Эренбург также принял участие в Кирилле Успенском, первом из членов Союза писателей, арестованном после смерти Сталина. Успенский подружился с группой молодежи (куда входил и Иосиф Бродский), собиравшейся у него на дому и обсуждавшей политические вопросы. Автор нескольких книг, ветеран, служивший после войны в военной разведке в Вене, Успенский пользовался большим влиянием в художественной и литературной среде, охотно ссужал друзей и знакомых малодоступными книгами и побуждал молодежь относиться критически к правительству, да и обществу в целом. Затесавшийся в круг Успенского «стукач» сообщил о нем властям, и 19 июня 1960 г. Успенский был арестован в Ленинграде. Узнав об этом, Эренбург вместе с Александром Твардовским и еще одним писателем, Юрием Домбровским, ходатайствовал за Успенского, которого, в конце концов, 31 июля 1964 г. освободили — за год до истечения срока по приговору. Досрочное освобождение Успенский относил на счет умелого вмешательства в его судьбу трех названных писателей.
В начале шестидесятых самиздат приобрел новое качество — все шире стала распространяться насыщенная политикой литература. С освобождением из Гулага миллионов политических заключенных неизбежно появились такие писатели как Солженицын, Гинзбург, Шаламов, не говоря о других, — писателей, подробно рассказывающих о своем лагерном опыте. Солженицыну удалось напечатать «Один день Ивана Денисовича» в Москве. Евгения Гинзбург передала свои воспоминания на Запад, где опубликование ее книги возбудило огромный интерес к судьбе советских женщин, оказавшихся в тюрьмах, лагерях и ссылках по политическим статьям. Долгие годы в заключении провела и последний секретарь Эренбурга, Наталья Столярова, проработавшая с ним с 1956 г. до конца его жизни. Дочь знаменитой эсерки Натальи Климовой, участницы покушения на царского премьер-министра П. А. Столыпина, Столярова родилась в Париже в 1906 году. Она была в дружеских отношениях с Ириной Эренбург, с которой там училась в одной школе. Французская гражданка, Столярова еще девочкой решила, что из любви к России будет жить в Советском Союзе, и в 1935 году начала готовиться к отъезду. Однако в Советском консульстве ей отказались помочь, пока Эренбург не дал ей рекомендацию и поручительство. В 1938 году во время Большой чистки Столярова была арестована и восемнадцать лет провела в лагерях и ссылке. Она была знакома с Евгенией Гинзбург по Бутыркам, и когда Гинзбург закончила свои мемуары, помогла ей встретиться с Эренбургом, побудив его прочесть и воспоминания, которые он высоко оценил. В последующие свои выезды в Европу Эренбург неизменно отыскивал иностранные издания мемуаров Гинзбург и привозил их ей в Москву.
Еще до окончания собственных мемуаров и до личного знакомства с Эренбургом Евгения Гинзбург была среди читателей и почитателей его книги «Люди, годы, жизнь» и 20 марта 1961 года написала ему благодарное письмо:
«Только что дочитала вторую книгу „Люди, годы, жизнь“. И захотелось сказать Вам спасибо <…>
Я лет на 15 моложе Вас. Но все равно — уже скоро конец, тем более, если принять во внимание особенности моей биографии. И вот на последних рубежах, да еще в чужом городе, куда после Севера занесла судьба, так дорога была мне эта нечаянная радость — открыть книжку „Нов. мира“ и вдруг прочесть в ней такое правдивое и настоящее.
Лет в 17–18 я знала наизусть целые страницы из „Хулио Хуренито“ <…> Сейчас я снова по-настоящему взволнована и благодарю Вас за эту работу, за то, что Вы написали о Мандельштаме, о Мейерхольде, о Табидзе и Яшвили, о многих других. Дай Бог, чтобы все у Вас было хорошо и чтобы Вы обязательно дописали эту книгу»[946].
Наталья Столярова чувствовала себя особенно на месте в должности секретаря Эренбурга, получавшего потоки обращений от бывших заключенных. Они нуждались в содействии: одному нужно было помочь с жильем, другому — получить разрешение на прописку в столичном городе, третьему — восстановиться в учебном заведении, чтобы закончить образование. Мало того, что Столярова склонила Эренбурга прочесть мемуары Евгении Гинзбург, ей удалось достать для него экземпляр «Одного дня Ивана Денисовича» задолго до того, как повесть появилась в газетных киосках. (Согласно Солженицыну, Эренбургу «„Иван Денисович“ сильно не понравился», однако на самом деле Эренбург в тех случаях, когда упоминает Солженицына в своих мемуарах, говорит о нем в высшей степени одобрительно[947]). Повседневная работа с таким секретарем, как Столярова, открыла Эренбургу доступ к самиздату, к сведениям о движении диссидентства, которое ширилось и развивалось, сначала при Хрущеве, а затем при Брежневе.
Столярова стала близким другом и важным помощником Александру Солженицыну. Используя свои немалые связи с посещавшими Москву иностранцами, она помогала Солженицыну переправлять микрофильмы его произведений, в том числе «В круге первом» и «Архипелаг Гулаг». Она появляется на страницах «Архипелага Гулага», для которого дала материал по Бутыркам и Сибирским исправительно-трудовым лагерям[948]. Даже после насильного выдворения Солженицына из СССР в 1974 г. Столярова оставалась одной из главных его помощниц, участвуя в распределении субсидий семьям политических заключенных, которые выделял для них Солженицынский фонд.
Из писателей-диссидентов шестидесятых годов самые близкие отношения были у Эренбурга с Надеждой Мандельштам. Обе ее мемуарные книги — «Воспоминания» и «Вторая книга» — принадлежат к ярчайшим свидетельствам о сталинских годах. Она показала первый вариант этих воспоминаний Эренбургу; один из немногих, если не единственный их читатель, он не согласился с рядом ее суждений. Надежда Мандельштам славилась своим резким языком, и Эренбург, как все остальные, остерегался ее гнева; но после прочтения ее рукописи он вступил с нею в спор, доходивший даже до крика; он старался убедить ее убрать обвинения в доносительстве людей, «которых в этом подозревали, но которые никого не предали. Нельзя обвинять тех, кого уже нет в живых, и кто не может себя защитить», — настаивал Эренбург. Его доводы убедили Мандельштам, и она переработала текст[949].
Эренбург также сыграл решающую роль в организации публичного чествования обоих Мандельштамов — Осипа и Надежды на вечере, состоявшемся 13 мая 1965 г. С помощью Эренбурга в Московском государственном университете был получен зал, где собралось несколько сотен человек; многие сидели на полу и на подоконниках. Вел вечер Эренбург, его вступительное слово показало, насколько откровеннее он позволял себе высказываться — в момент, когда новый брежневский режим стал препятствовать разоблачению сталинского периода и выражению нелояльных мнений об искусстве и политике. В своей речи Эренбург отметил, что «студенты теперь гоняются за лишним билетом, как жаждущие за стаканом воды. Это жажда по подлинной поэзии». Многие годы, сказал Эренбург, он всячески старался пробить в печать книгу стихов Мандельштама. Еще в 1956 году его заверили, что такой проект рассматривается. Часть проблемы заключалась в том, что стихи Мандельштама абсолютно аполитичны, и начальство находится в растерянности, не зная, какие из них следует подвергнуть цензуре. Выхода книги придется, возможно, ждать еще год, а, возможно, пять лет — это его, Эренбурга, не удивляет, — но книга выйдет. Сегодня все это понимают, — заявил Эренбург[950].
В заключение он представил собравшимся Надежду Мандельштам. Зал поднялся и приветствовал ее громкими аплодисментами. Из скромности она попросила забыть о том, что присутствует в зале, и продолжать программу. Кульминационным моментом вечера явилось выступление Варлама Шаламова, многолетнего узника лагерей, чьи рассказы о Колыме считаются одними из самых сильных разоблачений сталинского Гулага. Хотя шаламовская проза в официальной печати до 1969 года не публиковалась, да и тогда — лишь в Париже, его рассказы в конце шестидесятых широко распространялись самиздатом.
На мандельштамовском вечере Шаламов прочитал «Шерри-бренди» — рассказ о смерти Мандельштама в ледяной пустыне Дальнего севера. Рассказ этот Шаламов написал двенадцать лет назад, когда сам еще был заключенным на Колыме. Во время чтения «кто-то из университетской администрации попросил запиской прекратить выступление», но Эренбург это предостережение проигнорировал и положил записку в карман. Встретившись на этом вечере впервые, Эренбург и Шаламов продолжили знакомство: вскоре между ними завязалась теплая переписка[951]. Шаламов внимательно проследил весь жизненный и творческий путь Эренбурга. Он доверял Эренбургу и понимал, что в сумбурные годы после смерти Сталина Эренбург всячески пытался расширить рамки советской культуры. «У Эренбурга на руках крови нет», — сказал однажды Шаламов своему другу, диссиденту Юлиусу Телесину[952].
Эренбург и вопрос о личности Сталина
В том же 1965 году старейший советский журналист Эрнст Генри распространил «Открытое письмо И. Эренбургу», в котором жестко критиковалось написанное Эренбургом о Сталине в заключительных главах Книги шестой. Генри возражал против суждения Эренбурга, утверждавшего, что Сталин был умен, и перечислял ошибки Сталина, приведшие к гитлеровскому нашествию. Упоминал Генри, в частности, и о том, как, следуя указаниям Сталина, немецкие коммунисты отказались сотрудничать с социал-демократами, расколов левые силы, и тем самым помогли Гитлеру прийти к власти. Письмо это Генри, однако, отправил адресату не сразу, а лишь после того, как оно разошлось в самиздате, чем, разумеется, обидел Эренбурга