«А ведь он передо мной и за это тогда, в квартире, прощения просил, – догадалась Сима. – Ненавижу! Всех ненавижу! За ложь вашу, за боль эту адову. За всю эту боль, за девчонок моих. За Оленьку Колобову…»
– И Олю нужно было… так? – словно прочитав мысли старосты, спросила Юля глухо.
«Отчего же ОН молчит, – крутилось в голове у Симы. – Хоть слово бы сказал. Одно слово!»
– Мы думали, она убила поисковиков, – проговорил Виктор, прокашлялся. – Ольга была в Корсуне. Слишком это страшно для совпадения. След трансформанта на холме, где погибли эти дети… И Оля. Я встретился с ней и привёл к щитам. Думал, она расскажет правду. А её зацепило. Началась неконтролируемая трансформация. Пришлось…
«Всё-то у тебя всегда «пришлось», Витенька», – горько усмехнулась про себя Сима. Не хотелось открывать глаза, видеть его, признаться в том, что ещё жива – что этот стыд и горе не убили её на полу у кухонной двери.
– Мы тогда не знали, кто на холме. Всё ещё оставалась вероятность, что это… кто-то из наших. Потому что… сами понимаете, формула. Я был уверен, что «зигфриды» мертвы, в живых из трансформантов оставались только вы. Но после Оли очаг не затянулся. Я понял, что ошибся, и тут… госбезопасность принялась за меня всерьёз – потянули за ниточку, за ту пару пропавших на болоте магов, Мишарина и Мрынника, и начали копать. Единственный способ их с вашего следа сбить оставался – подбросить фальшивые останки и… мне уйти. Причём так, чтобы Кощей поверил. Ведь только через меня мог он на вас выйти. Профессор помог мне всё устроить с вашим местом гибели. Мы… – видимо, Виктор взглянул на профессора, потому что оговорился, – я решил, что надо собрать вас. Проверить, не сорвался ли кто всё-таки, и… раз уж нашла Маша при помощи Симы для вас частное решение, могли вы все вместе и на фрицев управу найти. Можно было сразу собрать, только Сима ведь охраняла вас, как тигрица… – Юля всхлипнула где-то над ухом Симы, но Виктор продолжил: – Она адреса ваши в тайне даже от меня держала. Рассказать ей о Стеблеве я не мог. Да и о планах инсценировать свою смерть тоже. Иначе она не стала бы подвергать вас опасности, позволяя собраться на фальшивые похороны. А мне нужны вы были, все, команда! Раз уж решено было мне… умереть, решил вот так, в Москве. Хоть Александр Евгеньевич и уговаривал меня, что надежнее погибнуть где-нибудь в провинции, скажем, при взрыве магоснаряда, чтобы не появилось у Кощея мысли вызвать некроманта и мертвеца допросить. Но нужно было, чтобы вы встретились. И не зря все было. – Голос Учителя прозвучал почти радостно. – Придумали, как Сашу упокоить. Так и фрицев обратно в землю вколотим. Я помогу. Жаль, конечно, что Нина, Поля и Нелли отказались…
– Товарища Ишимову задержали дела в госпитале, – заметил вполголоса профессор. – Ах да, она же теперь Горская…
– Значит, нас всё равно слишком мало? – Сима решила, что малодушно с её стороны лежать так, с закрытыми глазами. Она села на кушетке прямо – неестественно прямо – и посмотрела в глаза старому профессору. Тот попытался выдержать взгляд, но через секунду отвернулся.
– Нет, Серафима Сергеевна, – проговорил он. – По магометрии последнего возмущения за щитами на одну сущность меньше. Мы не предполагаем худшего, но, возможно, один из «зигфридов» сумел освободиться. Мы сейчас проверяем офицеров, работавших на периметре. Операцию откладывать нельзя. Если они найдут способ покидать периметр, могут затаиться, а потом…
– Понятно. – Сима поднялась, и девчата вскочили за ней, как по команде. – Когда будет готов вертолёт?
– Завтра в шесть утра жду вас во внутреннем дворе института. Полетим двумя машинами.
– А если узнает нас кто? – забеспокоилась Лена.
– Для вас хорошие амулетики заряжены, – проговорил Решетников. – Не узнают. Вон, Виктор Арнольдович с таким амулетиком через всю Москву мимо собственных некрологов во всех газетных киосках пробежал – и никто тревогу не забил. Но то прохожие, а на периметре будут маги. Усталые, истощённые, но маги. Поэтому Витю мы под отводящее на всякий случай спрячем до самого периметра. Если я глаза отвожу, без специального поиска ни один маг ниже двадцати не заметит. Нехорошо, да. Но уж тут или грудь в крестах, или голова в кустах…
Сима коротко кивнула:
– Александр Евгеньевич, Виктор Арнольдович…
Виктор впился взглядом в её лицо, и Сима выдержала этот взгляд, хотя предпочла бы ещё раз пройти трансформацию, чем стоять сейчас в кабинете Решетникова напротив человека, которого не в силах была больше прощать.
– Если понадоблюсь, я переночую…
– У меня в гостинице, – вклинилась Юля, не дав паузе продлиться. Обняла старосту за плечи, вывела в коридор. – Не провожайте, Виктор Арнольдович. Завтра увидимся, завтра.
Вечерняя лампа в детской давала мало света. У окна, посапывая веснушчатым носом, спала Лидка, младшая сестра Игоря. Девятый класс учился в первую смену, и Лидия, стараясь не уронить честь семьи опозданиями, ложилась спать рано, пока ещё ребята с гармошками ходили под окнами. Свекровь рано не ложилась, но отправляла Машу спать вслед за Лидой, предварительно накормив «за двоих». Хорошо, не заглядывала – боялась потревожить. Только спрашивала: «Отчего, Машенька, свет у вас давеча до полночи горел? Не спалось? Мне тоже, когда Игоряшу я носила, не спалось часто…».
Маша знала свекровь с детства и, сколько себя помнила, звала «мамой Галей», но едва в Карманове стало известно, что Игорь и Маша стали, наконец, дипломированными магами, Галина Даниловна стала и к сыну, и к невестке обращаться на «вы», хоть порой и сбивалась на привычное. В том, что у сына нет детей, мама Галя винила магию, но виду не подавала, грустила молча. Когда же Игорь признался матери, что они с Машей ждут ребёнка, Галина Даниловна совсем забыла меру в своей материнской опеке и вверенную ей невестку, дай волю, держала бы в вате, как стеклянные бусы для новогодней ёлки. О магии, даже теоретической, «бумажной», она и слышать не хотела. Поэтому копии расчётов по формуле Эрвина Маша прятала под Лидкиной кроватью, в саквояже, и доставала только вечером, когда Лидка уже спала, а мама Галя не решалась тревожить невестку.
Времени на то, чтобы посидеть над цифрами, удавалось выкроить не больше часу-двух. К полуночи возвращалась с посиделок у клуба средняя сестра, Варвара, девушка вполне самостоятельная, обручённая с вокзальным диспетчером и работавшая фельдшером. Все «девочки» – Лида, Варя и Маша – помещались во время отсутствия Игоря в детской дома Матюшиных. И хоть комната была просторная, возвращение Варвары превращалось в целое представление. Мама Галя, всегда дожидавшаяся старшую дочь на кухне, выслушивала от разрумянившейся от песен Вари городские новости, а после все отправлялись по постелям. Заслышав шаги, голоса и звяканье чашек, Маша успевала спрятать чертежи и прилечь, всем видом давая понять, что не спит только потому, что дожидается возвращения свояченицы.
Как же ей хотелось, чтобы Варька загулялась и вернулась домой к часу, а лучше к двум! Маша провела над расчётами три вечера и уже готова была поклясться честной комсомольской клятвой, что совсем близко к решению проблемы формулы Решетникова – Эрвина. Она уже на второй день, как следует сопоставив советский и немецкий варианты формулы, знала, что заставило и Сашу, и «зигфридов» превратиться в магический слиток собственной последней воли – Маша расписала это профессору сразу на три длинные телеграммы, зашифровав самым убористым шифром и заплатив за них, как за новые туфли. Казалось, ещё немного – и станет ясно, как заставить сущности рассеяться, не прибегая к опасному способу, открытому Симой Зиновьевой. В конце третьей телеграммы Маша просила профессора подождать с операцией, дать ей хоть лишний день или два на поиск менее рискованного шага.
Серафима всегда была человеком действия, и действия у неё сплошь выходили правильные, решения верные, поступки героические. Но Маше всегда казалось, что если по-умному всё устроено, то героизму и места не будет, если вовремя подумать – не нужно будет потом рисковать. Только подумать ей не давали.
Стоило Маше отдаться своим мыслям, припоминая данные, чертежи, расчёты, характеристики воздействий, символов и вербализаций, как мама Галя тотчас начинала хлопотать вокруг неё, спрашивая, не дурно ли, не тошнит ли, не принести ли из погреба огурчиков, капустки или ещё чего, «раз ребёночку хочется».
Маша улыбалась, терпела и мучилась бессилием и неизвестностью, с трудом сдерживая фантазию, которая рисовала картины одна страшнее другой.
– Телеграмма тебе, – весело бросила через плечо Варя, поворачиваясь у зеркала. Фыркнула, стащила с волос косынку и повязала на шею. Сунула указательный палец в вазу с пионами, намочила прядку над ухом и накрутила на средний. – Чай, брат тебе нежности шлёт.
Маша невольно улыбнулась, подумав о муже. Но телеграмма оказалась не от него.
«Откладывать нельзя тчк утечка сущности тчк потёмкин нами зпт жив тчк подробно потом тчк сидите дома тчк приказ тчк», – серые квадратные буквы поплыли перед глазами, в которых внезапно встали слёзы.
– Случилось что, Машунь? – забеспокоилась Варя.
– Ничего, это от учителя моего, из института…
– Так он же вроде умер? – удивилась Варя. Поставила ногу на скамеечку – застегивала туфлю.
– Нет, не умер… Другой умер… – смешалась Маша. – Ты прости, я прилягу пока.
Она скользнула в детскую, присела на кровать, сжимая в руке телеграмму.
– Я скажу маме, чтоб тебя не трогала, – крикнула из прихожей Варя. – Ляг полежи.
Маша кивнула, словно Варвара могла видеть её через дверь. Бросила листок с почтовым штемпелем на кровать.
«Что значит, «Потёмкин жив»? Какой Потёмкин?!»
Вспомнилась двести тридцать вторая аудитория, исчерченная доска, Отец, чуть прихрамывая, отходящий от кафедры, меловой след на обожжённой щеке – коснулся испачканными пальцами. А потом – его восковое лицо, гроб, заваленный цветами. «Верно, какой-то другой. Потому что не мог Отец так поступить с нами, с Симой! Не мог он заставить нас хоронить его, считать мёртвым, чтобы вот так…»