Н.Г. Бодрихин Вторая война Ивана Кожедуба
В апреле 1945 года, после того, как, по ошибке атакованный над Берлином американскими истребителями «Мустанг», Иван Кожедуб сбил два из них (подробнее об этом читайте в предисловии), — комкор Савицкий, отсмотрев пленки ФКП, запечатлевшие «момент сбития», усмехнулся и сказал: «Это в счет будущей войны»[12].
Слова будущего главкома ВВС ПВО оказались пророческими — не пройдет и шести лет по окончании Второй мировой, как в небе Кореи советским летчикам придется сойтись в бою с бывшими союзниками-американцами. И в этой первой войне реактивной эры Иван Кожедуб вновь принял самое активное участие — теперь уже не в качестве летчика-истребителя, а как военачальник, командир авиадивизии, самой результативной из всех воевавших в Корее…
Назначение на должность заместителя командира 324-й Краснознаменной Свирской истребительной авиационной дивизии[13]. И.Н. Кожедуб получил в 1949 году, по окончании Академии ВВС и по личному ходатайству Василия Сталина. Здесь как летчик он осваивает новые типы только что появившихся реактивных самолетов — Як-17 и МиГ-15[14]. «Удивляло, что не видно диска вращающегося винта, мягкость в пилотировании и особенный, не такой резкий, свистящий звук », — вспоминал Иван Никитович.
Первые реактивные «миги», поступавшие в полки, имели двигатель РД-45Ф (лицензионный «Нин-II») с тягой в 2270 кг, без автоматики управления, тормозные щитки были недостаточных размеров, гидроусилители отсутствовали. Позднее, уже по прибытии в Китай, дивизию перевооружили на МиГ-15 бис , имевшие целый ряд положительных отличий: прежде всего, усовершенствованный двигатель ВК-1 с тягой 2750 кг и более в форсированном режиме, пушку НР-23 с 80 снарядами вместо 40 у НС-23 на МиГ-15, а также бустера и ножи на элеронах и задней кромке крыла, уменьшавшие «валежку», и более эффективные воздушные тормоза. Увеличилась скорость (на 3–5 %), потолок и дальность полета.
Жена Ивана Никитовича всегда «с ужасом » вспоминала «жуткое лето 1950 года » года в Кубинке, когда Кожедуб включился в освоение новой машины[15]. «Почти все лето Иван уходил в 10 утра, а приходил в 6. Я женщина неробкого десятка, но свистящий звук низколетящих реактивных самолетов оказывал действие на всех. Мы, женщины, стали сдержаннее, меньше общались, больше спешили. Даже дети перестали капризничать. Иван в то лето похудел, потерял аппетит, забросил свою гирю. А тут еще погиб Саша Шишкин, оставил вдову и двух крошечных девочек. Тогда я впервые попросила Ивана перестать летать», — так вспоминала Вероника Николаевна о начале «реактивной эры».
Приказом Военного министра СССР от 20 октября 1950 года за номером 00217 подполковнику Кожедубу И.Н. было присвоено звание «Военный летчик первого класса». 17 ноября он назначается командиром 324-й иад[16]. К этому моменту Иван Никитович уже знал, что дивизия вот-вот будет отправлена в Китай, где должна принять участие в подготовке корейских летчиков и, с большой вероятностью, в обороне воздушных рубежей Китая и Северной Кореи.
На Корейском полуострове к тому времени была развязана война. Официальной датой ее начала считается 25 июня 1950 года. 16 сентября в бой вступили крупные силы американской армии: в районе Сеула высадился морской десант, одновременно началось наступление с Пусанского плацдарма; все операции велись при активной поддержке авиации. Северокорейская армия была разгромлена — потеряны сотни тысяч (!) людей, б о льшая часть артиллерии, танков и самолетов (в начале войны северокорейская армия имела на вооружении лишь винтомоторные машины, в основном советского производства, — Як-9, Ил-10, Ту-2). Американские войска вышли на корейско-китайскую границу. Положение северокорейского правительства стало катастрофическим.
Ким Ир Сен обратился за помощью к Сталину и Мао Цзедун[17], — и уже 12 октября сразу 9 китайских общевойсковых армий (около миллиона человек!) двинулись к северокорейской границе. Однако без прикрытия с воздуха рассчитывать на успех не приходилось. Китай, а тем более Корея не имели реактивной авиации, которую активно использовали американцы, — в начале боевых действий ВВС США насчитывали здесь до 1000 самолетов, в том числе около 150 реактивных Ф-80 «Шутинг стар» (плюс поршневые «Мустанги», «Твин мустанги», «Инвейдеры»); к этим цифрам надо прибавить еще более 400 самолетов из состава 7-го морского флота США (винтомоторные «Корсары», «Скайрейдеры» и несколько реактивных «Пантер» Ф-9Ф). Впоследствии американцы непрерывно наращивали численность своей авиации в Корее, причем в первую очередь за счет реактивных машин — «Тандерджетов» (Ф-84), «Сейбров» (Ф-86) и др., — которые к исходу войны составляли уже абсолютное большинство авиагруппировки США.
В сложившейся ситуации требовалось срочное вмешательство СССР — чтобы лишить противника полного господства в воздухе, прикрыв хотя бы тыловые коммуникации союзников. Первыми в Китай были отправлены 151-я гвардейская и 28-я истребительные авиадивизии; на аэродромах Ляодуньского полуострова вновь формировалась 50-я иад .
25 октября китайские части, противопоставляя налетам вражеской авиации т. н. траншейную борьбу (основанную на исключительном трудолюбии и жертвенности китайских солдат), повели мощное наступление по всему фронту.
Неделю спустя в бой вступили советские истребители — сначала 28-й и 72-й гвардейские истребительные полки 151-й гиад , чуть позднее к ним присоединились летчики 139-го гиап 28-й иад.
Первую победа в небе Кореи была одержана уже 1 ноября 1950 года — в 13.10 гвардии лейтенант Ф. Чиж из эскадрильи Героя Советского Союза гвардии майора Стройкова сбил американский истребитель Ф-51 «Мустанг», упавший северо-восточнее города Аньдун. История с «Мустангами», сбитыми Кожедубом в берлинском небе, повторялась…
Часом позже в бой вступила четверка Бордуна из 72-го гиап . Около 14.30 гвардии лейтенант Хоминич сверху-сзади, со стороны солнца, атаковал четверку «шутов» (так наши летчики прозвали американский Ф-80 «Шутинг стар»). Хоминич открыл огонь с дистанции 800 м и вел его до дистанции 200 м, после чего резким набором высоты вышел из атаки. По докладу пункта управления, сбитый истребитель противника упал в 25 км юго-восточнее Аньдуня. Таким образом, Семен Федорович Хоминич стал автором первой воздушной победы реактивной эры, когда реактивный самолет Ф-80 был сбит реактивным МиГ-15.
…Но вернемся к дивизии Кожедуба. 19 ноября летчиков 324-й иад собрали в зале клуба, где перед ними выступил заместитель командующего ВВС МВО генерал Редькин, напомнивший о славных боевых традициях советской авиации, об агрессивности империализма и интернациональном долге. С командованием дивизии встретился В.И. Сталин. Уже в неофициальной части, когда Иван Никитович произнес что-то вроде: «Ну, на «мигах» мы им холку намнем », — Василий Иосифович вновь перешел на официальный тон и твердо сказал: «Вам, товарищ подполковник, там воевать надо по-другому — не так, как вы воевали в минувшую войну. Используйте опыт, приобретенные знания, ум, новую технику… Самостоятельные боевые вылеты запрещаю ».
Для Кожедуба это был удар. Запрет участвовать в боевых вылетах, неоднократно подтвержденный впоследствии, отнимал у Ивана Никитовича главное содержание его жизни. Отстранение от полетов — по какой бы то ни было причине — всегда крайне болезненно для летчика, тем более летчика боеготового, имеющего солидный налет на новой боевой машине и лучший официальный счет в минувшей войне. Для настоящего истребителя полет, тем более боевая работа первичны, расцениваются им как подлинное, главное счастье. В мирное время летчика-истребителя быть не может, его суть и значимость проявляются только в ходе боевых действий. Свидетельств тому в годы Великой Отечественной войны, да и в корейских боях, — десятки. Так, один известный летчик-испытатель, впоследствии Герой Советского Союза, во время войны самострелом уклонился от боевой работы. «Я летчик, я не могу башкой во все стороны вертеть как сорока! » — расстроено отвечал он на вопросы товарищей….
23 ноября 1950 года Иван Кожедуб, в составе молодежной делегации, выехал в Пекин — на международную встречу демократических сил. Через несколько дней в Китай отправились и летчики его дивизии. Самолеты были разобраны (отстыкованы крылья и еще некоторые узлы) и упакованы в деревянные контейнеры. Знаки различия — погоны и петлицы — пришлось спороть, так что офицеры, как заметил впоследствии Н.В. Бокач, стали похожи, в лучшем случае, на демобилизованных поваров. Правда, это оказалось еще и демократизирующим фактором, и за время пути летчики хорошо сдружились.
В начале декабря они прибыли в город Дунфын, что в китайской провинции Гирин. Через несколько дней туда прибыл и эшелон с самолетами. Тогда же в Дунфыне появился Кожедуб. Он сразу поставил дивизии следующие задачи:
1. Собрать и облетать самолеты, пристрелять оружие, проверить пилотажное и навигационное оборудование;
2. Изучить район полетов;
3. Приготовиться к обучению полетам и боевой работе на МиГ-15 шестидесяти корейских летчиков;
4. Изучить летно-тактические данные самолетов противника, их тактику действий;
5. Подготовить летчиков к боевым действиям днем, в составе полков нести боевое дежурство в готовности № 2 одним звеном МиГ-15.
За три с небольшим месяца летчики дивизии налетали на «мигах» по 40–55 часов. Проводились полеты на боевую слетанность в плотных и боевых порядках пары, звена, эскадрильи, а также учебные воздушные бои и стрельбы из фотокинопулемета (ФКП) по маневрирующей воздушной цели на дальностях 150–200 метров. Особое внимание было уделено преодолению критических ситуаций (валежка, штопор, сваливание). Говоря официальным языком отчетов: «Все летчики дивизии были подготовлены и летали по 2-му классу. 30 % летчиков соответствовало требованиям 1-го класса ».
Что касается подготовки китайских и корейских летчиков, Иван Никитович отзывался о них так: «Вначале это было страшно. Они же строя не могли держать. Быстро нашли причину. Питание китайских летчиков было очень бедным. Что там? Горсточка риса, кусочки моркови. Но недели за три их откормили — и дело пошло на лад. Хотя, по сравнению с нашими, они были намного слабее ».
Кожедуб как мог разнообразил тренировочные вылеты. Нередко и сам вступал в учебный воздушный бои с летчиками своей дивизии. Причем отнюдь не всегда победа доставалась прославленному асу, но, как настоящий боец, он был далек от обиды — скорее рад за «условного противника». Тогда же Иван Никитович ввел правило детально разбирать полеты и учебные бои, делая выводы, исправляя ошибки, отрабатывая «фирменные» приемы…
1 апреля 1951 года полки 324-й иад перебазировались с аэродрома Аншинь на аэродром Аньдун, находившийся в непосредственной близости от китайско-корейской границы. Здесь Кожедуб сформулировал новую боевую задачу:
1) Прикрыть от ударов с воздуха гидроэлектростанции на реке Ялуцзян;
2) Прикрыть железнодорожный мост через реку Ялуцзян;
3) Осуществить прикрытие главных дорог снабжения китайских добровольцев и войск КНДР в междуречье Ялуцзян и Ансю.
До дивизии Кожедуба на аэродроме Аньдун базировалась 151-я иад , успешно воевавшая против американцев с ноября прошлого года и накопившая богатый боевой опыт. Однако, по воспоминаниям кожедубовцев, как только они приземлились в Аньдуне, «экипажи 151-й авиадивизии срочно покинули аэродром»[18].
Столь поспешная замена, как и поспешный развод убывающих и прибывающих полков, были очевидной ошибкой и командования корпусом, и вышестоящих командиров. Именно эта поспешность стала причиной относительно высоких потерь вновь прибывших летчиков в первых боях. Удивительно, но, как и в начале Великой Отечественной войны, преемственность боевой работы в Корее фактически отсутствовала или сводилась на уровень случайного личного общения между пилотами. Боевой опыт, достижения и ошибки редко обобщались на уровне эскадрилий, еще реже на уровне полков. Тактические приемы, хитрости и промахи, стоившие большой крови, зачастую даже не были известны личному составу — что уж говорит об их анализе и творческой переработке.
Но если в ходе Отечественной войны, в лучших полках и дивизиях, эти недостатки были устранены: прежде чем бросать в бой, молодежи давали возможность облетать машины, опробовать оружие, постепенно втянуться в боевую работу; новичков посылали на опасные задания в составе опытных групп, предупреждая о тактических ухищрениях противника; боевой опыт пропагандировался и в печати (в «Красной звезде», «Сталинском соколе», газетах воздушных армий), и на армейских совещаниях и конференциях, — то в Корее все эти уроки были преданы забвению, а прежние ошибки повторялись снова и снова. Приходится признать, что отсутствие преемственности в боевой работе, пагубная «разорванность» боевого опыта имели здесь место до самого конца боевых действий, что, конечно же, снижало уровень боеготовности частей и приводило к неоправданным потерям.
Винить в этом следует прежде всего режим секретности, покрывавший корейскую командировку, — свободно говорить о боях в Корее наши летчики могли только в общежитиях, столовых и на полянах боевых аэродромов. Насколько недостаточной была информированность в войсках даже на высоком уровне, насколько велик информационный голод, — можно судить хотя бы по такому свидетельству ветерана, вернувшегося с Корейской войны: «Александр Иванович [19]поселил меня в своем номере гостиницы и каждый вечер, после ужина, мы засиживались с ним заполночь. У нас с ним шли разговоры о воздушных боях в Корее… Его интересовало буквально все, что там происходило. Начиная от взлета и кончая посадкой, как осуществлялось наведение и поиск, какие строили боевые порядки при поиске и в бою, как маневрировали в группах, как стреляли, какими очередями, с какой дистанции и т. д.[20]
Если уж сам Покрышкин мог получить необходимую информацию о боевых действиях в Корее только из личных бесед с их участником, — что уж говорить о рядовых летчиках! И о каком обмене опытом могла идти речь, если у тех же кожедубовцев, прибывших в Китай на смену 151-й иад , не было и пары часов на общение с предшественниками — тех сразу же, «срочно» (!), отправили на Родину.
Не удивительно, что половину всех своих корейских потерь дивизия Кожедуба понесла в первую же неделю боев.
Свой первый боевой вылет летчики 324-й иад совершил 2 апреля 1951 года на перехват разведчика РБ-45, прикрытого десяткой «Сейбров», — однако достать противника, шедшего на высоте около 13000 метров, наши истребители не смогли.
На следующий день произошло несколько боестолкновений, и дивизия понесла первые потери. В результате атаки пары «Тандерджетов» был сбит и погиб гвардии ст. лейтенант П.Д. Никитченко. Позднее в боях были повреждены самолеты ст. лейтенантов Рейтаровского и Вердыша — «миги» разбились при посадке, Рейтаровский получил легкое ранение, Вердыш остался невредим.
Кожедуб негодовал — пунцовый от злости, он громко возмущался действиями Шеберстова, Геся, Васько — ведущих групп, допустивших потери. «Что-то, Саша, ты совсем ослаб , — пенял он своему соратнику Герою Советского Союза А.Ф. Васько, — или без Виктора не видишь ничего? »[21]
Позднее, после разбора ФКП, дивизии была зачтена первая победа, отнесенная на счет гвардии капитана Ивана Яблокова, прицельно атаковавшего «Сейбр» на встречных курсах.
4 апреля вновь был потерян самолет, на сей раз ст. лейтенанта Калмыкова, совершившего посадку на рисовом поле, — впрочем, «миг» быстро отремонтировали, а сам Калмыков отделался ушибами.
В тот же день, около 16 часов, ст. лейтенант Шебанов точной очередью накрыл «Сейбра», промахнувшегося в атаке, — его обломки вскоре были найдены на земле.
7 апреля американское командование предприняло налет на аньдунский мост, рассчитывая, что противник сломлен и деморализован. И хотя в нескольких воздушных боях летчики 324-й иад записали на свой счет три Б-29 (Субботин, Сучков, Образцов), потеряв лишь один самолет ст. лейтенанта Андрушко (летчик катапультировался), — боевая работа дивизии в тот день была признана неудачной: четырнадцати американским «Сверхкрепостям» удалось прорваться к мосту и сбросить бомбы, которые, к счастью, легли неточно.
Кожедуб получил замечание от командира корпуса. Было приказано провести работу с личным составом, вскрыть недостатки и исправить их в кратчайшие сроки. Вот как вспоминает события тех дней один из летчиков, ст. лейтенант Б. Абакумов:
«Кожедуб приказал командирам двух полков регулярно водить людей в бой, а не «отсиживаться» на командном пункте. Были сделаны оргвыводы по кадровым вопросам. Иван Никитович предупредил некоторых любителей держаться в стороне от боя. И все пошло нормально. Главное — люди поверили в свои силы и технику »[22].
8 апреля ст. лейтенанту Шеламонову удалось атаковать и сбить американский самолет-разведчик РБ-45. Следующий день завершился вничью: Гесь сбил «Инвейдер», а Васько — «Сейбр», однако были потеряны и два «мига» — гвардии лейтенант Негодяев получил легкие ранения, а гв. ст. лейтенант Ф.В. Слабкин погиб — его МиГ-15 взорвался в воздухе после атаки «Сейбров».
10 апреля летчики 196-го иап Шебанов и Назаркин сбили по истребителю — Ф-80 и Ф-86.
Таким образом, хотя общий счет первых боев был в пользу кожедубовцев, боевое крещение обошлось им очень недешево — за первую неделю 324-я иад понесла половину всех своих потерь в людях и самолетах.
В эти трудные дни произошло и становление Кожедуба как командира дивизии. Он сумел наладить доверительные отношения с командирами полков, переговорил со всеми комэсками, нашел общий язык с десятками летчиков. Огромных усилий стоила организация надежной работы станций наведения. Несколько раз они попадались на удочку американцев, имитировавших налеты тяжелых бомбардировщиков посредством «шутов» Ф-80 в плотных боевых порядках. Зная, что янки прослушивают его командный пункт, Иван Никитович вступил в радиоигру, давая команды несуществующим эскадрильям для атак с самых неожиданных курсов, — зачастую это оказывалось эффективнее реальных атак…
12 апреля 1951 года, ровно за десять лет до полета Юрия Гагарина, в небе Кореи состоялся воздушный бой, в котором американская авиация понесла самые тяжелые потери за свою историю, а дивизия Кожедуба стяжала яркую воинскую славу.
«В тот четверг американское командование решило окончательно уничтожить переправы через Ялуцзян, и главной ударной силой должны были стать «Сверхкрепости». 48 тяжелых бомбардировщиков под прикрытием около 80 истребителей в 8 часов утра появились в зоне действия советских РТС. Свой курс вражеская армада держала на Аньдунский железнодорожный мост. Для летчиков 324-ой иад наступил час проверки их мастерства и мужества. Допустить разрушение переправ через пограничную реку Ялуцзян — значило, по существу, проиграть войну, и это прекрасно понимали обе противоборствующие стороны. Так что предстоящий воздушный бой мог решить исход Корейской войны» [23].
В этом знаменитом сражении, длившемся не более получаса, американцы потеряли 10 «Летающих сверхкрепостей» (Субботин, Сучков, Гесь, Образцов, Милаушкин, Шеберстов, Плиткин, Кочегаров, Назаркин, Шебанов) и 4 истребителя, скорее всего Ф-84 (Крамаренко, Лазутин, Субботин, Фукин). Предположительно были сбиты еще 3 Б-29 и Ф-86. Дивизия Кожедуба безвозвратных потерь не имела — два поврежденных «мига» вскоре были отремонтированы и вернулись в строй.
После боя на аэродроме и в столовой царило оживление. «Иван Никитович был весел, все время куда-то выбегал — еще бы, звонили из корпуса, из Пекина, из Москвы, поздравляли, расспрашивали, — рассказывал позднее С.П. Субботин. — Говорили, что было много парашютистов, звонили из полицейских участков, докладывая о падениях огромных самолетов ».
После «черного четверга» американцы объявили траур по жертвам воздушного боя. Их командование произвело перегруппировки бомбардировочной авиации в Южной Корее и Японии. Были осуществлены и кадровые перестановки. С тех пор и вплоть до окончания боевой работы 324-ой иад в Корее, «сверхкрепости» стали редкими гостями в «Аллее мигов»[24], — во всяком случае, они более не значатся в списках сбитых дивизией самолетов.
Кожедубовцы успешно сражались в Корее еще 9 месяцев. На их счету и уничтожение группы «Тандерджетов», и разгром 77-й австралийской авиаэскадрильи, и десятки других побед, еще ждущих своих художников и поэтов.
Так что и во второй на своем веку войне Иван Никитович вновь показал блестящий результат — теперь уже не как летчик, а на командной должности: полкам его дивизии были засчитаны 107 (у 176-го гиап ) и 109 (у 196-го иап ) побед, причем среди 216 сбитых вражеских самолетов были 12 «Сверхкрепостей» и 118 «Сейбров». Потеряв при этом всего 27 собственных истребителей и 9 летчиков, дивизия Кожедуба имеет самый высокий для Корейской войны коэффициент эффективности боевой работы: отношение числа одержанных побед к потерям — 9,6 .
К сказанному следует добавить, что Ивану Никитовичу во многом обязана и прибывшая на смену 303-я авиадивизия, особенно на начальном, самом сложном, этапе боевой работы в Корее, когда новичков нужно было прикрыть и ввести в дело, помочь им поверить в себя.
Характерен такой факт: утром 12 апреля (в 9.35 — 9.40), когда летчики 17-го иап и 18-го гиап из 303-й дивизии, поспешно понятые по тревоге, но не имевшие еще боевого опыта, оказались не в состоянии собраться в группы, занять нужный курс и высоты, — Кожедуб лично, под свою ответственность, приказал им в бой не вступать, а вернуться на аэродром. Только этот своевременный решительный приказ помог тогда избежать напрасных потерь.
Позднее, проведя свои первые воздушные бои под прикрытием опытных и надежных кожедубовцев и втянувшись в боевую работу, полки 303-й иад также добились впечатляющих результатов — летчикам этой дивизии были записаны 318 побед (в том числе 18 Б-29 и 162 «Сейбра»[25]), а ее коэффициент боевой эффективности достиг 7,4[26].
Таким образом, на счету этих двух дивизий — 324-й и 303-й иад — половина всех побед, одержанных нашей авиацией в Корее (а ведь там воевали в общей сложности 10 советских авиадивизий и 5 отдельных авиационных полков). Точно также обстоят дела и с наиболее чувствительным для американцев потерями стратегических бомбардировщиков Б-29 — из 69 сбитых в Корее «Сверхкрепостей» 30 на счету двух упомянутых дивизий[27], так что, с какой стороны ни посмотри, их вклад в общую победу более чем внушителен.
Всего же за время Корейской войны советские летчики совершили около 64 000 боевых вылетов, провели 1872 воздушных боя, в которых сбили 1097 самолетов противника (69 Б-29, 2 РБ-50, 2 РБ-45, 642 Ф-86, 178 Ф-84, 121 Ф-80, 13 Ф-94, 2 Ф4У-5, 28 «Метеоров» Мк.8, 8 Б-26, 30 Ф-51, 2 — неопознанные типы). Четыре зенитно-артиллерийские дивизии сбили в Корее 153 самолета противника (из них 7 Б-29). Китайскими и северокорейскими летчиками был засчитан 271 вражеский самолет (в том числе 176 «Сейбров»).
В этих боях погибли 120 советских летчиков и 126 корейских и китайских. Были потеряны 546 самолетов МиГ-15 и 4 Ла-11 (из них 315 «мигов» и все «лавочкины» пилотировались советскими летчиками).
Хотя дивизия Кожедуба превзошла все другие по показателям эффективности боевой работы и заслуживает самой высокой оценки, в ее составе лишь 6 Героев Советского Союза — Григорий Иванович Гесь, Сергей Макарович Крамаренко, Борис Александрович Образцов (посмертно), Евгений Георгиевич Пепеляев, Серафим Павлович Субботин, Федор Акимович Шебанов (посмертно). Еще несколько человек, превысивших условный показатель аса — 5 побед, были представлены к званию Героя, но не удостоены его. Среди них Б.В. Бокач, Н.К. Шеламонов, Л.Н. Иванов, А.К. Митусов, С.Ф. Вишняков, П.С. Милаушкин, К.Я. Шеберстов и А.Ф. Головачев. Е.Г. Пепеляев представлялся Кожедубом к званию дважды Героя Советского Союза, но и это представление не прошло. Позднее, столь же безрезультатно, комдив 303-й иад представил к званию дважды Героя и Н.В. Сутягина.
Сам Иван Никитович Кожедуб за блестящее командование дивизией в Корее был награжден единственным, но любимым летчиками орденом — Боевого Красного Знамени, уже четвертым на его груди.
20 января 1952 года последние самолеты 324-ой иад были сданы прибывшей на смену 148-й гиад , и через несколько дней кожедубовцы вместе со своим комдивом отбыли в Советский Союз.
Так закончилась для Кожедуба его вторая война, в ходе которой он доказал, что заслуживает звания не только великого летчика, но и талантливого военачальника.
В 1985 году, к сорокалетию Победы, ему было присвоено звание маршала авиации.
Умер Иван Никитович Кожедуб 8 августа 1991 года, не пережив Великого государства, во славу которого сражался и побеждал…
С любезного согласия внуков И.Н. Кожедуба –
Василия Анатольевича Кожедуба,
Анны Никитичны Кожедуб
и его невестки Ольги Федоровны Кожедуб ,
вниманию читателей впервые предлагаются письма Ивана Никитовича к его жене Веронике Николаевне и дочери Наташе, отправленные из Китая в годы Корейской войны. В письмах сохранена орфография оригинала.
Обратите внимание, что режим секретности вынуждал автора не только сокращать до первой буквы наименования китайских городов и воинские звания, но и пользоваться «эзоповым языком», именуя авиадивизию «футбольной командой», боевые действия — «игрой в футбол», командиров — «тренерами», а главкома ВВС — «председателем спортивного общества».
Письма И.Н. Кожедуба с Корейской войны
17.05.1951
Мои родные любимые — женочка и дочурка Наташа, обнимаю Вас крепко и целую!!!
Очень беспокоюсь за нашу ласточку. Как же это получилось, что не уберегли от простуды маленькое тельце, нашу радость? Ах, горюшко на нас насыпалось, я переживаю за нее. Лучше бы Ваш папочка перенес больше, чем наша крошечка, и за что это ей такое наказание.
Верочка, передай ей, чтобы она все слушала и хорошо пила лекарства, а папулька ей привезет куклу, шубку (я ей заказал из белочки на 5–6 лет с муфтой и шапкой), туфельки (хотя и грубятина, здесь не видел хороших), ну и на платье что и мамочке…
Все хорошо, но главное — не видно конца возвращения, я так жду тот счастливый день нашей золотой встречи, и хотя мы в разлуке, мой ангел, я знаю и всегда верил в твою порядочность, и мне не страшно отпустить тебя на Черное море. Поезжай, любимая, с дочуркой, хоть отдохнете от удушья летнего и ластунька закалится, да и мамочка тоже, и я увижу Вас загорелых птенчиков, а там, глядишь, и сам прикачу за Вами.
Решение твое одобряю.
Мне лишь одно обидно, что ты, женочка, решила урезать свой родник слов для меня. Я очень прошу тебя писать побольше, а на меня не обижайся, ведь я же не обладаю красноречием. Поэтому как могу, да иногда не дают янки. Но я не теряю надежды на то, что мы летом все же должны отдохнуть вместе и вспомнить ночь с молнией на берегу Черного (моря)…
Придет долгожданная пора, и я уверен, мой кристалл, мой верный друг жизни, что я свалю с плеч тяжесть долгой, ох, долгой разлуки — порукой тому твоя верная любовь ко мне.
Будьте счастливы и желаю быстрейшего выздоровления нашей ласточке.
Целую Вас крепко и мощно.
P.S. Подарки пока не с кем передать. Лучше сам приеду.
4.08.51 г.
П…[28]
Добрый день мои родные любимые пташечки — женочка и доченька Наташенька!!!
Долго ждал от вас письмецо и, не дождавшись, решил поговорить с вами — может быть, на душе легче станет, а то так грустно, что прямо злишься сам на себя. 30 июля, в день прибытия почты, я отправился по своим делам в П. (Пекин) и в пути разминулся с почтой. Я знал, что мне должно быть письмецо от тебя, милая женочка, а потому злость на себя несчастливца еще больше увеличилась. Духотища в вагоне, тем более когда проезжаешь тоннель, усиливала мое раздражение, и ночь прошла в «бочках» (не думай, родная, о последнем слове, это нашенская фигура). Утром я уже был в М. и днем обратно в мученический путь.
В вагоне все было открыто настежь, и меня мой лечащий врач не раз предупреждал, чтобы я поберегся со своим гайморитом, а то я расскажу вашей супруге.
С этими врачами как поедешь, так они за дорогу могут залечить тебя.
Первого августа изможденные и изнуренные мы прибыли в назначенное место.
Шум, гам, тара-рам, и я уже в целом спокойно всматриваюсь в жизнь этого города. И чего только не увидишь! Особенно поражают имеющие жалкий вид рикши.
Ну, об этом всем я подробно буду излагать при нашей встрече, моя родненькая, ненаглядная женочка. Может, поначалу тебе и неинтересно будет слушать эти правдивые сказки, но я думаю, что смогу заинтересовать тебя.
Как мне хочется быстрее встретить вас, мои вы голубочки, и говорить, все говорить, обо всем говорить с вами.
Поместили меня в главный корпус, да окна оказались выходящими на центральную улицу и спать мне не удалось. Многое я передумал за ночи пути следования и за прошедшую, и все время вы у меня в голове.
Все мечтал о нашей скорой встрече после длительной разлуки, как я буду встречаться с вами, мои роднушки, и какой восторг будет у вас, и как вы выглядите… Да, скорой. Дело пахнет концом сентября, ну максимум октябрем. И для меня, моя вечно любимая женочка, это будет весной, которая продлиться и сольется с настоящей весной 52-го. Побывал в больнице, посмотрели меня и, к моему удивлению, снимок гайморовых полостей показал их чистоту. Даже врач удивилась. Ах, как хорошо. Немножко сердце устало и оно видимо страдает, да оно болеет за вас, мои лапулечки.
Нет письмеца, и я многое передумал о своих любимках. Остальное все нормально, лишь немного жирноват, но это н.з. для тебя, моя милая женочка. Побродил по магазинам, и много есть хорошего материала, но моя кишка тонковата, только расстроился. Но кое-что купил для тебя, любимка, и для дочи. Это секрет.
Обнимаю и крепко целую вас, мои истосковавшиеся любимки. Тебя, голубочка, еще и дополнительно. Будьте здоровы и счастливы. До скорой встречи.
19.11.51 г.
Добрый день мои ненаглядые родные пташечки — женочка и дочурка!!!
Сегодня у меня особенно радостно на сердце, а причиной явилось твое, любимая женушка, теплое и чувствительное письмецо. И как я счастлив, что обо мне беспокоится и страстно любит друг жизни, это ты, моя кристальная Вероничка, а еще наше общее счастье — дочурка.
Как приятно чувствовать себя отцом, любящим свою семью и страстно ждущим долгожданной встречи. Какое это счастье и блаженство — мечтать о семье <…>. Ты с первых дней нашей встречи заполнила мое пустое одинокое сердце светлостью своей девственности, ума и человечности. Дорожи, родная, этим, и я знаю, что любые сроки нашей разлуки не должны сломить нашу волю любви друг к другу. <…>
Вот видишь, Вероничка, как можно превратиться в людоеда, да и ничего нет удивительного, находясь в стране чудес, где еще существует первобытно-общинный строй. Нет, я достаточно сыт, пусть лучше едят дипломаты — это их хлеб.
Нет прекраснее нашей любящей Родины, наших людей. А сколько прекрасного таланта заложено в нашем народе, сколько мужества и героизма.
И вот я смотрю на ребяток — и до чего же измотались, а стоит только поговорить о семьях, как уже сразу загораются глаза и каждый очень ждет возвращения в свою семью, на свою любимую Родину. Много написано о любви к преданной своей матери — Родине. <…> Очень сильно мне понравилась книга «Северное сияние»[29]. Вот где описана любовь, проверенная на практике. Да, так надо любить свою семью, свою жену, а жене своего мужа. Очень умные, образованные и мужественные были люди.
Перехожу к Вам в дни предпраздничной горячки. Вот и я бы бегал вместе с тобой, любимка, и нет ничего зазорного, и не надо обращать внимание на посторонних, а делать удовольствия для женочки. Теперь я умнее стал. А там приготовления — и я верчусь на кухне — какой прекрасный запах, ну а от поросенка у меня действительно слюна клубится, только успеваю глотать, а ко всему этому хорошее вино, ну а мужичкам водочки и т. д. Ну, не буду тебя, родная, расстраивать до нашей встречи, пока об этом забудь. А как я рад за нашу любимую ласточку, нашу умницу-доченьку Наташеньку. Мамочка, скажи ей, что папочка ее за это очень любит и привезет ей скоро секрет — пусть только во всем всегда слушается свою хорошенькую мамулю. Вот я хорошо представляю, как она румяная приходит домой, снимает шубку — и дом наполняется шумом. <…>
Дела по работе неплохие, но их трудно видеть в Москве — очень далеко.
Главное — быстрая встреча с Вами, птенчики родные и любимые.
Обнимаю и крепко целую Вас, твой верный муженька, страстно любящий тебя.
29.09.51 г.
Добрый день и час мои родные любимки — женочка и дочурка!!!
Захватываю Вас в свои объятья и нежно обнимаю. <…>
У нас уже второй день идет дождь, и прямо образовалось озеро. Вот чудеса. Такой погоды мы даже не ждали. Эти чудеса бывают лишь здесь, и когда только вырвемся из этой клетки? На горизонте вновь начинает показываться подсказка, что к празднику. Но сколько уже было этих праздников и этих уток всевозможных, прямо со счету можно сбиться.
Я припоминаю кинокартину «Подвиг разведчика» и слова артиста Кадочникова: «Терпение, терпение, милейший друг…». Так вот терпи, роднуля, и я терплю, и думаю, что вытерпим.
Очень и очень рад, что наша лапуля довольна книжками. Теперь все выучит, и я приеду, а она уже будет рассказывать сказки. Как это хорошо в семейной жизни и как я жду той счастливой минутки, когда смогу посадить дочурку на колено и внимательно слушать ее, ловить ее новые выражения. <…>
Мое здоровье хорошее, только лишь нервное переутомление, да оно не так было бы, если бы не эта длительная чертовская разлука. Но в жизни было, видимо, начертано, чтобы годик пожертвовал для общего дела. И вот после нашей встречи это будет казаться сном — лег спать зимой и проснулся тоже зимой.<…> Если удастся, махнем подлечится, как ты, роднуля? Ну хорошо, не буду тебя расстраивать, да и сам расстраиваюсь не меньше тебя. <…>
Ну, бывайте здоровы и счастливы. Желаю быстрее обнять своего папухастика, а пока он вас крепко обнимает и нежно целует, а тебя, моя красавица, еще и еще раз.
Твой верный и страстно любящий муженька Ваня.
Целую мамульку. Привет хорошим знакомым.
31.12.51
Добрый день мои родные любимки — женулька и доченька!!!
Весьма сожалею, что мне не пришлось обнять и горячо поцеловать вас в 1951 году. Но я жил мыслями вместе с вами; с каждым днем стремился к вам, мои вы ненаглядные птенчики.
Обстановка не позволила нам встретиться за год, тысячи километров разделяли нас. А сколько порывов было к родным местам.
Ох, как много было томительных ночей! Такой тяжелый год разлуки забыть очень трудно, много здоровья отнял он, но все должно восстановиться при нашей встрече, да, любимка? Прикосновение твоих губ, моя ты нежная женочка, исцелит все болезни, и мы заживем счастливой семейной жизнью.
Ах, как я хочу увидеть нашу ласточку, нашу попрыгунью и малунью. Прямо так хочется услышать ее лепет, потискать ее немножко. Я представляю, как она уже вытянулась. Мамочка, скажи ей, если она будет расти послушной девочкой, то папочка обязательно привезет ей секрет.
Женуленька, прямо скажу, что очень и очень соскучился без нашей рыбоньки. Думаю, ты не приревнуешь, а? (…) Итак проходит год томительных ожиданий, а вот у меня нет никакого веселья перед новым годом. Кажется, он должен наступить при нашей встрече. Да, очень тяжело встречать два года без вас, мои вы любимки, без твоего веселья, женочка. Один новый год я встречал в сложной окружающей обстановке, когда каждую минуту бродила и висела очень большая неприятность, на второй год ситуация еще более обострилась. Надеюсь, что выдержу, ведь коммунисты не боятся никаких трудностей. Подниму бокал за вас родные, за ваше здоровье и нашу быстрейшую встречу. Это будет в 5 ч. утра 1.1.52 г. А там и на работу, ведь ухо надо держать востро. Думаю и вы выпьете за мое здоровье. Да, в 24 часа по Москве, я буду чувствовать и ваш звон бокалов, и звон кремлевских курантов. Быстрее, родные, принимайте меня в свои объятья, достаточно томиться. Очень хочу увидеть столицу и свою красавицу женульку.
Мои дела идут неплохо. Передовая футбольная команда прибыла, так что есть полная уверенность в отправке нашей команды числа 20–24.1.52 г.
Приедем играть на старое место, а как дальше и куда — ничего не известно. Главное — благополучно доехать. Придется председателю спортивного общества готовить подарок, а то может обидеться. Все продумаем с Николаем Васильевичем, ведь он его хорошо знает. А о нашей удачной игре хорошо знает председатель, так что, как-будто, идет все хорошо.
Но у такого председателя на глазах работать очень трудно, придется применять хохлацкую смекалку (а она у меня очень «смекалистая», ха, ха…). Ну хорошо, я уже стреляный воробей, да плюс твой светлый ум, лапуля, и все будет в порядке.
Слыхал, что Александру Ивановичу дали г… [30], не знаю, насколько верно, но в это время получить очень и очень трудно, наверное, совесть заговорила.
Я в настоящее время более серьезными делами занимаюсь, а поэтому ждать не приходится, да и рановато еще. Ну, не буду задевать твое больное место, придет время будешь и…(генералом).
Труд никогда не пропадает даром, главное — честно трудиться на благо Родины, на счастье своей семьи.
Хотя письменно, еще раз поздравляю вас, мои любимки, с наступающим Новым Годом и горячо целую вас, а тебя, кристалл мой родной, несчетное количество раз. Пожелаю вам хорошего здоровья и быстрейшей нашей встречи.
Целую мамульку и Лерку[31].
Прошу писем больше не писать. До скорой встречи, любимки.
4.01.52
Добрый день мои родные любимки — женочка и доченька Наташенька!!!
В первых строках своих поздравляю нашу ласточку-доченьку Наташеньку с днем рождения и желаю ей хорошего здоровья, да быстрее встретить своего папулечку.
Да, родная женочка, вот прямо незаметно прошли 5 лет с тех пор, как ты родила нам дочурку. Очень трудно было тебе в те минуты, но ты знала, что вокруг ходит и очень волнуется твой Ванюхастик.
Любимая моя, хочу тебя поздравить с пятилетием материнства.
Мать — это звучит очень гордо, и чтобы стать матерью, надо пройти великое испытание, а затем очень чутко и внимательно воспитывать ребеночка.
Я всегда сочувствовал тебе, родная: ты ведь и сама не успела погулять, а тут такая ответственность.
Ах, как бы мне хотелось в этот знаменательный день, 4 января, устами и лаской поздравить вас, мои вы бесценные любимки!
Но тяжелая разлука забрала и этот день. Конечно, мы еще не один раз будем отмечать эту славную семейную дату, но пятилетие прошло. Как жаль.
При встрече все наверстаем. Да, мои вы хорошие любимки-птенчики?
Скоро встреча. У меня такие суетные дни пошли. Приступили к тренировкам вновь прибывшей футбольной команды.
Пройдет две недели, и равномерный звук колес унесет твоего Ванюхастика из «лучшего» места и начнется сближение наших тел. А с каким трепетом я буду ждать нашей долгожданной встречи! Тебя, родная голубочка, прошу подготавливать себя для этого особенного дня в нашей жизни, а то я ведь хорошо знаю твое сердечко — очень чувствительное и нежное, а его нам надо очень беречь.
На днях вылетаю в П…(Пекин.), думаю что сумею выполнить ваши заказы, мои вы роднульки. Побуду денька три, хорошенько присмотрюсь, да взвешу, но, вероятно, будет трудно прикидываться, ведь тяга к вам все больше станет увеличиваться и останутся считанные дни, когда неимоверная магнитная сила начнет приближать меня к вам, любимки.
Пару слов о встрече Нового Года.
С вечера присели с футболистами и тренерами. Без четверти пять утра (по-московскому 24 часа) протянули по единой за старый год — год тяжелой разлуки и благородного труда, а в 24 часа подняли бокалы за нашу любимую Родину, за т. Сталина, за наши родные и любимые семьи. Я мысленно представил тебя, моя кристальная голубочка, и нашу лапулю и выпил за ваше здоровье, счастье и нашу быстрейшую встречу. Но пора было ехать на работу, и наша евнушеская компания распалась. А уже первого игра в футбол.
Очень тяжело и нерадостно встречать Новый Год врозь. Пожелаю тебе, любимая моя женулька, чтобы больше никогда не встречать Новый Год нам раздельно. Пока на бумаге, но и душой обнимаю и горячо целую Вас, птенчики, а тебя, женочка, пламенно и страстно.
Целую мамульку и желаю ей не болеть в Новом Году.
P.S. Женочка, ты, наверное, прекратила писать. Вот уже прошло две почты, а мне нет письмеца, очень грустно. Ну, больше не пиши.
08.01.52
Добрый день мои вы родные любимые птенчики — женулька и доченька!!!
Так ждал от Вас весточки, но вот уже приходит третья почта, а письмеца все нет. Я не допускаю и мысли, что у вас дома что-то случилось. Думаю, что ты, роднулька, ждешь моего приезда с конца сентября, потому и прекратила переписку. Но наша футбольная команда немного задерживается, а вместе с ней твой лапусик. Конечно, мне хотелось бы быстрее света лететь к вам, мои хорошие любимочки. <…>
А как ты себя чувствуешь, родная моя? Да, большому испытанию подверглась ты, любимочка. Я еще на два года постарел. Не даром при этой игре считают год за три. Но уже близок час встречи, и я начинаю прихорашиваться, думаю лицом в грязь не ударить перед своей красивой женочкой. Конечно ты, роднулька, в любой момент узнаешь своего Ванюхастика, а он тебя, а вот за доченьку прямо боюсь, она наверное так вытянулась, что прямо трудно будет узнать. Но папочка ее узнает по голубым глазам и красивому личику. Мамочка, а как наша доченька кушает и слушает родителей? Я думаю, она очень хорошая и умная девочка, очень ждет обещанный секрет, но больше всего своего папочку.
Дела у меня идут неплохо, закругляемся. Завтра улетаю в П…(Пекин) ведь надо же обдуманно потратить свои миллионы, а то все некогда. Долго думал, но решил сшить себе демисезонное пальто, а то ехать неприлично в серенькой тужурке. Да оно пригодиться и для посещения театров. Вот я здесь уже и отстал от культурной жизни, и теперь буду лучшим твои партнером. Чем смотреть на тр…(?), то лучше посмотреть или послушать хорошую духовную вещь. Вот видишь родная, такая встряска оказалась для меня полезной, пора уже и замечать в чем смысл жизни.
А какие у тебя успехи, моя ты милая женулька? Думаю, что своими успехами ты порадуешь меня. Я буду рад даже самым маленьким и всегда буду рад разделить твою неудачу, хотя она, конечно, будет маленькой. Меня уже трудно научить играть на пианино, ведь медведь мне наступил на ухо, но чувствовать и понимать я сумею. Ну вот и все, что я хотел тебе написать, а сказать хотел гораздо больше. Кончаю, а то задняя полусфера очень замерзла. У нас похолодание, мороз до –16, а жилье продувается насквозь, от топки печи даже разваливаются, но еще на несколько дней нас хватит.
До скорой встречи. Обнимаю и крепко целую вас, дорогая доченька и тебя, любимая Вероничка.
Примечания