываю его ладонь своей, а он кладет сверху вторую руку. Меня снова пробирает дрожь, но уже не от холода.
– Ночь, когда мы встретились?.. – у меня с трудом получается говорить спокойно.
Лицо Коннора больше не выражает никаких эмоций, но воздух вокруг нас словно стал гуще. Странно, хотя что-то такое было и в ночь нашей первой встречи. Казалось, его прикосновения оставляют такой глубокий след, что я никогда уже не буду прежней. Наши сердца сплелись, когда мы открылись друг другу.
– Тогда случилось нечто гораздо большее… – говорит он.
– Я понимаю, о чем ты.
Коннор трясет головой, обрывая странную связь между нами.
– Мой отец был буйным пьяницей, который до полусмерти избивал меня и моих братьев.
Внутри меня все сжимается от одного этого предложения.
– Коннор…
– Нет, у меня не очень хорошо получается говорить об этом, так что дай мне сформулировать.
Я плотно сжимаю губы, давая ему тишину, о которой он просит.
– Когда мама умерла, отец стал совершенно другим человеком. Он вечно пил, а когда алкоголь перестал заглушать боль, стал выплескивать ее наружу. Мои братья принимали на себя все, что могли, чтобы защитить меня, так как я был самым младшим и самым беспомощным в семье.
Я чувствую боль в груди, но не издаю ни звука, чтобы не мешать Коннору говорить.
– Когда они уехали, жить с отцом стало еще сложнее. Периодически я убегал, но делал этим только хуже для себя.
Я сжимаю его пальцы, пытаясь поддержать хотя бы этим. Мне не постичь всю ту боль, которую Коннор, должно быть, чувствовал, когда самый близкий человек ломал его. А ведь сам он так упорно поддерживает меня, дает то, что мне необходимо, ничего не спрашивая и не прося взамен. Пережил ли он весь тот ужас заново, глядя на меня?
– Мне так жаль, что это произошло с тобой, – шепчу я.
– Никто не заслуживает быть жертвой насилия, Элли. Никто. Я поклялся, что никогда не стану таким, как отец. И это не просто слова: я никогда не пускал в ход кулаки в гневе, использовал их только, чтобы защитить себя или кого-то другого.
Я поднимаю свободную руку и нежно касаюсь его щеки.
– Тебе не нужно ничего мне объяснять. Я вижу, какой ты. Ты не он.
Но Коннор обхватывает мое запястье и тянет его вниз.
– Я чертовски старался, чтобы добиться этого. И мои братья тоже. Ночь, когда мы с тобой встретились, была, наверное, самой ужасной в моей жизни. Отец был в невменяемом состоянии в течение нескольких месяцев перед моим выпускным. Он все больше пил и постоянно заставал меня врасплох. Я знал, что должен уехать отсюда, но понимал, что у меня нет для этого никаких возможностей: я не был умным, как Деклан или Джейкоб, так что никакой стипендии мне не светило; я не играл в бейсбол, как Шон, поэтому спорт тоже отпадал. В какой-то момент я осознал, что меня ждет либо тюрьма, либо армия, и выбрал последнее, записавшись в ряды вооруженных сил еще в школе. Отцу я ничего не сказал. Только в ту самую ночь я сообщил ему, что уезжаю, и он, разумеется, сразу вышел из себя. Бросался на меня, орал и говорил вещи, которые я никогда не забуду. Когда он ударил меня, я ответил. Мы дрались как мужчина с мужчиной, и это был первый и единственный раз, когда я позволил эмоциям взять верх надо мной.
– Даже не думай винить себя за это. Ты просто защищался.
Коннор трет ладонью лицо.
– Я дрался с отцом, когда он был в стельку пьян. Я не виню себя, но признаю, что поступил так, потому что был обозлен. Я дал выход ярости, которая скопилась во мне за десять лет кромешного ада с ним.
Коннор ни в чем не виноват. Он не нарывался на драку, а лишь защищал себя.
– Если бы я схватил биту и приложил ее к голове Кевина, что бы ты тогда сказала?
– Пускай.
Коннор мнет свои руки, кажется испытывая неловкость. И я понимаю его так, как, возможно, никто другой.
Я столько лет жила с чувством вины, даже думала, что, наверное, действительно все это заслужила, и всякий раз оставалась с Кевином. От этого чувства невозможно избавиться одномоментно. Так что Коннор в этом не одинок, хотя меня бесит, что нас связывает нечто подобное.
– В любом случае, – снова начинает Коннор, – после этого я больше никогда не видел отца. Когда я проснулся и не увидел тебя рядом, то сел в автобус и уехал на курсы молодого бойца. Вернулся сюда только тогда, когда узнал о его смерти.
Так много вопросов вертится в голове.
Если бы Коннор вернулся раньше, изменило бы это что-то?
Почувствовала бы я что-нибудь, если бы случайно с ним где-то столкнулась?
Стал бы он за меня бороться?
Этих «если бы» целый миллион, но правда всего одна, и она в этом моменте.
– Я часто задавалась вопросом, не наказание ли это мне за ту ночь…
Коннор так быстро встает на ноги, что я ахаю от удивления. Но затем он наклоняется ко мне и кладет руки на спинку качелей, останавливая их.
– Никогда не говори так. То, что было между нами, – вздыхает он, – не повод для наказания. Да и как такое вообще возможно?
– Это было дурным поступком с моей стороны. Я собиралась замуж на следующий день. Я не жалела о той ночи, до сих пор о ней не жалею, и все же считаю, что мне не стоило этого делать.
– Я не понимаю.
– Я вышла за Кевина. Я сделала это, но…
Нет, я не могу это произнести.
Но потом я поднимаю глаза и вижу взгляд Коннора, то, как он безмолвно умоляет меня поделиться этой правдой. И боже, как же я хочу это сделать!
– Все это время я хотела, чтобы вместо него рядом был ты. Мужчина, который улыбался, глядя на меня, чье выражение лица было самым мягким и любящим. Ты смотрел на меня так, словно нуждался во мне.
Когда он снова садится на качели, то опускает голову и прячет лицо в ладонях, прежде чем повернуться и посмотреть на меня.
– Я действительно нуждался в тебе.
– Но мы не принадлежали друг другу.
– Нет, думаю, нет.
Я откидываюсь на спинку, но продолжаю смотреть на него.
Могла ли наша жизнь быть такой, как сейчас? Могли бы мы вот так сидеть ночью на веранде и разговаривать с той же откровенностью?
– Если бы та ночь закончилась по-другому, если бы я была смелее и осталась, думаешь, это переросло бы во что-то большее?
Коннор снова садится прямо и закидывает руку на спинку качелей за мной.
Мне хочется прижаться к его боку, который словно создан для меня, но я остаюсь на месте, потому что мы еще не поговорили о Хэдли.