Нелли приблизилась, зависла в луче света. Не человек, привидение. Точно такая, как на фото: новенький китель, аккуратные сапожки, причёска. На войну как на праздник уходила тогда седьмая группа…
Остановилась, зависла над мхом, слегка покачиваясь, словно на невидимых волнах. Машу окатило холодом.
– Ты знаешь, кем я была? – спросила Нелли, – Нелли Ишимова, согласно официальной версии, «павшая смертью храбрых в боях за свободу и независимость нашей Родины», – уже неплохо. А ещё что ты знаешь? Я, признаться, не верила, что вы в теории подкованы достаточно, до нужного уровня. Симка сказала, на поиск вас проверить. Мальчик при тебе хоть и хорош, да всё-таки слабоват, а ты – ничего. Умница.
– Так ты… мёртвая? – вырвалось у Маши.
– Я-то? – усмехнулась Нелли. – Не глупи, а то решу, что слишком рано тебя хвалить начала. Это наша форма… где мы больше всего на людей похожи. И я, и… остальные.
Остальные… само собой. Машка вздрогнула, оглянулась, ища глазами Серафиму, главную, старосту «героической седьмой». Но та не появлялась. Перед Машкой по-прежнему дрожала в воздухе бесплотная грузинка. И Маша невольно залюбовалась ею. Жалко стало, что такую чудесную красоту спрятала от живого мира в царстве теней страшная ночь сорок первого года. Нелли заметила её взгляд и, оскорблённая мелькнувшей в нём жалостью, метнула на Машу гневный взор.
– Арнольдыч натаскивал? – спросила надменно.
– Арнольдыч, – кивнула Рыжая.
– Кто ж ещё. Умная девочка. По Решетникову защищалась? Вижу по поиску. Хорошая формула. И применяла умело. Себя не ругай, мы ввосьмером едва тебе глаза отвести сумели.
И вновь волна смертельного холода – теперь со спины.
– Хватит беседовать, Нелька, долго нам этот мрак не удержать, – оборвал княжну гулкий хриплый голос. И в тот же миг над головой зашумели тёмные крылья.
Пробив завесу тьмы, одна за одной спускались с помрачённых небес «чёрные ангелы», «серафимы». Одна, две, три… семеро. Восьмая, Нелли, подняла руки к небу, сплетая знакомые Машке формулы. Жест. Слово. Символ. Огромные горгульи опустились на мох, словно говоря: «Вот какие мы на самом деле. Не призраки со старой фотокарточки, навек застывшие в дне двадцать третьего июня тысяча девятьсот сорок первого, а боевые маги, и в самом деле шагнувшие за предел».
– Ты знаешь, кто мы? – гулким скрипучим голосом спросила одна из новоприбывших.
Горгульи раскинули крылья, сплели кривые чёрные пальцы в заклинательных жестах. Тихий шёпот оборвался внезапно, и вой – многоголосый, страшный, мучительный – разорвал тишину. В воздухе запахло палёным пером и мясом. Горгульи менялись на глазах, однако обращались отнюдь не в призраков.
– Знаю, – полушёпотом отозвалась Машка, дождавшись, когда «серафимы» примут человеческий облик.
Впрочем, человеческим его можно было назвать лишь с большой натяжкой. Ни один человек не мог бы вынести таких повреждений. Лопались как стебли камыша и вновь срастались кости, скручивались, кровоточа, мышцы под лоскутами обгорелой кожи, сжимались плечи, вставали на место вывернутые лопатки.
– Это он прислал тебя? Он? Виктор? – судя по высокому росту, говорила сама староста седьмой группы, Сима Зиновьева. От её толстой пшеничной косы ничего не осталось. Обожжённое лицо искривилось в подобии улыбки.
– Нет, – ответила, не раздумывая, Машка, но замолчала и почему-то добавила: – Не знаю. И да, и нет, наверное. Но… вас только восемь. Где девятая? Если она хоть когтем тронет Игоря, я…
Преобразившиеся горгульи переглянулись, Сима отрицательно покачала головой.
– Девочка, что мы, фрицы, убивать безоружного мага, – отозвалась она. – Мы его не тронем, а Сашка… Сашки нет. Мы её в болоте заперли. Она оборачиваться перестала и тех двух магов заела. Мы заперли, а ты её чуть не выпустила… Так это не Виктор тебя прислал?
– Не совсем, – осторожно отозвалась Машка. – Специально не посылал, но в город нас распределил. В город, где нам и работы-то не нашлось.
– А про нас? Ничего не говорил? – не утерпела другая из «серафимов». Обожжённое, полуобугленное лицо болезненно сморщилось. – Не вспоминал?
Маша усилием воли погнала назад подступающие слёзы. Вспомнила, с какой неподдельной болью говорил Виктор Арнольдович о своих «ангелах».
– Вспоминал, – выдавила она, уже понимая, что невесть каким чудом выжившая седьмая группа вкладывала в это совсем другой смысл. – У него фотография ваша в кабинете, на самом видном месте… И говорил про вас, но…
– Но искать-помогать не посылал, – жёстко перебила Сима. Низким, по-настоящему «командирским» голосом.
– Не посылал, – призналась Маша, опуская голову. – Но он же не знает, что вы живы, что здесь! А так бы сам примчался, немедля, в тот же момент…
Лицо Серафимы исказила дикая сумасшедшая улыбка. Кто-то из девчонок захохотал – совершенно нечеловечески.
– Если б сам приехал, мы бы, пожалуй, передрались тут, решая, кто ему глотку перегрызёт, – проговорила одна из девушек, судя по росту и фигуре – Оля Колобова. – Вот славный вышел бы конец для группы-семь. А, девчата?
Маша растерянно глядела на «серафимов». Не призраки, не ангелы смерти, непобедимые горгульи – люди, они, как могли, попытались преобразиться обратно. Сошедшая с ума магия отомстила им жестоко – по обгоревшим телам струились ручейки сукровицы, даже дыхание причиняло «серафимам» нестерпимую боль. Но даже она казалась пустяковой по сравнению с той, что тлела мучительным жаром у каждой в душе. Маша почти физически ощущала её.
– Это он бросил нас здесь, Мария, – резко сказала Серафима, скрещивая на груди почерневшие руки. – Сначала сделал из нас ангелов смерти, а потом бросил.
Машка отшатнулась, продолжая прижимать руку к горлу. Крестик на груди накалился и, казалось, вот-вот прожжёт видавшую виды гимнастёрку.
«Это неправильно, невозможно! Это же Отец!..»
– Не может быть! – Она сжала кулаки. – Нет, он никогда бы не… Он хороший человек. Я знаю. Я у него училась, у него защищалась. Когда Отец о вас говорил, ему было больно, я видела. Он просто не знает, где вас искать, а как только мы ему скажем, он… он приедет, сразу приедет и поможет, честное слово, поможет!
Ответом стало лишь красноречивое молчание. «Серафимы» сошлись вместе, обступая Машу. На изуродованных огнём лицах – лишь кривые и злобные ухмылки. Как раз горгульям впору.
– Вы зовёте его Отцом, – проговорила наконец Сима, садясь. От влажного мха поднялись струйки пара. – А тогда, десять лет назад, мы звали Учителем. Или Виктором. Он сам так хотел. Чтобы – как старшего брата. Мы тоже у него учились. И доверяли ему так же, как вы с тем мальчиком, что ушёл, Игорем. И даже больше. А Сашка Швец просто любила его без памяти. Позови он – в огонь бы прыгнула. Хотя… Когда позвал, все прыгнули. Такой уж он человек.
– Потом началась война, – добавила Оля, вторая Оля, полненькая. Она не сумела перевоплотиться вполне, присела рядом с подругой, укрыв её обгоревшие плечи крылом, – мы ушли все вместе. Шутка ли, отряд магов. Пусть и девчонки. Но Виктор написал какие-то рапорты, добился, чтобы командование выслушало… И нас тогда, в июне, не раскидали по фронтам, как других. Дали шанс остаться вместе. Мы радовались до невозможности. Дурочки.
Сима кивнула, подхватывая:
– Первая чисто девичья спецгруппа… Мы ничего не боялись, в смерть не верили. Теперь вот – верим, да только она в нас, видно, разуверилась, – она невесело усмехнулась. – Начали под Борисовом в Белоруссии, пока ещё просто магами, не этими… не «чёрными ангелами». У нас получалось. Пришли первые победы. Первые раны. Но про раны мы не думали – фрицы вперёд пёрли, кто погибал, кто бежал, а кто и в плен… А мы побеждали! Учитель тогда говорил о долге и верности. Тебе он о верности тоже говорил?
Машка кивнула. Слёзы стояли в глазах. В горле ком.
– Немцы подошли к Смоленску. Мы держали Ярцевские высоты, коридор, им наши из окружения выходили. Драка была дикая, фрицы тоже не ботфортом трюфеля хлебали. Своих магов перебросили, и каких! Группы «Зигфрид» и «Бальмунг», слыхала о таких?
Маша только и смогла, что вновь кивнуть.
– Молодец, что знаешь… В общем, тяжело пришлось, насыпали перцу нам на хвосты по первости. В общем, дело – дрянь, коридор наши удерживают из последних сил, а у гансов и танки, и самолёты, и маги… Виктор сам из боёв не выходил, что правда, то правда, за спинами других не отсиживался… Короче говоря, вспомнили у нас об «ангелах»…
– Виктор вспомнил, – еле слышно прошептала «грузинская княжна» Нелли.
– Виктор вспомнил, а предложила Сашка. – Горечь и боль в голосе Симы резали верней ножа. – Он вроде как даже отговаривал по первости…
– Ага, отговаривал! – вскинулась другая девушка; с трудом, но Маша узнала в ней Юлю Рябоконь. – Как же! «Ох, девочки, нет, опасно это. Дорогу назад потерять можно…», а полминуты спустя: «Сорок второй полк отходит, подмоги просят. «Бальмунги» там, людей заживо жгут… Нет, конечно, «ангелов» нельзя, никак нельзя…» Так и взял на слабо, как детей!
– Сашка и предложила первая, и первая под трансформацию пошла. Она за один его ласковый взгляд готова была на всё. Когда оборачивались, больно было так, что не представить, пока не переживёшь. Орали, помнится, хуже, чем когда режут…
А потом пришла настоящая победа. «Зигфридов» перебросили – думали, только добить нас остаётся, одна группа справится. А мы вколотили хвалёных «бальмунгов» в землю, размазали. – Сима кровожадно ухмыльнулась, и остальные «серафимы» ответили. – Ну, и началось… Налетали по ночам. Рвали проклятых фрицев в куски. Они бежали, прятались, стреляли, а мы летели, рвали и кровь пили. Не пробуй кровь, девочка, её вкус надолго запоминается. Сколько лет прошло, а всё чувствуется, словно вчера. Нас тогда прозвали серафимами. Полтора месяца. Нашей тени боялись! Сети заговорённые фрицы вешали, дескать, не прорвутся…
– А мы прорывались! – Колобова по-мужски ударила кулаком в ладонь, полетели чёрные частички гари. – Сашка Швец всегда первая в небо… Мол, ничего, девчата, больно, но я сдюжу. И сдюжила, сдюжила ведь! Ревела потом от боли, но ничего, не сдавалась! Ну, и мы тут же следом… Сима ведёт, мы за ней. Эх… весело было.