о том, как проводились немцами массовые уничтожения[547].
Яркие картины геноцида, основанные на материале, предоставленном Эренбургом или самостоятельно собранном, создали и другие писатели. Абрам Суцкевер подготовил свыше двухсот страниц текста о нацистских зверствах в Литве, Овадий Савич побеседовал со спасшимися от смерти в Латвии, Маргарита Алигер занялась показаниями, поступившими из Бреста (Белоруссия). Приняла участие в работе над «Черной книгой» и дочь Эренбурга Ирина. Она побывала в Каунасе, где французские евреи оставили перед казнью надписи на стенах тюремных камер. Скопировав эти надписи, она, вернувшись в Москву, перевела их на русский язык. Сам Эренбург подготовил для публикации бездну материала: письма детей из Белоруссии, письма солдат, утративших свои семьи, показания тех, кто в занятых немцами городах, поселках и деревнях чудом спасся от геноцида. Вот одна из историй о еврее, которого прятала от нацистов жена, не еврейка, — история, рассказанная с почти библейской лаконичностью и выразительностью:
«Наталья Емельяновна спрятала мужа в яме под печкой. Там он провел два с лишним года. Он сидел согнувшись; нельзя было ни лечь, ни встать. Когда он иногда ночью выходил наверх, он не мог выпрямиться. От детей скрывали, что их отец прячется в подполье. Однажды четырехлетняя девочка, заглянув в щель, увидела большие черные глаза. Она закричала в ужасе: „Мама, кто там?“ Наталья Емельяновна спокойно ответила: „Я ее давно заметила — это очень большая крыса“. <…>
Наталья Емельяновна заболела сыпняком. Ее увезли в больницу. Детей приютила соседка. Исаак Розенберг по ночам вылезал наверх и ел клей на обоях. Так он продержался две недели. А Наталья Емельяновна, лежа в больнице, терзалась: вдруг она в бреду расскажет о муже?
В сентябре 1943 года части Красной армии подошли вплотную к местечку Монастырщина — узел дорог, немцы здесь оказали сильное сопротивление. Шли бои. У дома Розенберга стояли немцы с орудием. Наталья Емельяновна взяла детей и, как другие жители Монастырщины, убежала в лес. Она вернулась, когда в местечко ворвались красноармейцы. Она увидела еще дымившуюся золу и печь: дом сгорел. Исаак Розенберг задохнулся от дыма. Он просидел в подполе двадцать шесть месяцев и умер за два дня до освобождения Монастырщины советскими частями»[548].
Эренбург продолжал собирать материал, а судьба «Черной книги» находилась в зависимости от меняющихся целей советской пропаганды. Собственно говоря, идея «Черной книги» зародилась в Соединенных Штатах в конце 1942 года, когда Альберт Эйнштейн, писатель Шолом Аш и Б. 3. Гольдберг (зять Шолом Алейхема), возглавлявшие Американский комитет еврейских писателей, художников и ученых, отправили телеграмму в Еврейский антифашистский комитет, предлагая создать совместный труд о преступлениях нацистов против евреев. Соломон Михоэлс, председатель Еврейского антифашистского комитета, с энтузиазмом подхватил эту идею, но самостоятельно принять решение комитет не мог и ему пришлось обратиться в Совинформбюро за позволением заняться этим делом.
Только летом 1943 года Еврейский антифашистский комитет утвердил проект о создании «Черной книги». В то лето Михоэлс и его заместитель, еврейский поэт Ицик Фефер, провели несколько месяцев в поездке по Северной Америке и Англии; они встречались с еврейскими общинами, призывая жертвовать средства на поддержку военных усилий Советского Союза против Гитлера. В Нью-Йорке состоялось знакомство с Эйнштейном, который окончательно склонил их принять участие в проекте «Черная книга», — правда, только после того, как они обменялись несколькими телеграммами со своими политическими боссами в Москве. Получив разрешение, Михоэлс и Фефер условились о совместной работе с рядом еврейских организаций — Всемирным еврейским конгрессом, Национальным советом в Иерусалиме и Американским комитетом еврейских писателей, художников и ученых. Каждая из названных организаций должна была собирать информацию о Холокосте и предоставлять ее для последующей совместной публикации на нескольких языках.
В январе 1944 года Еврейский антифашистский комитет одобрил проект в целом, признав Эренбурга «одним из активнейших инициаторов создания „Черной книги“»[549]. Эренбург стал председателем литературной комиссии Еврейского антифашистского комитета. В апреле Шахно Эпштейн, секретарь Еврейского антифашистского комитета и главный редактор газеты «Эйникайт», объявил об издании «Черной книги» на русском, еврейском, английском, древнееврейском, испанском, немецком и других языках. У Эренбурга были все основания считать себя вознагражденным за потраченные усилия. Для него работа над «Черной книгой» совпадала с его стремлением, последовательно осуществляемым на протяжении всей войны, документировать трагедию и героизм советских евреев. Его читатели являлись постоянным источником информации. Московская квартира Эренбурга была завалена грудами писем — тысячами писем, главным образом от советских евреев, которые делились с ним своей болью. Эренбург тщательно собирал эти письма, сортировал и нумеровал их по национальностям; со многими своими корреспондентами он вступал в переписку, прося сообщить подробности того, чему были свидетелями, или судьбы своих близких. Многие из этих писем стали первичными источниками «Черной книги», в особенности после 27 июля 1943 года, когда Еврейский антифашистский комитет печатно призвал сообщать информацию о Холокосте. Эренбург получал такие письма до конца своей жизни. В них сполна отразилась вся боль и горечь существования евреев в Советском Союзе: массовое уничтожение нацистами, доморощенный антисемитизм, «дело врачей», зажим еврейских тем в советской литературе и последствия для советского еврейства образования государства Израиль.
О чем только не писали Эренбургу. Еще во время войны один офицер просил его помочь в организации еврейской дивизии в составе Красной армии. Другой хлопотал об отдельной территории для евреев на Украине. Многие писали о том, как их соседи помогали «вылавливать» евреев. В июле 1944 года пришло письмо из Одессы; «румыно-немецкая зараза, — писал автор письма, — проникла во все советские учреждения», полагая, правда, что антисемитизм пойдет на убыль по той причине, что имущество, принадлежавшее евреям, «уже разграблено». Для этих евреев Эренбург был единственным занимающим значительное положение человеком, кому они могли излить свои горести и от кого ждали сочувствия и помощи. Автор одного из писем сравнивал его с Моисеем, другой с Иеремией, а «Черную книгу» — с Книгой Плача, полагая, что она будет для еврейского народа «как памятник, как холодный камень, на который каждый еврей сможет проливать свои слезы по своим любимым и близким»[550].
Энергия и решительность Эренбурга казались безграничными. В более раннем, неосуществившемся проекте «Сто писем» и в многочисленных статьях, публиковавшихся на страницах главных советских газет и газет незначительных, вроде «Биробиджанской звезды», — статьях, адресованных специально еврейскому населению страны, Эренбург, когда только мог, заострял внимание на страданиях евреев. Теперь, при поддержке Еврейского антифашистского комитета он получил даже больше каналов для распространения материала, собранного по Холокосту. Публикацию из подготовленных для «Черной книги» дневников, писем, записанных рассказов очевидцев уже начала «Эйникайт». Отдельные выдержки Эренбург получил возможность напечатать в журнале «Знамя» и обширный материал вошел в сборник на идиш — «Мердер фан фельнер» («Убийцы народов»), который вышел в двух томах, первый — в 1944, а второй — в 1945 году[551].
С осени 1944 года Эренбург стал все пессимистичнее относиться к перспективе публикации «Черной книги». На совещании литературной комиссии 13 октября 1944 года он жаловался, что «не ясно, будет ли издание санкционировано». Руководство Еврейским антифашистским комитетом, докладывал он коллегам, заявило ему: «Вы подготовьте книгу. Получится хорошо — мы ее опубликуем». Подобные указания не могли быть восприняты иначе, как отрицательно: «Поскольку не мы, а немцы пишут эту книгу, — саркастически заметил Эренбург, — цель ее ясна. Я не понимаю, что значит „получится хорошо“. Речь ведь идет не о романе, сюжет которого еще не вполне известен». Тем не менее он не сдавался и вместе со своим другом Василием Гроссманом продолжал компоновать и редактировать десятки свидетельств. Стратегия Эренбурга была очевидна. «Мне кажется, — сказал он коллегам по комиссии, — раз сам факт составления рукописи стал возможным, уже легче будет бороться за ее опубликование»[552].
Однако дальнейшие события весьма его разочаровали. В конце 1944 года свыше пятисот страниц рукописи были отправлены в Соединенные Штаты для размещения в американской печати. Эренбург был в ярости. Мало того, что никто не озаботился получить на это его разрешение, его даже не уведомили о том, что Америка просила прислать материалы. Эренбург сразу понял, что с появлением материалов книги на Западе опубликовать ее в Москве станет труднее. Он хотел, чтобы книга сначала увидела свет в Советском Союзе, где она была особенно нужна для борьбы с внутренним антисемитизмом. На Западе главы из «Черной книги» появились главным образом в еврейских газетах, а не в изданиях с многотысячным тиражом, с широкой читательской аудиторией. Эренбург считал, что руководство комитета намеренно подорвало и распылило то, что он старался завершить. В бешенстве он порвал с Еврейским антифашистским комитетом, и затем не раз в присутствии партизан-евреев называл его Judenrat[553] и «антиеврейский комитет»[554]