– Наверное, нет.
Прокурор подходит к свидетельской скамье, опускает руку на поручень и ласково улыбается Тейлор.
– Ну, вот почти уже и все, – говорит он. – Только скажите нам, если, конечно, это вас не затруднит, что произошло в Мексике в течение этих нескольких часов?
Тейлор застывает на месте. Набирает полную грудь воздуха.
– Он пытался, ну, вроде заняться со мной любовью.
– И именно в это время он рассказал вам о совершенных им убийствах?
– А-га.
Весь зал, а может статься, и весь мир застывает на вздохе, затем по углам расползаются шепотки. Моя душа корчится от боли, но адвокат умудряется одним только взглядом пригвоздить ее к месту. Зеленая кнопка у меня в клетке начинает так и проситься под руку, когда мало-помалу весь зал, все камеры, весь мир поворачивается и начинает пристально меня разглядывать. Прокурор не торопится. Он улыбается, идет к своему столу и нажимает кнопку на магнитофоне.
«Да-а, – со скрежетом врывается в залу суда мой голос. – Я сделал это ради тебя».
Текст записан много раз подряд, снова и снова.
«Я сделал это ради тебя, тебя, тебя. Я сделал это».
Начинается перекрестный допрос, и лицо у Брайана делается адвокатским процентов на двести. Он сует руки в карманы и встает перед Тейлор с таким видом, как будто он ее отец или типа того. Он просто стоит перед ней и смотрит, как будто заранее знает: уверток нелепее тех, которые она сейчас озвучит, он в жизни не слыхивал. Глаза у нее сперва опускаются вниз, а потом становятся шире, типа: «А что я такого сделала?»
– Вы виделись с подзащитным в Мексике в течение трех часов?
– А-га.
– Следовательно, коль скоро речь идет о вас, все остальное время он мог быть в любой части света?
– Ну, наверное.
– А почему Вернон Литтл приехал на встречу с вами в Мексику?
Тейлор описывает зрачками полный круг – типично девчоночий способ показать всем вокруг, как они тебя достали.
– Ну, чтобы заняться сексом, чтобы покаяться, мало ли зачем еще?
– Вы заплатили ему, чтобы он занялся с вами сексом?
Тейлор аж передергивает.
– Нет, конечно!
– Значит, денег ему вы в тот день не давали? Да или нет?
– Нет, ну, я, типа…
– Отвечайте, пожалуйста, да или нет.
– Но видите ли, в чем дело…
– Да. Или нет.
– Да.
– Значит, вы дали Вернону Литтлу некоторую сумму денег – триста долларов, если быть точным.
Брайан поворачивается к галерке и поднимает бровь.
– А этот мальчишка, видимо, ничего.
По задним рядам рябью разбегаются смешки.
– Я протестую! – рявкает прокурор.
– Протест принят, – говорит судья.
Брайан украдкой подмигивает мне, а потом все с тем же выражением строгого, но справедливого отца семейства поворачивается к Тейлор.
– Вернон Литтл знал, что вы в тот день появитесь в Мексике?
– Знаете, я, типа…
– Вы устроили ему сюрприз, не так ли? Вы использовали деньги для того, чтобы заманить его – растерянного, сбитого с толку, отчаявшегося подростка – в то место, где, как гром среди ясного неба, явились вы, собственной персоной. Это правда?
Примерно секунду Тейлор сидит и хватает ртом воздух.
– Да, но мне сказали…
Мой адвокат останавливает ее жестом руки, потом скрещивает руки на груди.
– Я утверждаю, что вас наняли для того, чтобы разыграть этот фокус. Вы были наняты только для того, чтобы устроить моему подзащитному западню: и наняла вас не полиция, и купились вы, вероятнее всего, даже не на деньги, а всего лишь на обещание сделать из вас знаменитость. И нанял вас человек, который, собственно, и стоит за всей этой шарадой.
Она просто сидит и смотрит на Брайана.
– Тейлор Фигероа, пожалуйста, назовите суду имя человека, который привез вас в Мексику.
– Эулалио Ледесма.
– Вопросов больше нет.
В верхней части лестницы появляется Лалли, весь в белом. Лицо у него недовольное. Желваки ходят, и на щеках залегли сердитые морщинки. Когда он спускается в ярко освещенный проход, вся публика оборачивается, чтобы на него взглянуть. Сразу видно, что они его обожают. Первым задает вопросы прокурор.
– Эулалио Ледесма, вы оказались в уникальных условиях, которые позволяли вам наблюдать обвиняемого сначала на правах близкого друга семьи, а потом – и я в этом совершенно уверен – на правах человека, проявляющего законное гражданское неравнодушие к судьбам окружающих…
– Ц-ц, прошу прощения, – прерывает его Лалли. – У меня назначена встреча с госсекретарем… Это у вас надолго?
– Я, конечно, не могу ручаться за сторону защиты, но сам постараюсь быть краток, – говорит прокурор. – Просто скажите нам, если не сложно: если бы вас попросили охарактеризовать обвиняемого одним словом, какое это было бы слово?
– Психопат.
– Протестую! – кричит Брайан.
– Протест принят – присяжные не будут принимать во внимание ни последний вопрос, ни данный на него ответ. – Судья перекатывает сердитый глаз на прокурора. – А господин советник будет и дальше отдавать себе отчет в том, что для молодого человека результатом этих слушаний может стать смертная казнь.
Прокурор пытается – жестом – показать присяжным, что связан по рукам и ногам, но очередная недовольная гримаса судьи мигом ставит его на место. И он, буквально на цыпочках, возвращается к Лалли.
– Может быть, вы расскажете суду, мистер Ледесма, не говорил ли обвиняемый лично вам чего-нибудь особенного насчет происшедшей в его школе трагедии?
Лалли поджимает губы с видом твоего лучшего друга, которому через секунду придется сказать своей матушке, что последнее печенье съел ты.
– Да нет, ничего особенного, – говорит он.
– А в его поведении ничто не выдавало его возможной причастности к этому преступлению?
Лалли набирает полную грудь воздуха. Он смотрит на меня влажными черными глазами и качает головой.
– Иногда по ночам он говорил во сне. Нижняя губа у него начинает заметно подрагивать.
– Или, скорее, стонал и произносил какие-то отрывочные фразы, ну, вроде: «Бах, – услышал я как-то раз. – Получи, мразь… Б-баааах…»
Из горла у него вырывается сдавленное рыдание. Над миром воцаряется минута молчания.
Прокурор роняет голову на грудь и выдерживает почтительную паузу. Потом говорит:
– Простите, что приходится вовлекать вас во все это…
Лалли, подняв дрожащую руку, обрывает его на полуслове.
– Все что угодно, лишь бы только вернуть покой этим несчастным душам.
В зале кто-то отчетливо всхлипывает. На лице у прокурора – ни следа былой адвокатской хитрожопости. И не только у него. На сотню миль вокруг все прониклись трепетом душевным. Проходит примерно лет восемьсот, после чего прокурор задает-таки очередной вопрос:
– Вы были свидетелем еще и того, как был убит Барри Гури?
– Я был ранен, и с того места, где упал, я видел, как обвиняемый побежал но направлению к офицеру Гури. До меня донеслись звуки стычки, потом – три выстрела…
Прокурор кивает и поворачивается к моему адвокату.
– Свидетель ваш.
Брайан поправляет галстук и подходит к свидетельской скамье. Тишина похрустывает, как косточки у ящерки.
– Мистер Ледесма, как долго вы работаете тележурналистом?
– Уже почти пятнадцать лет.
– А где вы работали?
– В основном в Нью-Йорке и в Чикаго.
– А в Накогдочесе?
Лалли хмурит брови.
– Н'хеет, – усмехается он, как мотор чихнул.
– Вам приходилось бывать в этом городе?
– Н'хеет.
Брайан одаривает его молниеносной понимающей улыбкой.
– А врать вам когда-нибудь приходилось, мистер Ледесма?
– Ц-ц…
– Да или нет?
– Н'х-хеет.
Мой адвокат кивает и оборачивается к присяжным. Он поднимает руку: в руке у него визитная карточка.
– Дамы и господа, я хочу показать свидетелю эту визитную карточку. В ней значится: «Эулалио Ледесма Гутьеррес, Президент и Специалист по Техническому Обслуживанию, Служба Медиатехники, г. Наког-дочес».
Его рука с карточкой закладывает плавный вираж по направлению к лицу Лалли.
– Мистер Ледесма, это ваша визитная карточка?
– Я'ха вас умоляю, – откидывает голову Лалли. И вдруг становится похож на допотопный паровозик.
Брайан смотрит на него самым пристальным из всех своих взглядов.
– У нас есть свидетель, который удостоверит, что эту карточку вы давали как свою собственную. Я задаю вопрос еще раз – это ваша карточка?
– Я же сказал – нет.
– Ваша честь, если можно, я хотел бы вызвать еще одного свидетеля для участия в этом допросе, с целью идентификации…
– Пожалуйста, – говорит судья.
Мой адвокат кивает кому-то в задней части зала. Скрипнув, отворяется двойная дверь, и двое служителей вводят в зал маленькую старушку-мексиканку. Брайан ждет, пока она доковыляет до края лестницы, и тут же разворачивается к Лалли, упершись обеими руками в перила.
– Мистер Ледесма, это ваша мать?
– Вы что, шутите? – поднимает брови Лалли.
– Лалли! Мой Лало! – кричит старушка. Она вырывается из рук служителей, но тут же цепляется ногой за обитый металлом край верхней ступеньки и падает на пол.
Судья поднимается с места и, нахмурившись, следит за тем, как старушку поднимают с пола. Она хнычет и пытается различить в общем гуле голос Лалли. Он сидит тихо. Морщинок у него на щеках становится в два раза больше.
Брайан дает залу угомониться и только потом обращается к старушке:
– Миссис Гутьеррес, прошу вас, скажите суду – это ваш сын?
– Это он.
Она тянет своих провожатых вниз но лестнице, потом нога ее промахивается мимо очередной ступеньки, и она повисает у них на руках. Судья втягивает губы, как будто только что наступил на колючку. Он внимательно всматривается в старушку, потом качает головой.
– Мэм, вы можете указать на вашего сына? Весь мир замирает, затаив дыхание.
– Лало? – зовет она. – Эу-лалио?
Он не отвечает. И тут один из адвокатов со стороны обвинения складывает руки на груди. Шуршание ткани о ткань не успевает продлиться и тысячной доли секунды, как старушка вскидывается и тычет пальцем в прокурора.