Ложь! Когда мы с Митчем начали встречаться, я покупала вещи восемнадцатого размера[115] и только много лет спустя похудела.
Я упомянула об этом, а она спросила: «Что? Восемнадцатый размер? При твоем-то росте? Никогда не думала, что все было так плохо».
<<Бет – Дженнифер>> Порой мне искренне жаль твою маму… а иногда я просто ненавижу ее.
<<Дженнифер – Бет>> Вот как я живу последние двадцать лет. Наверное, она считает, что оказала мне услугу, воспитав веру в то, что целый мир против меня, а я никогда ничего не добьюсь.
Вернувшись домой, я увидела, что Митч меняет освещение в спальне для гостей. (Я догадалась, что он превращает комнату в детскую, но еще не готова ничего обсуждать.)
Когда я прихожу к Митчу после очередной встречи с мамой, чувствую себя странно. Будто случайно очутилась в новой жизни и не должна была попасть туда из предыдущей: ведь между ними нет ни малейшей тропинки.
В общем, я смотрела на него, и Митч, который, конечно же, не знал, в каком аду я недавно побывала, сказал кое-что настолько приятное, что я сумела забыть о произошедшем.
<<Бет – Дженнифер>> И что именно?
<<Дженнифер – Бет>> Кое-что личное.
<<Бет – Дженнифер>> Уверена, так и есть, но ты же не можешь просто написать: «А потом Митч сказал нечто чудесное, излечив меня от этой заразы, коей является моя мать», – и не сообщить подробности.
<<Дженнифер – Бет>> Он не сказал ничего важного. Но вместо «привет» заявил, что я отлично выгляжу… и, когда мы поженились, он не подозревал, что с каждым годом я буду все красивее и красивее. И вовсе не потому, что я сияю.
«Хотя ты и правда вся светишься».
Сообщая все это, он стоял на стремянке, поэтому создавалось впечатление, будто мы герои пьесы Шекспира.
<<Бет – Дженнифер>> Если ты погибнешь в результате страшного несчастного случая, я выйду замуж за Митча и буду жить долго и счастливо.
(Долго и счастливо, потому что Митч – самый лучший муж на свете. А он остаток жизни будет тосковать по своей единственной настоящей любви. То есть по тебе, дорогая.)
<<Дженнифер – Бет>> Мой прием назначен на 12:30.
<<Бет – Дженнифер>> Буду готова к полудню.
Глава 55
Чак пригласил Линкольна присоединиться к клубу любителей позавтракать ночью. Каждую среду в полночь некоторые редакторы и пара ребят из отдела верстки собирались в закусочной в центре города.
Чак сказал, что верстальщики – нечто среднее между редакторами и художниками, но с ножами. Однажды вечером он привел Линкольна в производственное помещение, чтобы показать, как они работают.
Страницы в «Курьере» пока не нумеровались на компьютере, поэтому каждую статью печатали в длинную колонку, затем разрезали и с помощью воска приклеивали на макет страницы, разный для каждого издания.
Линкольн наблюдал, как верстальщик торопливо переделывал первую страницу, разрезая и приклеивая колонки, и передвигал их, как кусочки пазла.
Верстальщики и редакторы были уверены: даже если в новогоднюю ночь компьютеры дадут сбой, они все равно смогут вовремя выпустить газету.
– Машины постоянно выкидывают фокусы, – сказал Чак, прожевав клубный сэндвич. – Без обид, Линкольн.
– Я и не обижаюсь, – ответил Линкольн.
– Компьютеры выйдут из строя? – спросила его одна из художниц, слизывая кетчуп с большого пальца. Она, похоже, надеялась на положительный ответ.
Линкольн не мог вспомнить ее имя, но у нее были растрепанные волосы и большие карие глаза. Ему не нравилось представлять ее с ножом в руках.
– Не думаю, – заметил Линкольн. – Код не особо сложный, и у нас есть отличная команда экспертов, которая работает над решением проблемы. – Он хотел, чтобы прозвучало как насмешка, но получилось довольно искренне.
– Ты говоришь о том парне из Хорватии или Боснии, который починил цветной принтер? – уточнил Чак.
– Кто-то починил цветной принтер? – удивился Линкольн.
– Я просто знаю, что не стану принимать удар на себя, если издатель не сможет прочитать свою статью во время завтрака новогодним утром, – продолжал Чак. – Не горю желанием подавать документы на пособие для ребенка.
Даже Дорис беспокоилась о проблеме миллениума.
На той неделе она спросила Линкольна: может, ей вообще не стоит приходить в офис первого января? А если компьютеры перестанут работать, что будет с торговыми автоматами?
Линкольн заверил Дорис, что наверняка все будет как обычно.
И предложил ей кусочек пирога со сладким картофелем.
– Думаю, вечером тридцать первого мне все равно лучше остаться дома, – заметила Дорис. – Запасусь самым необходимым.
Линкольн вообразил холодильник, заполненный сэндвичами с индейкой, и кухонные шкафчики, набитые упаковками самых разных видов «Пепси».
– С детства не ела такой пирог со сладким картофелем, – призналась Дорис. – Надо написать твоей маме благодарственное письмо.
Мать Линкольна не могла определиться, как отнестись к наступлению двухтысячного года, положительно или отрицательно. Она не сомневалась, что наступит хаос, но считала, заминка пойдет миру на пользу.
– Мне не нужна глобальная сеть, – сказала она. – И я не хочу, чтобы необходимые нам вещи доставляли самолетами с других континентов. Знаешь, у нас в подвале до сих пор пылится стиральная машина с ручным приводом. Как-нибудь справимся.
Линкольн не пытался спорить и подумал, что мать, вероятно, оценила бы стимпанк[116].
Тем временем сестра забила свой подвал консервами.
– Беспроигрышный вариант, – пояснила Ив. – Если ничего не случится, я могу целый год не ходить в магазин. А если, наоборот, мама будет вынуждена приехать сюда и питаться спагетти, тогда она точно их полюбит: выбора-то не будет.
В канун Нового года Линкольн планировал работать, как и остальные сотрудники ИТ-отдела. Но Джастин и Дена хотели, чтобы он посетил вечеринку в «Ранч Боул». Там должна была выступать «Сакаджавея», а еще наливали шампанское.
Джастин называл это мероприятие кутежом тысячелетия.
А потом позвонила Кристин и позвала Линкольна на День возрождения.
– Вот как, значит ты называешь этот праздник?
– Линкольн, перестань. Новый год – мой любимый праздник. А этот – самый важный в истории.
– Кристин, не будет ничего необычного. Стрелка часов лишь начнет отсчет очередного года.
– А людям нравится смотреть на такое, – возразила она.
– Это просто число.
– А вот и нет, – спорила она. – Это шанс проснуться новым человеком.
Глава 56
От: Бет Фримонт
Кому: Дженнифер Скрибнер-Снайдер
Отправлено: Ср., 22.12.1999, 11:36
Тема: Итак…
Как прошел визит к врачу?
<<Дженнифер – Бет>> Черт. Даже несмотря на токсикоз, я набрала в два раза больше, чем должна была. Ребенок лежит неправильно, никакого сердцебиения мы не услышали, а еще Митч завалил врача вопросами. Он хотел знать все об эпидуральной анестезии, эпизиотомии[117] и о чем-то под названием «созревание шейки матки».
Правда, звучит отвратительно? Теперь врач подумает, что мы чокнутые.
<<Бет – Дженнифер>>
1. Почему гинеколог думает, что вы чокнутые?
2. Как узнать, что твоя шейка матки созрела? Постучать по ней?
<<Дженнифер – Бет>>
1. Какие только безумные темы мы не обсуждаем в кабинете! Пол. Родительство. Необходимость лежать раздетой перед другими людьми.
2. Понятия не имею. Я пыталась не обращать внимания, но совершенно ясно: втайне от меня Митч читал о беременности и увлечен идеей естественных родов, которая лично мне кажется довольно абсурдной. Я совсем не против общего наркоза.
<<Бет – Дженнифер>> Очень жаль, что Митч не может самостоятельно родить ребенка.
<<Дженнифер – Бет>> Боже, уверена, ему бы наверняка понравилось.
Глава 57
Учитывая, что все вокруг только и говорили, что о наступлении двухтысячного года, Рождество подкралось совсем незаметно.
В канун праздника Линкольну пришлось работать.
– Кто-то должен быть здесь, – сказал Грег, – но не я. Я взял напрокат костюм Санты.
На самом деле Линкольн не возражал. Ив вместе с мужем и детьми уехала в гости к родным Джейка в Колорадо, а мать Линкольна не любила Рождество или «любой другой иудео-христианский праздник».
Встретив Рождество на рабочем месте, Линкольн отправился на ужин с той же самой компанией редакторов.
На противоположном берегу реки располагалось казино с круглосуточным шведским столом.
– По случаю рождения Христа там сегодня подают крабов, – сообщил Чак.
Малютка Эмилия тоже появилась там. Линкольн понимал, что она наблюдала за ним, но старался не поощрять ее внимание. Ему не хотелось предавать Бет. «А то не пустят прокатиться на “Горе брызг”», – подумал он.
Выходной день он провел с мамой: ел свежее имбирное печенье и смотрел телевизор, где показывали фильмы с Джимми Дуранте[118].
Когда на следующее утро Линкольн спустился на кухню, мать разговаривала с кем-то по телефону, обсуждая масло.
– Брось, – заявила она, – это ведь настоящая еда. От нее не будет никакого вреда. Нас убивает все остальное. Красители. Пестициды. Консерванты. И, конечно, маргарин.
Мама питала к нему особое презрение. Для нее наличие в масленке маргарина было равносильно наличию невоспитанного домашнего животного.
«Если он так хорош, почему Господь не дал его нам? Почему не привел израильтян в страну маргарина и меда? Японцы не едят маргарин, – возмущалась она. – Как и скандинавы».
– Мои родители были здоровы как лошади, – обратилась она собеседнику на том конце провода, – и пили сливки прямо из ведра.
Линкольн взял последнее имбирное печенье и побрел в гостиную. На Рождество Ив подарила маме компакт-диск-плеер, и он пообещал подключить технику.