А еще он настаивает на том, что тот, кто готовит, потом не убирает. Так что после еды я просто сижу и… ничего не делаю.
Когда я подхожу ближе к дому, то вижу его высокую фигуру. Солнце светит ему в спину.
Боже, он великолепен!
Его кепка надета задом наперед, скрывая волосы, в которые я люблю зарываться пальцами. Когда Коннор поднимает тюк сена, белая рубашка натягивается на его мощных руках и груди.
Фермерство и правда чертовски сексуальное занятие.
Я останавливаюсь в нескольких шагах от него, не в силах перестать его разглядывать.
Коннор поднимает и с небольшим усилием кидает очередной тюк, и я тихо вздыхаю. Наши взгляды сталкиваются, и он одаривает меня одной из своих непринужденных улыбок.
– Привет.
– И тебе привет.
– Нравится то, что ты видишь? – подмигивает он.
Еще бы!
Но вместо того, чтобы доставить ему удовольствие своим ответом, я лишь пожимаю плечами:
– Вполне, я думаю…
В его голосе появляется веселье:
– Ты думаешь?
– Ну я имею в виду, что ты выглядишь нормально и все такое.
И тогда он бросается на меня.
Я взвизгиваю и пускаюсь наутек, но у меня нет никаких шансов убежать от него. Коннор хватает меня и сжимает в объятиях. Я брыкаюсь, а затем вижу Хэдли.
– Коннор! – кричит она.
Услышав ее, он бросается прочь со мной на руках.
– Ты не поймаешь нас!
Руками я обвиваю его шею, пока он носится по кругу от Хэдли.
– У тебя моя мама!
– Да, и, если ты хочешь ее назад, тебе придется догнать нас!
Я смеюсь, наблюдая, как он снова и снова уворачивается от нее. А еще смотрю на Хэдли, которая заливается истерическим смехом, гоняясь за нами, и в этот самый момент чувствую себя счастливее, чем когда-либо.
Меня ничто не тяготит. Я у него на руках, пока он носится по полю, а наша дочка бежит за нами. Я улыбаюсь, и мне кажется, что вместе со мной улыбается весь мир.
– Заявление о разводе официально подано. Судья рассмотрит дело и, независимо от того, подпишет его Кевин или нет, вынесет решение, потому что Кевин находится в тюрьме в ожидании суда.
Я даже не знаю, что сказать. Несколько месяцев мы ничего не могли сделать из-за дурацкого временно́го ограничения, и Сидни бдительно отсчитывала время до того момента, когда она сможет действовать.
– А как насчет теста на отцовство?
Она вытаскивает копию документа.
– Хочешь посмотреть?
Я киваю.
Знаю, что Хэдли не его, но было бы здорово убедиться в этом еще раз.
– Ты заглядывала? – спрашиваю я.
– Нет. Подумала, что это будет неуместно с моей стороны.
Я улыбаюсь:
– Спасибо, Сид.
Сидни стала мне надежным другом, которого у меня никогда раньше не было. Хэдли обожает ее, а сама Сидни обожает издеваться над Коннором. С ней весело проводить время.
– Не стоит, но, пожалуйста, открой уже эту хреновину, чтобы я перестала испытывать внутреннее напряжение.
Я делаю, как она просит, и читаю про себя результаты с широкой улыбкой на лице.
– Я так понимаю, он не отец?
– Нет, – говорю я со слезами радости на глазах. – Хотя мы и так уже это знали, но это вроде как… только лишний раз все подтверждает.
– Итак… это Коннор?
– Ага, он отец Хэдли.
Сидни откидывается на спинку стула, и по ее лицу видно, что она все-таки удивлена.
– Я так и думала. То есть у Хэдли глаза Эрроудов, но я не могла поверить, что это возможно.
– Я всегда надеялась.
Она улыбается:
– Когда-то я тоже надеялась. Послушай, – говорит Сидни, и выражение ее лица становится серьезным, – как твой друг, я хочу предупредить тебя, что у братьев Эрроуд много… скелетов в шкафу. Я встречалась с Декланом, кажется, всю свою жизнь. Он поцеловал меня, когда мне было восемь, сказал, что мы поженимся. Я любила его всем сердцем и действительно верила, что он мой навсегда, но он изменился. День за днем мальчик, которого я знала, бесследно исчезал по вине своего отца. Смотреть на это было невозможно, но у нас был план. А потом он вдруг ушел и больше не вернулся. Любить их легко, но терять их… Что ж, это не то, с чем можно смириться.
Мой первый порыв – защитить Коннора, но я подавляю его. Сидни говорит мне все это не затем, чтобы ранить, – она поступает как друг. Еще я слышу боль в ее голосе. Очевидно, она так и не оправилась от разрыва с Декланом.
– Я знаю, что у них было тяжелое детство.
Сидни фыркает:
– Элли, что бы он тебе ни говорил… умножай на два. Эти ребята жили в аду, и за этим было страшно наблюдать. Коннору, пожалуй, досталось больше всех, потому что он был последним, кто вырвался из этого кошмара. Деклан уехал первым, и мы с ним поступили в колледж. Мы учились в разных учебных заведениях, но рядом. У нас все было хорошо, даже замечательно, но, как только Коннор уехал в тренировочный лагерь, Деклан прекратил отношения со мной. Я была подавлена и замкнулась в себе, когда он уехал.
– Мне жаль, что он сделал тебе больно.
– Мне тоже. Самое грустное в том, что я бы убежала с ним. Я бы последовала за этим человеком хоть на край света, но он велел мне остаться, сказал, что больше меня не любит. Он хотел начать с чистого листа, и это означало, что с нами покончено.
Сидни старается скрыть свои эмоции, но я чувствую: она все еще любит Деклана.
Но это их история. У нас с Коннором все по-другому. Мы столько с ним говорили, что я верю: он не прячет глубоко в душе какой-нибудь темный секрет, который заставит его бежать от меня.
– Я понимаю, что у тебя были проблемы с его братом, но Коннор рассказал мне о своих демонах и знает о моих. Я ценю твое желание помочь, и я слышу твои слова, правда, слышу, но между нами есть что-то большее. У нас общий ребенок и… не знаю, Сидни, просто так…
– Легко любить его?
Ну я не люблю его. По крайней мере, пока не так сильно люблю. Я знаю, что могла бы. Сердце выпрыгивает из груди, но разум я держу в узде. В любви заключается власть, которую можно использовать против кого-то. Я не буду прыгать снова, пока не узнаю, куда приземлюсь.
– Скажем так, легко хотеть любить его.
Сидни протягивает руку и накрывает ею мою.
– Я не говорю тебе держаться от него подальше или что-то вроде того. Просто хочу, чтобы ты была осторожна. Я хочу убедиться, что вам с Хэдли не придется испытывать ту же боль, что и мне.
– Я ценю это.
Она улыбается:
– А теперь давай отпразднуем твой предстоящий развод и поедим где-нибудь!
Я радостно киваю и тут же хватаю сумочку:
– Да, давай!
Сегодняшний день полон возможностей и радостей, и я планирую насладиться ими сполна. И все-таки что-то не дает мне покоя, подсказывая, что еще рано расслабляться.
Я не совсем понимаю, зачем я здесь.
Все мои инстинкты вопят, призывая меня повернуть назад.
Но вот я в окружной тюрьме Люцерна, сижу перед стеклянной стеной, отделяющей меня от пустой комнаты. Руки покалывает, потому что нервы у меня на пределе. Я знаю, что в данный момент Кевин не может навредить мне, но одна мысль о том, что сейчас я его увижу, вызывает тошноту.
И все же мне нужно встретиться с ним лицом к лицу и показать ему, что я его больше не боюсь.
Ну я боюсь, конечно, но виду не подам.
Тем временем в комнату начинают колонной запускать заключенных в оранжевых комбинезонах. Я сцепляю руки, лежащие на коленях, и жду.
Кевин идет медленно и не смотрит на меня. Столько времени, чтоб его, этот человек был причиной моих страхов, мучил меня, не давал мне покоя, но теперь, когда я смотрю на него, он кажется таким ничтожным.
Он садится передо мной и берет телефон со стены. Я тоже прикладываю трубку к уху.
– Пришла пнуть меня напоследок? – его голос звучит хрипло.
– Это не отличается от того, что ты делал со мной.
Кевин закрывает глаза и наклоняет голову вперед, но продолжает слушать.
– И все же я здесь не для этого, – продолжаю я. – Пришла, чтобы… ну, честно говоря, даже не знаю, но я чувствовала, что хочу по-человечески закончить все, независимо от того, как пройдет суд.
Он издает смешок:
– Закончить… Ты моя гребаная жена, Элли. Ты изменила мне, и теперь ты хочешь все закончить. Как, черт тебя дери, – говорит Кевин сквозь стиснутые зубы, – ты могла лгать мне семь лет о том, что она моя дочь. Ты настолько отчаянно хотела любви, что манипулировала мной все это время? Я дал тебе все, и вот что я получаю?
– Дал мне все? Ты бил меня, Кевин! Ты контролировал каждый мой шаг, называл меня жирной, уродливой, никчемной. Ты отказывал мне в любви и привязанности, использовал секс как оружие. Ты истязал меня физически и морально. Я не знала, что Хэдли не твоя, и не манипулировала тобой. Просто не думала, что могла забеременеть в тот единственный раз, когда была с кем-то другим, – еще до нашей свадьбы.
Он бьет рукой по перегородке, и я подпрыгиваю на стуле.
– Единственный раз? Ты гребаная лгунья и изменщица! Хочешь развода? Да пожалуйста! Я только рад отделаться от вас обеих.
У меня сжимается сердце, и на глаза наворачиваются слезы. Плевать, что он говорит обо мне, но я думала, что, возможно, Кевин испытывает хоть немного привязанности к Хэдли. Хоть он и урод во всех отношениях, но дочка обожала его.
– Хэдли так мало значила для тебя?
Кевин уверенно кивает, напоминая мне о том, насколько он на самом деле черствый.
– Зачем ты здесь? Ты хочешь, чтобы я, глядя тебе в глаза, сказал что? Я подписал твои гребаные бумаги. Мне не нужна жена, которая охотится за моими деньгами и трахается с другими мужчинами. Хочешь развода, так вперед! Забирай своего нагулянного ребенка и проваливай!
– Я пришла, потому что какая-то часть меня сочувствовала тебе. Теперь я понимаю, что была дурой, когда жалела тебя.
Кевин наклоняется вперед и смотрит на меня глазами, полными гнева.
– Ты упекла меня в тюрьму, подала на развод и заявила, что паршивка, которую я растил семь лет, даже не моя дочь, – шипит он. – Сочувствуешь мне, говоришь? Я чертовски рад, что с тобой покончено. Уверен, когда судья узнает, какая ты шлюха, я выйду отсюда. И на твоем месте, Элли, я бы сделал все возможное, чтобы избежать встречи со мной.