В снах Джо воспоминания держались за руку с реальностью, словно переплетая пальцы, и иссохшая, призрачная Мэнди указывала на него, хмурясь, такая обвиняющая, такая внезапно ясная, а потом вдруг он, Джо, а не Мэнди, был тем, кто направлял автомобиль в реку, и он застывал, не в силах сбежать, и его кожа буквально лучилась виной. А иногда перед ним представал Ди-Джей. Такой кудрявый, невинный непоседа, он карабкался по камням на берегу реки, беспрестанно спрашивая, не хочет ли Джо полетать по-другому, и Джо было стыдно за раздражение, которое он испытывал, видя сына в этот момент, и сожаление захлестывало его нынешнее «я». А порою искореженная газодобывающая установка сливала яд в горящую реку, и тогда собственное тело Джо, обмякшее, безжизненное, а не тельце Ди-Джея, уплывало, пойманное в ловушку течением.
— Сколько ему было лет, вашему сыну? — спросил Дастин, вытирая глаза, и оба почувствовали, что между ними установилась какая-то связь.
Джо покачал головой. Они зашли слишком далеко. Он ни с кем не говорил о семье в лагере, да никто и не спрашивал. Отчасти это, как и его одиночество, объяснялось неписаным запретом на любопытство. У мужчин не в чести копание в старых ранах.
— Пора ехать, малыш.
— Вот как оно, да? — пожал плечами Дастин. — Хорошо, Джо. Я просто ждал тебя.
Смена закончилась. Буровая установка покинула площадку неделю назад, и инжектор после незначительного ремонта вернулся к работе. С факелом пришлось поломать голову, пока не стало ясно, что все работает как должно. Дастин был неряшливым работником — оставлял инструменты на рабочем месте, пренебрегал уборкой и большинством других вещей. Он халтурил. Сегодня это был кран резервуара с водой, из которого успели вытечь многие галлоны, прежде чем Джо его перекрыл, и сухая грязь прерий превратилась в жидкое месиво, остающееся на ботинках обитателей лагеря.
Джо поймал Дастина за рукав куртки:
— Ты должен хоть немного гордиться тем, что делаешь.
— Гордиться, — засмеялся Дастин и покачал головой, как будто это была какая-то шутка, но Джо заметил, что он наклонился, напрягся, и работа, которую он проделал до конца дня, была выполнена сосредоточенно, безукоризненно.
Джо размышлял о предложении Стоуна, и внезапно ему больше всего на свете захотелось ощутить неправдоподобную красоту смеха Мэнди, увидеть ее улыбку, вызванную веселым щебетанием зябликов, почувствовать через открытое окно запах сосны. Жизнь и брак были одним и тем же. Во времена подъема все делали ставки на то, когда произойдет спад, а во время спада было трудно поверить, что когда-нибудь наступит еще один подъем. Ему хотелось бы напугать прошлого себя, попавшего в нынешнее время, как Марли пугал Скруджа[73], сделать свое прошлое добрее перед лицом погрузившейся в печаль Мэнди. Джо ощущал себя призраком собственного пустого будущего и чувствовал, что проиграл.
Джо заставил себя сосредоточиться на работе. А то я стану таким же небрежным, как Дастин. Вся деятельность на промыслах была скрыта от глаз гигантскими резервуарами для воды. Согласно неписаному правилу буровые установки должны были быть спрятаны как можно тщательнее. Конечно, дело было не в том, что компании было что прятать. В данном же случае Джо задавался вопросом, чьего нескромного взгляда она могла избегать, поскольку этот конкретный участок был настолько удален, что они не видели никаких признаков присутствия человека с тех пор, как свернули на проселок с шоссе штата несколькими милями ранее. Колонны грузовиков, перевозящих воду, были одними из самых заметных признаков деятельности компании, против которых местные жители могли возражать. Такого количества машин никогда прежде не наблюдалось на еще недавно сонных сельских дорогах. Но он знал, что было бы хуже, если бы процесс бурения казался более осязаемым. То, что могли видеть местные жители — факел, сжигающий выбросы, гигантская буровая установка, круглосуточные прожекторы, — было достаточно тревожным, но невидимая глазу кутерьма, творящаяся под поверхностью прерии — подземные взрывчатые вещества, суп из химикатов, токсичные газы, — была гораздо более пугающей.
Лицо его матери было таким же фасадом — фальшивой маской безмятежности, под которой всегда кипел гнев из-за того, что ей пришлось растить Джо одной. Он слишком поздно, когда тоже ушел из дома, понял, насколько душераздирающе одиноким должно было быть для нее жуткое спокойствие дома. Он вспомнил себя, испуганного десятилетнего ребенка, спрашивающего ее об эрекциях, которые начали возникать у него регулярно. Во время урока математики. В школьном автобусе. Во время поездки на велосипеде. Его отец к тому времени уже давно умер, и больше спросить было не у кого.
— Что происходит? Со мной все в порядке?
Его мать мыла посуду губкой. Движение ее руки в желтой резиновой перчатке слегка замедлилось, и она сжала губку чуть-чуть сильней, правда, это было почти незаметно.
— Конечно, в порядке, — ответила она, отказываясь смотреть ему в глаза. — Просто не думай об этом, и все пройдет.
Джо снова и снова возвращался к этому совету — простой истине, вокруг которой он строил свою жизнь. Именно это побудило его променять равнины Колорадо на прерии Северной Дакоты, полностью проигнорировав настойчивые призывы социального работника в учреждении, где теперь жила Мэнди, «снова вступить в контакт с обществом». Он работал над тем, чтобы овладеть своими мыслями, освободиться от сложного морального конфликта. Эта работа была его единственной удачей за последние несколько лет. Он знал, что газовая компания спасла его задницу, спасла задницы многих других парней, которые после начала рецессии потеряли работу в строительстве, в ландшафтном дизайне, в ипотечном кредитовании. Он не хотел зацикливаться на последствиях для окружающей среды, на политических спорах и, конечно же, на Мэнди или Ди-Джее.
А потом смена закончилась, и они с Дастином вернулись в грузовик. Перед ними расстилалась пустынная дакотская дорога, окруженная прерией. Мохноногие ястребы сидели на столбах забора придорожного ранчо, резко выделяясь на фоне открытой местности. В свои тридцать восемь Джо часто чувствовал себя стариком. В лагере и на месторождении его окружали зеленые, потерявшие иллюзии парни, которые больше не верили, что наживут состояние, как звезды профессионального футбола или белые рэперы. В свое время они уделяли достаточно внимания учебе в средней школе, чтобы ее окончить. Они использовали эти дипломы, чтобы получить работу на буровых установках с обучением и хорошей оплатой — оплатой, которую эта молодежь по большей части считала чем-то само собой разумеющимся, во всяком случае, они чувствовали, что каким-то образом ее заслуживают. Дастин отличался от большинства этих рабочих тем, что мог видеть дальше сегодняшнего дня. Джо знал, что план Дастина состоял в том, чтобы получить степень в области альтернативной энергетики в общинном колледже, а потом стать предпринимателем, маскирующимся под грубияна с нефтяного участка.
— Может, я займусь чем-то вроде того, что мы сейчас даже не можем себе представить, понимаешь? — Дастин был болтуном. — Это как в фильме «Назад в будущее», когда Док засовывает мусор в свой «Делориан», чтобы сделать газ. Вот чем я собираюсь заняться в свои тридцать, чувак. Пачки банкнот. Больше никакого насилия над землей и прочего дерьма.
— У тебя есть дар видеть будущее, — отозвался Джо, удивленный собственной искренностью и тем, что он начал чувствовать себя причастным к успеху Дастина. — С этим ты далеко пойдешь. Еще с экономией. Ты здесь зарабатываешь кучу денег, которые можешь потратить на колледж.
— Ладно, папаша, — пошутил Дастин, а затем краска сошла с его лица. — Слушай, чувак, прости. Я не подумал о твоем… Я не подумал.
Джо пожал плечами. Он был достаточно взрослым, чтобы помогать своей матери, секретарше суда, в свое время притащившей домой пишущую машинку, собираясь работать по ночам. В средней школе он научился работать на допотопных настольных компьютерах, затем купил ноутбук, требовавшийся для его позже прогоревшего бизнеса, и теперь, когда он работал водовозом, все, что ему требовалось, — это мобильный телефон. Когда с бурением будет покончено и вся эта затея провалится ко всем чертям, может быть, ему придется умолять миллионера Дастина, чтобы тот дал ему хоть какую-то работенку. Чем дольше он жил в этом мире, тем трудней становилось его узнавать, и иногда ему казалось, что это напрямую связано с потерей Ди-Джея.
— Все, что я имел в виду, чувак, — продолжил Дастин, — это что я не обязательно хочу стать таким, как ты, когда буду в твоем возрасте. Что станет со мной через пятнадцать лет? У меня будет семья, собственный бизнес, чертов «БМВ». Я собираюсь найти чистую работу. Больше никакой грязи и никакого дерьма на одежде.
Джо почувствовал, как его ударили под дых, унизили. Тем не менее он надеялся, что увидит, как Дастин заживет лучше его, даже если это немного опозорит его собственную жизнь. Может быть, испытывать такие чувства к Дастину не его дело. А с другой стороны, пожалуй, к кому их еще испытывать, как не к нему? Ладно, папаша.
Измученные, они въехали в лагерь. Дастин перенял у Джо привычку наливать суп в кружку и прихлебывать его по дороге из кафетерия к койке. Затем следовало на как можно более долгое время провалиться в сон, прежде чем опять заняться баками для воды под завывания ветра среди кружащихся «пыльных дьяволов»[74]. Сегодня Джо никуда не спешил. Он посидел несколько минут и съел макароны с сыром настоящей вилкой. Потом он открыл страницу Си-эн-эн, чтобы просмотреть новости, но отвлекся на рекламные ссылки и в конце концов оказался на «Ютьюбе», наблюдая за чем-то под названием «ощипыватель цыплят „Уизбэнг“», который некий фермер смастерил из старой стиральной машины. Фермер завел мотор, направил струю из садового шланга в корзину и бросил туда обезглавленную, истекающую кровью птицу. Перья и вода на минуту взметнулись в воздух, и птица появилась совершенно голая, как резиновый цыпленок из старого комического номера. Фермер, обрадованный, возбужденно и бессвязно восхвалял скорость и качество ощипывания. Джо чуть не рассмеялся вслух.