– Точно, – оживился Линкольн, – извините. Я могу приехать в субботу днем.
– Как насчет воскресенья? В субботу у меня свидание.
Естественно, у Дорис свидание. Почему бы и нет?
– Конечно, – согласился Линкольн. – В воскресенье.
Пока они играли в гольф, Чак пытался уговорить Линкольна посетить вечеринку.
– Вообще-то, я не люблю шумные сборища, – заметил Линкольн.
– Но встреча не будет похожа на обычную вечеринку. Корректоры крайне скучные личности.
– А ты умеешь уговаривать.
– И Эмилия тоже придет.
– Я вроде бы слышал, она с кем-то встречается.
– Они расстались. Почему тебе не нравится Эмилия? Она очаровательна.
– Да, – кивнул Линкольн, – приятная девушка.
– Она прелестна, – настаивал Чак, – и знает все предлоги. А еще принесет тыквенный хлеб и игру «Крылатые фразы».
– А тебе нравится Эмилия.
– Речь не обо мне, я пытаюсь помириться с женой, а у тебя какое оправдание?
– Я типа… стараюсь оправиться от предыдущих отношений.
– Когда они закончились?
– Почти сразу как начались, – ответил Линкольн.
Чак расхохотался: вылетающий из рта воздух превращался в пар.
– Не слишком ли холодно для гольфа? – спросил Линкольн.
– От солнца у меня болит голова, – признался Чак.
Линкольн не передумал. Ему не хотелось ходить на вечеринки. Или играть в игры. Или общаться с людьми. Три недели. Вот сколько времени минуло с тех пор, как переписка Бет и Дженнифер последний раз появилась в папке «ВебШарк».
«Все к лучшему, – уговаривал себя Линкольн. – Даже если такое поведение им несвойственно. Даже если перерывы не в их характере. Зато они облегчают тебе жизнь».
Он решил взять напрокат фильм «Гарольд и Мод»[125], который смотрел еще в школе, чтобы увидеть сцену почти в конце фильма, где Гарольд сбрасывает «Ягуар» со скалы, а затем начинает играть на банджо.
Он надеялся, что никто из коллег не увидит, как он берет этот фильм напрокат. Однажды Чак сообщил, что многие в редакции называли Линкольна «парень Дорис», пока не узнали его настоящее имя.
Неожиданно кто-то коснулся его руки, и Линкольн спрятал коробку с видео в рюкзак.
– Линкольн… это ты?
Он обернулся.
Когда видишь человека впервые за девять лет, то на секунду, или, скорее, на долю секунды, кажется, что он сильно изменился. А потом он смотрит на тебя так, как прежде, и словно всех этих лет и не было.
Сэм выглядела точь-в-точь как Сэм. Невысокая. Вьющиеся черные волосы – теперь чуть длиннее, а не каре, которое было популярно в университете. Большие, сверкающие глаза, настолько темные, что едва можно различить зрачки.
Черная одежда, которую, возможно, купили за пределами страны. Серебряные кольца на пальцах. Розовый шейный платок, завязанный на талии наподобие пояса.
Сэм все еще касалась пальцев Линкольна, а потом вообще взяла его за обе руки.
– Линкольн! – повторила она.
Он молчал и не двигался, но чувствовал себя как Киану Ривз в сцене из «Матрицы», где герой замедляет время, чтобы увернуться от града пуль.
– Поверить не могу! – Сэм стиснула его руки, а затем прижала ладони к груди Линкольна. – Боже мой, ты все тот же! – Она потянула его за куртку, стремясь придвинуть ближе.
Линкольн не шелохнулся.
– Ты даже пахнешь так же, – продолжала она, – персиками! Поверить не могу, что это ты. Как у тебя дела? – Она снова потянула его за куртку. – Как ты?
– Хорошо, – ответил он. – Просто отлично.
– Это судьба, что я встретила тебя, – затараторила Сэм. – Я только в прошлом месяце переехала сюда и каждый день думала о тебе. Похоже, все в городе связано с тобой. Всякий раз, когда я иду в дом родителей или выезжаю на автомагистраль, в голове всплывает: «Линкольн, Линкольн, Линкольн». Боже, я рада! Ну и как ты? На самом деле? В смысле – последнее, что я слышала… – Улыбка Сэм увяла. Она вновь коснулась его рук, плеч, подбородка. – Но это было много лет назад… Линкольн? Как ты сейчас? Расскажи мне все!
– Ну… – начал он. – Живу здесь. Занимаюсь делом. То есть работаю. С компьютерами. Не прямо здесь. Недалеко. – Что еще он мог добавить? Что все еще жил с мамой и брал напрокат фильм, который, вероятно, в первый раз смотрел с Сэм? Что она являлась тем «Ягуаром», который он должен сбросить с обрыва?
Но ведь причина не в ней. Или нет?
Неожиданно Линкольн почувствовал прилив чего-то, похожего на кураж. Он быстро вытащил видео из рюкзака, поставил «Гарольда и Мод» на полку и взял кое-что другое. «Лак для волос»[126].
– А ты как? – спросил он. – Почему вернулась?
– Боже! – Сэм закатила глаза, как будто на объяснение причины требовалось слишком много сил и времени. – Работа. Семья. Я хотела, чтобы мои мальчики познакомились с бабушкой и дедушкой. Можешь поверить, что я мама? Представляешь! А еще эта занятость в драматическом театре… Продвижение, сбор средств, ну, ты понимаешь, заставлять богачей чувствовать себя важными. За кулисами, но вне сцены. Не знаю, в общем, это серьезные перемены. Огромный риск. Лиам на полгода останется в Дублине, вдруг что-то не получится. Ты в курсе, что я жила в Дублине?
– В Дублине, – пробормотал Линкольн. – С Лиамом, своим мужем?
– Вроде того, – ответила Сэм, отмахнувшись и как бы говоря, что это еще одна долгая история. – Я поклялась, что никогда снова не выйду замуж за мужчину с иностранным паспортом. Дважды на одни и те же грабли и прочее. – Последнюю фразу она произнесла практически по слогам. Жестикулировала маленькими, идеально ухоженными руками с розовыми ногтями – и постоянно касалась то груди, то рук Линкольна.
– Как-нибудь я поведаю тебе о той авантюре, – пообещала она, – скоро. Нам надо наверстать упущенное. Я всегда чувствовала, что два человека, которые столько пережили вместе и были рядом в такие важные годы, не должны отдаляться друг от друга. – Последние слова прозвучали тихо, почти интимно. Со сцены – на экран. – Это просто неправильно.
– У меня идея, – объявила Сэм, вцепившись в куртку Линкольна и встав на цыпочки, чтобы прильнуть вплотную.
Он мысленно отстранился.
– Что ты сейчас делаешь?
– Прямо сейчас? – переспросил он.
– Давай сгоняем в «Фенвик» и съедим банановое мороженое. И ты мне все расскажешь.
– Все, – эхом отозвался он, пытаясь сообразить, что именно хотел бы рассказать Сэм.
– Все! – заявила она, наклоняясь к нему. От нее пахло гардениями и чем-то более мускусным, плотским.
– «Фенвик» закрылся несколько лет назад, – заметил Линкольн.
– Тогда придется сесть в машину и ехать куда глаза глядят, пока не найдем банановое мороженое. В какую же сторону, может, к «Остин»? – спросила она, смеясь. – Или к «Фарго»?
– Я не могу, – ответил Линкольн. – Не сегодня. У меня… дела.
– Правда? – удивилась Сэм.
– Вечеринка, – пояснил он.
– О! – воскликнула она и принялась рыться в черной бархатной сумочке с ручкой, как будто сделанной из слоновой кости. – Вот, – сказала она, вкладывая что-то в его ладонь. – Визитка. Позвони мне, Линкольн. Обязательно. Я серьезно. – И она внимательно посмотрела на него.
Линкольн кивнул, продолжая держать карточку.
– Линкольн! – Сэм лучезарно улыбнулась. Обняла его за плечи, вытянулась и поцеловала в обе щеки. – Судьба! – И потом пошла прочь, не взяв напрокат никакого фильма. Подошвы ее туфель на высоких каблуках были розовыми.
А Линкольн… он просто стоял на месте.
Глава 67
Линкольн не взял ни «Лак для волос», ни «Гарольд и Мод».
Простояв еще несколько минут в проходе, он решил, что передумал возвращаться домой. Ему не хотелось тишины, он уже не мог оставить все как есть.
Линкольн ушел из «Блокбастера» с пустыми руками, замедлил шаг на улице и выбросил визитку Сэм в урну.
Поступок был не столь важным: Линкольн уже понял, где Сэм работает, и наизусть помнил номер телефона ее родителей.
Линкольн достал бумажник и нашел распечатку письма Бет, в котором была фраза: «Старалась сдержаться и не прикусить его плечо», – и перечитал еще раз.
И еще раз. А потом снова. Затем скомкал листок и тоже выбросил.
А после… отправился на вечеринку. На новогоднюю тусовку.
Чак дал ему листок с адресом, и Линкольн был почти уверен, что тот все еще лежит в машине.
Он начал искать бумажку на заднем сиденье и заметил, как дрожат руки. «Все в порядке, – подумал он. – Я держусь». Припарковавшись перед домом Чака, Линкольн понял, что ухмыляется, глядя в зеркало заднего вида.
Когда он оказался в доме, вечеринка была в самом разгаре.
Крошка Эмилия уже пришла и принесла тыквенный хлеб, а Линкольн не стал избегать ее. Он не хотел. Девушка была милой и считала его шутки забавными, что вдохновило Линкольна.
Он рассказывал новые, еще более смешные шутки, совершенно не переживая о том, оценит ли их кто-то, кроме Эмилии.
Ведь рядом с ней он чувствовал себя сильным и мужественным.
Как ни крути, весьма приятное ощущение.
Он задал всем жару во время партии в «Крылатые фразы».
Пил «Ширли Темпл»[127].
И произвел фурор во время игры в шарады со своей двухминутной, безмолвной инсценировкой отрывка из «Шестого чувства»[128].
– Когда ты изображал сцену, где кольцо падает на пол, – аплодируя, признался Чак, – я почти уже и забыл, что твой персонаж давно мертв.
И когда часы пробили полночь, – вернее, показали, поскольку это был электронный дисплей на видеомагнитофоне, – Линкольн поцеловал Эмилию в щеку.
Он сразу же понял, что совершил ошибку, поэтому следующей чмокнул художницу макетов «Курьера» – девушку с безумным взглядом.
Что оказалось еще большей ошибкой. Он быстро перецеловал всех остальных девушек, оказавшихся в пределах досягаемости, включая Даниэль, начальницу отдела корректоров, двух женщин, которых никогда раньше не видел, и бывшую жену Чака.