17. Элли
– Я признательна, что ты согласилась встретиться со мной здесь, – говорю я Сидни, с которой мы сидим в учительской.
– Это вовсе не проблема, честно.
Она подруга Нейтана и была врачом-волонтером скорой помощи в ночь, когда Кевин меня избил. А еще Сидни юрист, и я попросила ее помочь мне с оформлением документов о разводе.
– Знаю, это странно…
– Почему?
– Только ты появилась в доме, как вы с Коннором начали спорить.
Сидни смеется в нос.
– Мы с ним не спорили так с тех пор, как… да мы всегда спорили. Ему еще повезло, что я не разукрасила его лицо за это. Как будто человек думает, что может вернуться и сразу стать царем горы. Ну уж нет! Коннор сделал свой выбор, и, хоть он и думает, что стал совершенно другим человеком, пусть поцелует меня в задницу, если снова решит мной командовать.
Меня пронзает острый приступ ревности, и я делаю все возможное, чтобы это скрыть. Очевидно, у них были какие-то отношения. Любит ли он ее или это она все еще питает к нему чувства?
Сидни из тех, кого я бы назвала царственной красавицей. Таких женщин, как она, скорее ожидаешь увидеть в Нью-Йорке или Лондоне, но никак не в Шугарлоуфе. Сейчас ее золотистые волосы собраны в низкий пучок, из которого выпущено несколько прядок. Она одета в черный брючный костюм, а на ее ногах самые красивые красные туфли на каблуках, какие я только видела. Все в ней кричит об уверенности, и я рядом ощущаю себя маленькой и ничтожной.
– Я не знала…
– Не знала что?
Мне неловко об этом говорить, но я чувствую, что между ней и Коннором что-то было.
– Что вы были вместе.
Сидни отшатывается назад, на ее губах играет довольная улыбка.
– О нет, ничего подобного. Коннор мне как младший брат. Я очень долго встречалась с его старшим братом Декланом, пока тот не уехал навсегда. Все Эрроуды одинаковые: властные, заботливые, привлекательные. О, и глупость у них в крови, да.
Какое облегчение.
Хотя почему я так реагирую? Мы с Коннором просто друзья, которые, возможно, заделали общего ребенка.
– Прости, что допустила такую мысль.
– Не извиняйся, – улыбается Сидни. – Ты можешь говорить со мной обо всем. Я хочу, чтобы тебе было комфортно. Если ты волнуешься, что я могу рассказать что-то Коннору, потому что знаю его, то могу тебя заверить: этого не случится. И не только потому, что в противном случае я потеряю лицензию, но и потому, что мое молчание будет бесконечно его раздражать и я получу от этого огромное удовольствие.
В последнее время мне некомфортно говорить вообще с кем-либо, но Сидни кажется доброй, и она однажды уже помогла мне. К тому же она смотрит на меня без осуждения, а для меня это очень важно.
– Нет, дело не в этом. Уверена, ты не стала бы болтать. Просто это все настолько унизительно, что я…
– Ты не должна так себя чувствовать со мной.
Хотелось бы и мне, чтобы все было так просто. Чтобы это был лишь страшный сон, от которого я скоро очнусь.
– Я в порядке. Хочу уже покончить с этим.
– Понимаю. Ты через многое прошла, но, поверь, нужно будет еще потерпеть. Сейчас у нас есть временное предписание о защите вас с Хэдли, которое позволит нам приступить к бракоразводному процессу, как только истечет девяностодневный срок ожидания. Не думаю, что у нас возникнут проблемы, поскольку есть фотографии и показания офицера полиции о жестоком обращении со стороны твоего мужа.
Мои руки начинают дрожать, и я чувствую тошноту.
Именно по этой причине так много женщин молчат о насилии. Они боятся высказаться и остаться неуслышанными.
Что, если я расскажу все судье, а он все равно сочтет, что этого недостаточно, и выпустит Кевина на свободу? Да, ему отказали в освобождении под залог, и я хочу верить, что суд вынесет и это решение в мою пользу, но даже Нейтан сказал, что нам повезло: попался судья, который считает своей миссией защищать жертв домашнего насилия. А что, если в этот раз вместо него будет тот, кому все равно? Без приговора Кевин может оспорить расторжение брака и продолжить контролировать меня.
– Ты хочешь сказать, что мне могут не поверить? Судья может решить, что я лгу, и не осудить его? Несмотря на свидетелей и все остальное?
Сидни кладет ручку и накрывает своей ладонью мою руку.
– Элли, – вкрадчиво говорит она, – не имеет значения, пройдет ли все так, как запланировано, или нет. Главное, мы знаем, что произошло, и я тебе верю. Ты не одна. Ты не сделала ничего плохого, и, что бы ни случилось, я помогу тебе разобраться с этим как можно скорее.
– Я не хочу, чтобы он снова нам навредил.
– Знаю, и я сделаю все, что смогу, чтобы этого не случилось.
Я делаю глубокий вдох и опускаю подбородок на грудь.
– Мне давно стоило это сделать, – шепчу я.
– Ты сильная уже потому, что вообще решилась на это. И я хочу извиниться, – Сидни сжимает мою ладонь. – Ты так долго здесь живешь, но никто из нас не протянул тебе руку помощи. Я всегда думала, что ты просто не хочешь быть частью нашего общества.
Меня вновь с головой накрывает чувство одиночества.
– Мне не разрешали быть частью чего-либо.
– Теперь я знаю.
– Да и как иметь друзей, когда приходится постоянно прятать синяки.
Сидни убирает руку и опускает плечи.
– Больше тебе не нужно ничего прятать, Элли. И я правда хотела бы стать твоим другом, если ты не против.
Друг. Такое простое слово. У меня не было друга так давно, что я и забыла, что оно означает. Тем не менее Сидни добра и предлагает мне то, что я раньше ни за что бы не приняла.
– Я с радостью.
Она улыбается:
– Хорошо. А теперь давай уточним кое-какие детали, чтобы подать документы на развод, как только нам это разрешат. Готова?
– Да.
Я сделаю все, чтобы оставить этот ужас позади. И это первый шаг.
– Мам? – спрашивает Хэдли, пока мы идем по полю к нашему дому, чтобы взять немного одежды и других нужных вещей.
Обходиться тем, что я тогда прихватила из дома, больше невозможно. Нам нужно больше одежды и остального, если мы хотим и дальше оставаться у Коннора.
– Да?
– Почему папа тебя бил?
Ее вопрос застает меня врасплох. Не знаю, как ей на него ответить. Может, Хэдли всего семь, но она умница и замечает неладное. Она не такая наивная и легковерная, как можно подумать.
Что ж, может, это возможность направить ее в правильную сторону, чтобы она не повторила моих ошибок. Я хочу донести до нее, что насилие – это не нормально. Никому нельзя распускать руки, особенно в гневе. Я терпела и оправдывала это слишком долго, но больше не стану.
Немного расправляю плечи и стараюсь говорить так, чтобы голос звучал уверенно.
– Твой папа бил меня, потому что злился и не мог себя контролировать. Никогда нельзя так делать, и ты об этом знаешь, правда? С его стороны это был плохой поступок.
– Ему жаль?
Очень в этом сомневаюсь.
– Надеюсь.
– Он любит нас?
О, мое сердце вот-вот просто развалится на части.
– Думаю, тебя он очень сильно любит.
Хэдли, конечно же, слишком умна, чтобы пропустить мимо ушей то, что я ничего не сказала о себе.
– А тебя он любит, мам?
– Верю, что он очень старался, но… – похоже, сейчас я разрушу ее маленький мир. – Когда ты любишь кого-то, ты не хочешь делать этому человеку больно. То, как он поступал, очень неправильно, и так никто не показывает свою любовь. Понимаешь?
Дочь поднимает на меня глаза, и я молюсь, чтобы она поняла правильно смысл моих слов.
– Думаю, да.
Я сажусь на корточки, чтобы быть на одном уровне с ней.
– Неважно, кто это делает – папа, муж, друг или незнакомец. Никому нельзя делать тебе больно. Если вдруг такое происходит, ты должна сразу кому-нибудь об этом рассказать. Никогда не бойся признаться в этом.
Хэдли кивает и продолжает пристально на меня смотреть.
– Я люблю тебя, мам.
– И я люблю тебя, милая. Я хочу, чтобы ты знала: то, что с нами случилось, никогда не повторится. Мы с тобой больше не будем жить с папой.
– Почему?
Я хотела защитить ее от жестокой правды. Не хочу, чтобы Хэдли ненавидела Кевина, но она должна увидеть мою силу; должна понять, что сделанный мной выбор, может, и не самый простой, но он точно правильный. Я не могу быть женой этого человека и не позволю ему находиться рядом с Хэдли.
– Потому что я больше не буду его женой. Мы уедем из этого дома, и с нами все будет хорошо.
По ее щеке катится слеза, и мне больно на нее смотреть.
– Я сделала что-то не так?
– Нет, зайка. Ты ничего не сделала, и я тоже. Я лишь хочу нас защитить. Ты должна знать: я безумно тебя люблю и сделаю все ради твоего счастья и безопасности.
– Но разве папа не любит меня?
– Как тебя можно не любить? – спрашиваю я.
– Если бы он любил меня, то не хотел бы, чтобы мы ушли.
Вот оно – то, чего я так боялась. Теперь Хэдли чувствует себя виноватой.
– Тебе нравится, когда папа кричит на нас?
Она мотает головой.
– И мне тоже. Хочу, чтобы мы с тобой больше ничего не боялись. Мы сильные девочки, и никто больше не будет на нас кричать. Ты самая лучшая малышка, и моя обязанность – защищать тебя.
– Он придет за нами?
– Нет, его больше не будет рядом с нами.
Уж я этого добьюсь.
– Мы будем жить в другом месте, где нам обеим понравится.
– А мы можем остаться с Коннором?
Я нежно улыбаюсь. Мне дарит утешение то, что он стал так много значить для нее.
– Нет, милая. Коннор ненадолго в Шугарлоуфе, и, хотя он очень добр к нам, ему нужно успеть разобраться с фермой.
Да и я не готова к этому.
– Думаю, ты ему нравишься.
– Думаю, ему нравишься ты! – хихикаю я. – Он сделал тебе домик на дереве и придет к тебе в школу.
А еще он может быть твоим настоящим папой.
– Я буду грустить, когда он уедет.
Я тоже. Буду скучать по тому, как он смотрит на меня, по его силе, пониманию и поддержке.