Верность — страница 22 из 52

В старших классах, когда увлеченная театром Сэм ходила на репетиции, Линкольн приходил вместе с ней. Он брал домашнюю работу и, устраиваясь на заднем ряду, погружался в уроки. Ему с легкостью удавалось отстраниться от происходящего, заблокировать разговоры и шум.

А еще ему очень нравилось слушать голос Сэм и решать задачи по химии.

Линкольн бы с радостью составил ей компанию в студенческом театре, пока Сэм репетировала, но она заявила, что из-за него ей достается чересчур много внимания.

– Ты напоминаешь им, что я другая, – сказала она. – Первокурсница, да к тому же не местная. Мне нужно, чтобы на меня смотрели и видели мою роль, мой талант – и ничего больше. А из-за тебя они вспоминают, что я героиня слащавой истории.

– Почему слащавой? – спросил он.

– Потому что ты эдакий преклоняющийся передо мной деревенский паренек.

– Я не деревенский паренек.

– Для них именно такой, – спорила она. – Как будто мы оба только что свалились с грузовика с помидорами. Их забавляет, что мы из Небраски. И вообще-то ребята думают, что слово «Небраска» забавное. Говорят, это все равно что Тимбукту или Хобокен.

– Или Панксатони? – предположил он.

– Точно. И они считают уморительным, что мы поступили в один университет.

– А что здесь смешного?

– Слишком слащаво, – ответила она. – Именно так и поступили бы два провинциала. Если продолжишь таскаться на репетиции, мне не видать хороших ролей.

– Может, им поставить «Поллианну»?[82]

– Линкольн, пожалуйста.

– Я хочу проводить с тобой время, а если перестану приходить в театр, мы не будем видеться.

– Будем, – возразила Сэм.

Но получилось иначе.

Они встречались только за завтраком в столовой общежития. Или когда Сэм поздно вечером после репетиций стучалась в дверь его комнаты, чтобы Линкольн помог ей с заданием.

Сэм могла даже поплакаться о том, что творится в труппе, но не желала оставаться на ночь, ведь у него был сосед.

Линкольну всегда не хватало общения с девушкой.

– Мы чаще бывали вдвоем, когда жили с родителями, – жаловался ей Линкольн: обычно в какую-нибудь из тех редких пятниц, которую она проводила в его комнате, позволяя обнимать себя.

– Но в старших классах у нас была куча времени, – парировала Сэм.

– А почему у остальных студентов много времени? – спросил он.

– У кого конкретно?

– У всех, кроме тебя, – вздохнул Линкольн. – Куда ни пойду, везде народ собирается вместе. Сидят в комнатах друг у друга или в гостиной, в студенческом клубе. А еще гуляют.

Именно такой он и представлял себе университетскую жизнь. Вот он лежит рядом с Сэм на узком матрасе, держит ее за руку, когда они идут на лекции, сидит возле нее на скамейке или на диванчике в кофейне.

– У меня есть время для всего этого.

– Может, тогда тебе стоит проводить время со всеми остальными, – обиделась Сэм и отодвинулась, застегнула черный кардиган и заколола волосы заколкой.

– Нет. Я хочу проводить время с тобой.

– Сейчас я здесь, с тобой, – заметила она.

– И замечательно. Почему мы не можем видеться чаще? Хотя бы раз в неделю?

– Но это невозможно, Линкольн.

– Почему? – Линкольна раздражало, что он канючил, словно ребенок.

– Я поступила сюда не для того, чтобы торчать в кампусе со своим школьным приятелем. Я приехала сюда, чтобы получить шанс построить карьеру.

– Я не школьный приятель, – настаивал он, – а твой парень.

– Наверняка в общежитии найдется полдюжины девушек, которые мечтают провести следующие четыре года в твоих объятиях. Если это то, чего ты хочешь.

– Я хочу тебя.

– Тогда будь счастлив со мной такой, какая я есть.

* * *

Сэм не пожелала приезжать домой на зимние каникулы. Она захотела остаться в кампусе и участвовать в местной постановке «Рождественской песни» Диккенса[83]. Она была почти уверена, что сможет получить роль Крошки Тима. Но отец использовал мили для часто летающих пассажиров и купил дочери билет первого класса.

– Никогда раньше не летала бизнес-классом, – волновалась Сэм. – Надену что-нибудь в стиле Бетти Грейбл[84], например, длинные перчатки, и закажу джин с тоником.

Линкольн предпочитал баночные коктейли, что, по словам Сэм, было очаровательно.

– Очень по-американски. Я сделаю тебе сэндвичи.

Но Сэм не выполнила обещание. Она сказала, что не сможет проводить Линкольна до автовокзала, поскольку в тот день у нее была важная встреча в театре. Он заверил ее, что в полном порядке, а ей вообще не надо отвлекаться.

Девушка, которая способна сыграть Крошку Тима, никогда не должна возвращаться ни в кампус, ни куда-либо еще в одиночестве.

Но Линкольну не нравилось, что, учитывая поездку на автобусе, он опять не увидит Сэм некоторое время. По крайней мере, они оба должны оказаться дома, вместе провести каникулы и отпраздновать наступление Нового года. Пожалуй, если бы они снова встретились в привычном месте, их отношения могли бы наладиться.

Еще до того, как отправиться на автовокзал, он решил оставить Сэм записку и сообщить, что будет скучать по ней.

В круглосуточном магазине напротив общежития Линкольн купил недорогой букет цветов и написал на листе бумаги послание.


«Сэм!

Знаешь, даже несмотря на то, что я еду по Долине Смерти,

Мое сердце летит первым классом.

С любовью, Линкольн»


«Звучит романтично, – подумал он, направляясь к ней. – Есть намек на географию и даже что-то библейское».

Линкольн добрался до ее этажа и остановился у лифта, чтобы добавить постскриптум.


«Я люблю тебя, бесконечно и навсегда».


Только он закончил писать «навсегда», как двери одного из лифтов открылись.

Линкольн почти улыбнулся при виде Сэм. Почти. Она стояла на цыпочках и тянулась вверх, уверенно обнимая за шею какого-то парня. Эти двое целовались слишком… увлеченно, чтобы заметить, как лифт остановился.

Парень запустил одну руку в черные вьющиеся волосы Сэм, а второй сжимал ее короткую юбку. Линкольн не успел осознать всю неправильность этой картины, как двери закрылись.

«Наверное, они репетируют», – подумал он. Ведь он узнал парня, тот играл в театре.

Линкольн нажал кнопку «Вниз». Двери снова разъехались в стороны.

Конечно же. Марлон. Невысокий, смуглый, из другой страны.

Бразилии. Или, возможно, Венесуэлы. На вечеринках вокруг таких, как он, всегда собиралась толпа. Такие, как он, запросто забирались на стол, чтобы провозгласить тост.

Марлон. В сентябре они с Сэм играли в пьесе «Солома»[85].

Сэм прервалась и сделала глубокий вдох. Линкольн увидел ее язык.

– Марлон? – сказал он вслух.

Сэм резко обернулась. Ее лицо вытянулось, а двери лифта опять закрылись.

Линкольн начал сердито нажимать на кнопку.

Двери вновь открылись, но Линкольну вдруг стало все равно.

Теперь ему нужен был другой лифт. Внезапно ему захотелось срочно уехать.

– Линкольн. – Он услышал голос Сэм.

Но проигнорировал ее, продолжая нажимать на кнопку.

– Позволь мне объяснить, – попросила она.

Линкольн продолжал бить по кнопке.

– Он никуда не поедет, пока мы здесь, – добавила Сэм, продолжая стоять в кабине.

Марлон придерживал дверь.

– Тогда выходите, – выдавил Линкольн.

– Можешь поехать с нами, – предложил Марлон сексуальным голосом Рикки Рикардо[86].

Удар, еще удар.

– Линкольн, перестань, ты поранишься, – сказала Сэм.

– А, точно, – догадался Марлон, – это Линкольн. – И протянул руку.

«Он как будто хочет обнять меня, – пронеслось у Линкольна в голове. – Нет, скорее, представить: “Леди и джентльмены, Линкольн!”»

Двери лифта начали закрываться. Сэм шагнула в проем.

– Убирайтесь, – велел Линкольн, – оставьте меня.

– Нет, – возразила она, – никто никуда не пойдет. Линкольн, ты меня пугаешь.

Он с силой нажал на кнопку «Вниз». Свет погас.

– Давайте-ка успокоимся, – посоветовал Марлон. – Мы же взрослые люди.

«Нет, – мысленно возразил Линкольн, – ты взрослый. А мне всего девятнадцать. И ты разрушаешь мою жизнь. Целуешь мою девушку и трогаешь ее своими ручищами».

– Все не так, как ты думаешь, – настаивала Сэм.

– Разве? – спросил Линкольн.

– Ну… – дипломатично начал Марлон.

– Не так, – заявила Сэм. – Позволь мне объяснить.

Вероятно, Линкольн и позволил бы ей говорить, но ему хотелось плакать. А он не желал, чтобы Марлон видел его слезы.

– Просто дай мне уйти, – сказал Линкольн.

– Ты можешь воспользоваться лестницей, – встрял Марлон.

– О, – удивился Линкольн, – точно. – Он старался не бежать к лестнице, хватало того, что он уже плакал. Сначала на восьмом этаже женского общежития, потом на автовокзале, затем путешествуя через Неваду, Юту и Вайоминг.

Он всхлипывал, уткнувшись в рукава клетчатой фланелевой рубашки, как самый печальный лесоруб в мире. Пытался вспомнить, как обещал Сэм, что никогда не сможет полюбить другую. Изменилось ли все сейчас? Неужели ей удалось превратить их обоих в лжецов?

Разве вера в настоящую любовь не являлась самым важным? Важнее, чем какой-то Марлон?

Линкольн понял, что позволит Сэм все объяснить. Когда вернется домой.

Хотя… нет, он не станет даже спрашивать ее о случившемся.

В Колорадо Линкольн решился написать Сэм.


«Я не верю, что ты мне изменяла, а даже если и так, это не важно. Я люблю тебя больше всего на свете, ничто другое не имеет значения».


Ив встретила Линкольна на автобусной станции.

– Ну и видок! – воскликнула она. – Неужели обчистили бомжи?