ак Гретхен осторожно дергает ее за вуаль.
— Мэрилин в больнице, — говорит Мано шепотом, чтобы Гретхен ее не услышала.
Сестра Агнес-Мэри кладет руку на плечо Рут, и на короткое мгновение та кладет голову на плечо сестры.
— Я уже почти решила не приходить, — говорит Рут. — После собрания сразу пойду к ней.
— Хочу поблагодарить вас всех за то, что пришли, — обращается Томми Принс к залу, который к этому времени стал переполненным и беспокойным.
Мэр явно испытывает неудобство.
Томми Принс красавчик. Он с детства любимец города. Мано наклоняется к Рут и шепчет:
— Я бы не стала выгонять его из постели за то, что он ел в ней крекеры.
Сестра Агнес-Мэри хихикает. Рут закатывает глаза.
Томми Принс продолжает говорить:
— Я в восторге, оттого что так много хороших рабочих мест появляется здесь, в нашем маленьком городке. Я понимаю, что у некоторых из вас есть опасения, а потому собираюсь передать микрофон нашему дорогому Джону Марчу. Уверен, он сможет вас успокоить.
Рут наклоняется вперед и шепчет:
— Боже, избавь меня от глупостей, которые говорят люди, лгущие в микрофоны.
Сестра Агнес-Мэри громко фыркает. Люди поворачивают головы, чтобы посмотреть на нее.
— Как сказал Томми, — продолжает Джон Марч, — спасибо, что пришли. Конечно, мы понимаем ваши опасения по поводу проекта. Вокруг него много дезинформации. Наше видео покажет вам, что фрекинг безопасен на сто процентов. Доказательства говорят, что вредного воздействия на человека или окружающую среду нет.
Томми опускает плохо установленный экран. Джон возится с пультом дистанционного управления проектором. Техника не работает.
Мано встает:
— Пока мы ждем, почему бы вам не рассказать о некоторых из этих доказательств?
Сестра Агнес-Мэри поднимается с места вслед за Мано. Гретхен стоит рядом с сестрой, крошечные пальчики обхватывают ноющие костяшки ее рук. Агнес-Мэри видит, как отец Морель наблюдает за ней, видит разочарование в морщинах на его лбу. Сестра знает, что он видит ее так же, как видит Гретхен, когда та ерзает на жесткой деревянной скамье, скучая от проповеди, которая ничего ей не говорит. Он хочет, чтобы сестра Агнес-Мэри сидела спокойно и молча молилась, надеясь, что Бог в ответ изменит мир Своими невидимыми руками.
«Что, если я и есть рука Бога?» — думает сестра Агнес-Мэри.
Она удивляет саму себя своим воспитательским голосом, его шокирующей громкостью, властностью, которая все еще в нем звучит.
— Джонни, не могли бы вы поделиться с нами, например, результатами продольного исследования смешанным методом, в частности, воздействия выбросов гидроразрыва на детей в возрасте от пяти до одиннадцати лет, когда буровая площадка находится всего в пятидесяти ярдах от открытого игрового пространства?
Сестра специально произносит детское имя Джона Марча вслух. Она видит, что оно воздействует именно так, как она хотела.
Толпа перешептывается, атмосфера внезапно становится наэлектризованной. Люди не ожидали, что монахиня может знать о таких вещах, как продольные исследования с использованием смешанных методов. Сестра Агнес-Мэри гордится своей образованностью. Ей много раз приходилось каяться в этом проявлении тщеславия.
«Что, если я не рука Бога?»
Даже думая об этом, сестра чувствует, как угасают ее сомнения. Они стихают до шепота даже в ее собственных молитвах.
— Эй, профессор, — шепчет Рут, — может, стоит немного попридержать?
Сестра качает головой, и Мано ободряюще улыбается.
Рут закатывает глаза.
— Смешанный метод продольной показухи, — бормочет она.
Молодой человек с ребенком на руках тоже встает. Его волосы собраны в непослушный пучок на макушке.
— Планируете ли вы проводить мониторинг качества воздуха рядом с детской площадкой? — спрашивает он.
Мужчина с пучком смотрит на сестру Агнес-Мэри. Сестра его не узнает. Он навряд ли католик. Но это ее не беспокоит. Она тепло ему улыбается, и он улыбается в ответ. Толпа, в которой, как замечает сестра, полно молодых семей, становится шумной.
Лицо Томми спокойно, но сестра видит мокрое пятно под левой подмышкой его рубашки. Сестра помнит, как маленький мальчик Томми восхищался капиллярностью у растений, помнит его восторг от того, что голубая краска окрашивала бахромчатый край белой гвоздики. Агнес-Мэри задается вопросом: как она могла потерпеть такую неудачу, не сумев привить уважение к Божьему творению в нем, во всех остальных.
— Обычно мы не следим за воздухом… — продолжает Томми.
— Что мы делаем, — встревает Джон, прерывая говорящего, — так это проверяем все оборудование раз в две недели и убеждаемся, что оно работает правильно. Мы можем решить любые проблемы немедленно. Пока мы знаем, что фильтры работают, вы можете быть уверены, что воздух находится в пределах допустимых значений.
— Значит, вы не будете проводить мониторинг, и у вас нет никаких исследований о том, как скважина повлияет на детей, — подытожила Мано. — Это я просто для ясности.
— Правильно, Мано, — вставила сестра Агнес-Мэри.
— Да, Мано, правильно, — эхом отзывается Гретхен.
Девочка поворачивается лицом к сестре Агнес-Мэри, поднимается на цыпочки, хватает ее за другую руку. Это как танец под известную детскую песенку «Кольцо вокруг розового».
— Что ж, сестра Мано, я ценю вашу заботу. Но я знаю, вы хотите, — тут Джон протягивает вперед руку с раскрытой ладонью, показывая, что он един с прихожанами, — как и мы все хотим, чтобы наши дети были хорошо накормлены и о них заботились. Именно так мы выходим из рецессии. Эти рабочие места помогут нашему городу двигаться в правильном направлении.
Сестра видит, что бо́льшая часть толпы согласна с Джоном, и человек с пучком исключение. Сестра видит, как молодые матери кивают, слышится шепот поддержки. Несколько человек аплодируют. Один мужчина поднимает кулак в воздух и кричит:
— Давай, Джон!
Человек с пучком начинает спорить с другими прихожанами, и в толпе постепенно увеличивается хаос, пока Томми не удается заставить видеопроектор работать. Он гасит свет и с облегчением садится. Джон Марч буравит глазами сестру Агнес-Мэри.
Рут убегает, когда видео заканчивается. Другие слоняются по крипте, пьют кофе, едят печенье, которое уже начало черстветь. Мано держит на коленях сонную Гретхен. Атмосфера разряжается, все испытывают нечто вроде смирения. Отец Морель подходит к сестре Агнес-Мэри.
— Мистер Марч щедрый прихожанин, — говорит он. — На детской площадке будут играть и его собственные дети. Вам следует быть более уважительной.
Жизнь сестры до недавнего времени была полна страха перед такого рода выговорами, но этого молодого священника, почти мальчика, она не может воспринимать всерьез как духовного лидера. Она чуть не рассмеялась вслух, но потом вспомнила себя в двадцать восемь, ханжески настроенную, уверенную во всех неправильных вещах. У нее бывают моменты сочувствия. Возможно, в двадцать восемь лет такое поведение действительно показалось бы ей лидерством.
— Я вытирала сопли с носа Джонни Марча, — негодует сестра Агнес-Мэри. — То, что он готов рисковать собственными детьми ради денег, не означает, что он должен рисковать чужими.
— Работа в нефтегазовой отрасли кормит многие семьи, — поднимает указательный палец к небу отец Морель ради большей выразительности.
Сестра вспоминает о Мэрилин, лежащей в холодной больничной палате, борющейся за жизнь своего маленького мальчика.
— Так они должны отравить их, чтобы накормить?
Сестра молится: Это не может быть Твоим планом.
Отец Морель опускает глаза и уходит, как будто он вообще с ней не разговаривал.
В ту ночь сестра возвращается в вестибюль, молча молится по четкам, за исключением конца каждой Славы, которую она наполовину поет, едва сдерживая рыдания. Она думает о том, как прыгают зяблики, когда летают, какие они счастливые птички. Ее молитвы эхом отдаются в пустом помещении.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь[59].
Начало июня приходит жарким не по сезону. Без всякого внимания к ирригации и поливу отсутствие дождей иссушает газоны. Финч остается в живых благодаря трубкам в палате интенсивной терапии, но прогноз неясен. Буровая установка высится рядом со школьной игровой площадкой. Рут и Мано устраивают званый ужин.
— Давайте просто попробуем немного повеселиться, — предложила Рут.
Они завивают волосы Гретхен в локоны, как у Ширли Темпл[60], позволяют ей пить гавайский пунш и севен ап до тех пор, пока ее рот не покраснеет, учат ее диковинным коленцам и вращениям в шоттише[61], как их учил когда-то отец. Они так изматывают девочку, что Мэрилин приходится нести ее, спящую, в машину.
Когда остаются одни сестры, сидящие за столом со своим джин-рамми, Рут обращается к Агнес-Мэри:
— Я не доверяю выражению твоего лица, сестра.
— Выпей еще, — отвечает та. — Тогда ты будешь доверять всем.
— Мы знаем, ты что-то замышляешь, — настаивает Мано.
— Ничего ты не знаешь, — отбивается Агнес-Мэри.
— Еще как знаем, — не сдается Рут.
Мано хихикает в бокал. Рут описывает своим бокалом круги. Сестра Агнес-Мэри добавляет немного водки в клюквенный сок и слышит, как позвякивает лед. Ее сестры закуривают толстые сигары и продолжают болтать. Сестра Агнес-Мэри не надела ни очков «кошачий глаз», ни корсажа, ни своего лучшего платья 1968 года (надставленного на несколько размеров) в качестве шутки, как две другие, но сегодня она расслабленна, благодарна, и ею владеет смутная эйфория. Она до сих пор ничего не слышала о том, чем кончилась история с отбеливателем.
Она выходит из дома через закрытую противомоскитной сеткой дверь, которая ведет на заднее крыльцо дома Рут, и останавливается там на мгновение, наслаждаясь вечером, радостью, которую она чувствует в своей свободе. Ветра нет. Ночь свежая, луна освещает розовые оборки пионов Рут в саду камней. Дерево катальпы на заднем дворе, на которое она и ее сестры забирались девочками, распустилось в эффектном июньском цветении, и Агнес-Мэри слышит, как совы перекликаются в своих укрытиях, хотя ей кажется, что время такого поведения должно подходить к концу. Она решает: не может быть ничего плохого в том, чтобы действовать ради этого мира, пока она все еще в нем.