С этими словами Кевин вешает трубку и встает.
Я смотрю на мужчину, которого когда-то любила и хотела сделать счастливым. Я пришла сюда, чтобы все закончить, и, думаю, именно это я и получила. Между нами не было любви. Лишь обладание и контроль. С самого начала мы с Хэдли были для него всего лишь расходным материалом.
26. Коннор
– Что значит, у тебя есть ребенок? – спрашивает Деклан после того, как я рассказываю ему о событиях последней недели.
Я не отвечал на его звонки, ссылаясь на отсутствие связи, но писал сообщения. Мне не нужны нотации или напоминания о том, в чем мы с братьями поклялись друг другу. Больше это не имеет значения. Мы взрослые люди, и если они не понимают меня, то могут катиться ко всем чертям.
– У меня есть дочь.
На другом конце ненадолго повисает молчание.
– Ты находишься в Шугарлоуфе сколько… почти четыре месяца? Как ты, черт возьми, успел стать отцом за такой короткий срок?
Я вздыхаю и пускаюсь в объяснения по поводу Элли и Хэдли.
Я всегда хранил ту ночь глубоко в сердце. Не было причин рассказывать о ней всем вокруг, ведь она принадлежала только мне.
Рассказывая сейчас все Деклану, я чувствую себя ничтожеством. Он всегда был нам больше отцом, чем братом.
– Господи Иисусе, Коннор! – восклицает Деклан.
Представляю, сейчас он наверняка сидит в своем модном кожаном кресле, рукой закрыв лицо.
– Слушай, я понимаю, что ты, скорее всего, сейчас злишься на меня, но я счастлив. Я люблю эту малышку и все сильнее влюбляюсь в Элли. Не могу объяснить, но она словно действительно моя идеальная половинка. И я не прошу у тебя ничего, кроме понимания.
Деклан тяжко вздыхает:
– Я понимаю тебя лучше, чем кто-либо еще, братишка. У меня тоже была подобная любовь.
– Кстати о Сид. Они с Элли лучшие друзья.
– Ты виделся с ней? – в его голосе сразу появляется воодушевление.
Деклан может притворяться с кем угодно, но не со мной. Он любит Сидни и всегда любил. Без нее мой брат никогда не будет счастлив.
– Она приходила вчера вечером.
– Черт. Я не могу увидеть ее.
– У тебя не останется выбора, когда ты приедешь сюда отбывать свой полугодовой срок, – напоминаю я ему.
Мой брат может быть большой шишкой в Нью-Йорке, но Сидни поставит его на колени.
– И что ты собираешься делать со своей новой семьей? – меняет он тему. – Будешь переезжать? Искать работу? Или еще что?
Это главная причина моего звонка. Деклан, конечно, выйдет из себя, но он все же должен быть на моей стороне.
– Я бы хотел купить участок земли.
– Прости, что? – брат едва не давится словами.
– Хэдли родилась и выросла в Шугарлоуфе. У нас достаточно акров, сама земля не в залоге, так что я мог купить какую-то часть для нас.
– Ты рехнулся, что ли? Хочешь остаться в долбаном Шугарлоуфе? Ты помнишь, почему мы уехали, Коннор? Это самая бредовая идея, какую я только мог от тебя услышать!
Теперь наступает моя очередь кричать:
– Да, я рехнулся, потому что хочу быть отцом своему ребенку! Я хочу дать ей то, чего не было у нас, – стабильность. Ты можешь сколько угодно отрицать свои чувства к Сид, Деклан, но я не буду. Я нашел женщину, о которой мечтал восемь лет, и не собираюсь ее отпускать. Если Элли хочет, чтобы мы жили здесь, то так и будет.
Он раздраженно фыркает, но ничего больше не говорит.
Мы оба в бешенстве, а вспыльчивость в нашей семье, как известно, до добра не доводит.
– И где ты собираешься работать? Как ты планируешь купить эту землю?
– Я не идиот. Смогу найти работу.
Не то чтобы у меня было на это время, пока я вожусь с ремонтом фермы, но я точно с этим разберусь чуть позже.
– Ты не думаешь, – нудит Деклан.
– Нет, это ты не слушаешь. Я позвонил, чтобы рассказать тебе о твоей замечательной племяннице, о том, что на самом деле у меня все хорошо и я счастлив, но ты слишком эгоистичный придурок, чтобы услышать это.
– Это так на тебя похоже. Думаешь только о себе! Как насчет Шона и Джейкоба? Мы все что, заставим тебя платить за часть земли, которую ты мог унаследовать? Ну же! Мне не нужна ни эта гребаная ферма, ни даже клочок земли, но мы все пообещали никогда не возвращаться в этот город.
Я люблю своих братьев, всегда прислушивался к ним, но больше не могу так жить.
– Ты должен понимать, что вещи меняются, Дек. Мы больше не те мальчишки, которыми были.
Он тянет с ответом, и я на всякий случай смотрю на экран телефона, проверяя, не повесил ли брат трубку.
– Нет, – наконец выдыхает он, – думаю, нет. Расскажи мне о Хэдли…
И тогда я вспоминаю, что Деклан не такой уж и плохой. Просто слишком заботливый.
Хэдли забегает в амбар. Ее каштановые волосы собраны в хвостик, а носик красный из-за холода.
– Где мама?
– Она пошла на встречу с Сидни. Уверен, они заболтаются. Дай мне гаечный ключ, – прошу я, продолжая чинить дурацкий трактор.
Что бы я ни делал, эта хреновина не хочет заводиться. Можно было бы, конечно, просто сжечь этот трактор и купить новый, но ведь ему всего три года, и работать он должен исправно. Так что пока я отказываюсь сдаваться.
– А коричневые коровы дают шоколадное молоко? – вдруг спрашивает Хэдли.
– Э-э-э, нет.
– Жалко, потому что у бегемотов молоко розовое, и это странно. Интересно, оно со вкусом клубники? Раньше я любила клубнику, но однажды съела слишком много и меня стошнило.
Раньше эти ее истории могли показаться глупыми, но теперь я хочу знать все. Я очень стараюсь не смотреть на Хэдли как-то иначе, не обнимать ее слишком часто. Но уже так хочется рассказать ей правду, а потом притянуть в объятия и пообещать весь мир.
– Я люблю клубнику.
– И я могу ее снова полюбить, – оживляется Хэдли.
Я улыбаюсь.
Обожаю эту малышку.
– А что еще тебе не нравится?
– Утки, – отвечает она.
Я резко поворачиваю голову, чтобы посмотреть на нее.
– Утки?
Хэдли кивает:
– Сидни говорит, что у нас с тобой анатидаефобия[23]. Это такое длинное слово!
Сидни замешана в этом? Потрясающе!
– И что именно сказала Сидни?
– Ну она спросила, нравятся ли мне утки, и я сказала, что они нормальные, но у них странные глаза. Она согласилась, а еще сказала, что ты тоже не любишь уток, и я решила, что тогда они действительно глупые. Потом Сидни сказала, что у тебя анатидаефобия. Я посмотрела это слово в словаре и решила, что она есть у нас обоих, потому что мне не нравится, как они смотрят на меня, и тебе тоже. У нас много общего.
Что лучше – просто рассмеяться или поехать к Сидни домой и оставить сотню искусственных пауков в ее кровати, а потом оценить реакцию?
Но Хэдли рядом выглядит так, будто наша взаимная ненависть к уткам упрочила ее место в моей жизни, и мне становится все равно.
– Это точно.
Ее сияющая улыбка становится только шире:
– А знаешь, чего еще я боюсь?
– Нет, чего же?
– Зубной феи.
Я фыркаю от смеха:
– Серьезно?
– Она такая жуткая! Кому вообще нужны чужие зубы? Если бы я хотела быть кем-то крутым, то точно не ею. Лучше быть Санта-Клаусом, потому что он дарит подарки и делает всех счастливыми. Мне тоже нравится делать людей счастливыми. Я делаю тебя счастливым, Коннор?
Я кладу гаечный ключ и подхожу к ней, чтобы сесть рядом.
– Ты определенно делаешь меня счастливым, Постреленок. Встреча с тобой в домике на дереве – лучшее, что случилось со мной за долгое время.
– Правда? – зеленые глаза Хэдли блестят.
– Правда.
– Я тебя люблю! – говорит она и обнимает меня.
Я поражен, но обнимаю ее в ответ.
– И я тебя. И я тебя люблю, малышка.
27. Элли
– Хочешь посмотреть фильм? – спрашиваю я, возвращаясь в гостиную.
Я только что уложила Хэдли и делаю все возможное, чтобы не вспоминать о прошедшей встрече с Кевином. Я совершенно без сил, доведена до предела и хочу отвлечься.
– Угу, я уже включил его и поставил на паузу.
– Ты уже выбрал?
Коннор кивает:
– Конечно.
– Я взволнована.
– И правильно, но, поскольку ты позвала меня на свидание сегодня, будет справедливо, если я выберу фильм.
Не понимаю, как работает его логика, но готова отдать ему эту победу, потому что у меня нет желания препираться.
– Тогда я выбираю закуски.
По большей части Коннор придерживается здорового питания. Хорошая закуска для него – нарезанная морковь или сладкий перец. Но чувствую, сегодня нам необходимы Oreo с молоком.
В его глазах пляшут смешинки, словно он смог прочитать мои мысли и понял, что влип.
– Не уверен, что хочу идти на этот компромисс.
– Что мне сделать, чтобы уговорить тебя?
– Можешь попробовать поцеловать меня, – предлагает Коннор.
Я подхожу к дивану, на краю которого он сидит, и встаю перед ним. Люблю возвышаться над Коннором.
– Думаю, что вынуждена согласиться.
Я наклоняюсь к нему, волосами создавая завесу вокруг нас. Наши губы соединяются, и Коннор тут же перехватывает инициативу. Он запускает руку мне в волосы, удерживая меня так, как хочет, но я жажду быть ближе, поэтому заставляю его откинуться на спинку дивана и сажусь к нему на колени.
Удивление в его взгляде заставляет меня усмехнуться, но лишь на секунду, ведь я нуждаюсь в его поцелуях. Я хочу раствориться в его прикосновениях, теплоте и любви.
Руки Коннора змеями скользят по моей спине, и я всем существом отдаюсь моменту. Наши языки сплетаются в танце, мои пальцы путаются в его волосах, и я все сильнее прижимаюсь к нему.
Я хочу забыться. Хочу, чтобы весь мир исчез, и помочь мне в этом может только Коннор.
– Полегче, – тихо просит он, и я снова целую его.
– Ты нужен мне.
Коннор берет мое лицо в ладони и смотрит так, словно изучает меня.
– Я здесь.
Меня одолевает чувство вины, потому что это неправильно: я будто использую его. Я не планировала рассказывать кому-либо, что виделась с Кевином, но Коннор заслуживает знать и об этом.