Их поезд до Нюрнберга отправился раньше, чем в Мюнхене забрезжил рассвет, но когда они вышли на платформу на конечной станции, улицы уже были забиты людьми, а в каждом кафе яблоку было негде упасть. Увидев это, Диана вытащила из сумочки железнодорожное расписание и начала смотреть поезда обратно. Но Юнити это не испугало.
Она обернулась к Диане с широченной улыбкой, такая довольная, что забыла спрятать за губами свои серые зубы, как делала обычно.
— Как здорово, Бодли! Разве ты не в восторге, что мы приехали?
Прежде чем Диана успела ответить, Юнити схватила ее за руку и потянула в пивную рядом с вокзалом.
«Куда она так спешит?» — удивлялась Диана, пока Юнити тащила ее сквозь толпу, без умолку болтая. У Митфордов, да и вообще у людей их круга, не принято было спешить.
— Представляешь, если мы займем сегодня местечко на улице, будем его караулить всю ночь, то у нас будет преотличный вид на фюрера во время утреннего парада! Зачем нам вообще отель!
Диана думала иначе, и хотела уже сообщить об этом, как вдруг два пожилых господина встали со своих мест за общим столом. Пустые стулья! Теперь спешка Юнити стала понятна.
Когда они устроились и, несмотря на утренний час, заказали по пиву у проходившей мимо официантки, Юнити начала болтать с соседями по столу по-немецки. Хотя Диана взяла у Юнити несколько уроков немецкого и собиралась посещать школу Берлица по возвращении в Мюнхен, она не могла понять, о чем шла оживленная беседа.
Наконец, после особенно затяжного обмена репликами между Юнити и их товарищами по столу, Юнити обернулась к сестре и воскликнула:
— Разве это не великолепно, Нард!
— Что великолепно, Бобо? — Диана без стеснения использовала их домашние имена на публике, поскольку сомневалась, что кто-то из этих простых людей говорит по-английски.
Юнити указала на седого господина с растрепанной бородой.
— Он один из первых ста тысяч членов партии! — почти закричала Юнити, хлопая в ладоши от восторга.
«О чем, черт возьми, она говорит?» — подумала Диана. Но вслух ничего не сказала — по нетерпению на лице Юнити было ясно, что она и без расспросов сейчас все выложит.
— Видишь этот золотой значок у него на груди? — спросила Юнити.
Диана кивнула.
— Только первые члены нацистской парии — первые сто тысяч — носят такие значки.
— На самом деле у меня сотый номер, я стал сотым человеком, примкнувшим к нацистам, — вставил мужчина по-английски, окинул взглядом сидевших за столом и для них добавил на немецком: — Parteigenosse Nummer Hundert[4].
Глаза Юнити округлились — то ли из-за услышанной информации, то ли из-за того, что этот человек заговорил по-английски — Диана не знала.
— Сотый! — закричала Юнити по-английски. — Тогда вы, наверное, знали фюрера еще в те дни!
Мужчина просиял.
— Действительно, знал, но с тех пор наш фюрер пошел очень далеко. Приятно видеть здесь двух красивых англичанок, почитающих фюрера. Надеюсь, вы передадите его послание своим соотечественникам!
Он поднял бокал за них, и сестры сделали по глотку вместе с пестрой компанией бывших солдат и баварских домохозяек, сидевших с ними за столом.
— Где вы остановились? — спросил седой господин.
Когда Юнити обрисовала их бедственное положение, весь стол пришел в ужас: не могут же две молодые англичанки ночевать на улице весь Партайтаг! Мужчина достал из кармана куртки листок бумаги и карандаш, неразборчиво нацарапал пару слов, оторвал и сказал:
— Идите с этим листком в нацистское управление, отвечающее за размещение, они о вас позаботятся.
Он указал на небольшое здание с черепичной крышей. Юнити тут же выпалила множество немецких слов, видимо, это были благодарности, догадалась Диана, потому что пару мгновений спустя все бросились по очереди обнимать их.
«Какой удачей оказалась эта случайная встреча», — думает Диана, упаковывая чемоданы перед отъездом домой. Она не только услышала в переводе Юнити воодушевляющие речи обо всем, чего нацисты достигли за прошедший год — создали множество рабочих мест, добились успехов в сельском хозяйстве и промышленности, улучшили инфраструктуру, и обо всем этом ничего не сообщалось в британской прессе, которая кричала только об антисемитизме нацистов, — но также познакомилась со множеством влиятельных членов партии. Когда они с Юнити вернулись в Мюнхен, Диана постаралась упрочить эти отношения, устраивая званые обеды у себя в квартире на Людвигштрассе и посещая оперу. Все ради М и будущего БСФ. Представить только, чего может достичь ее любовник, имея за спиной мощь Третьего рейха!
Укладывая последние платья в чемодан из бычьей кожи, Диана размышляет о своем успехе. Ничего удивительного, что ее планы воплотились. В конце концов, если она ставит перед собой задачу, то всегда с ней справляется. И раз уж сильнее всего на свете Диане хочется быть рядом с М, она сделает все необходимое, чтобы он был ее — весь, целиком, ведь она даст ему то, что не в силах дать больше никто, особенно эта жалкая Бабá. Она добьется поддержки Нацистской партии для М.
Глава восемнадцатаяЮНИТИ
Уроки немецкого на сегодня закончились, и Юнити выскакивает из-за парты. Она мчится мимо других девушек, живущих в школе благородных девиц баронессы Ларош, и мимо англичанок, которые просто берут здесь уроки, вприпрыжку сбегает по лестнице и выскакивает через парадную дверь. Ей нельзя опаздывать.
— Фройляйн Митфорд! — доносится ей вслед знакомый голос. Замечтавшейся Юнити он кажется голосом тюремной надсмотрщицы. Она возвращается к роскошному семейному особняку баронессы, расположенному в когда-то элитном, аристократическом районе Мюнхена: Великая война нанесла серьезный урон финансам баронессы, понадобились деньги, и теперь здесь предлагают пансион и обучение девушкам из богатых семей. С позволения родителей Юнити живет и учится здесь. С тех пор, как они с Дианой прошлой осенью побывали на Партайтаге, она знала, что ее будущее — в Германии. Но лишь после того, как Декка успешно «завершила свое образование», прожив год в Париже, Юнити удалось убедить Мулю и Пулю позволить ей то же самое в Германии — задачка оказалась непростой, учитывая ненависть Пули к гуннам. Юнити повезло, что младшая сестра сдержала слово и не рассказала родителям о ее деятельности во имя фашизма. В отличие от Декки, Юнити попросилась в Германию, она притворилась, что приятно проведет время, изучая немецкий язык, культуру и посещая светские мероприятия. Муля всегда вздыхает с облегчением, когда находится подходящее место, куда можно пристроить Юнити.
— Ja[5], фрау Баум? — отвечает Юнити и почтительно склоняет голову, как и положено. Проявлять уважение — одно из главных правил немецкого общества, этот культурологический урок она усвоила в первую очередь.
— Вы ушли, не спросив разрешения. — Лицо фрау Баум сурово, как и полагается той, которая должна держать в узде подопечных экзальтированных девушек. — И не сообщили, куда направляетесь.
— Bitte verzeihen Sie mir[6], фрау. Такого больше не повторится. — Юнити не отрывает глаз от земли.
— Прекрасно, фройляйн Митфорд, но все-таки куда вы сейчас направляетесь? — настаивает фрау Баум. Ее обвести вокруг пальца сложнее, чем Мулю и Пулю, но Юнити все-таки нашла способы.
Она хлопает себя ладонью по лбу, словно не может поверить, что забыла ответить. Конечно, она точно знает, куда пойдет, потому что почти каждый божий день — это одно и то же место, но отвечать ей не хочется. По возможности она предпочитает говорить правду, ведь в липкой паутине лжи так легко запутаться, поэтому она добавляет хотя бы каплю правды в ответ.
— Я планирую прогуляться по Английскому саду с моей подругой Ариэль Теннант и ее двоюродным братом Дереком Хиллом.
И это правда. Юнити действительно планирует прогуляться с ними. Но в выходные, не сегодня.
Фрау Баум мерит ее полным скепсиса взглядом. Она открывает рот, и Юнити боится, что ей прикажут остаться сегодня в пансионе. Но тут изнутри элегантного особняка баронессы Ларош доносится голос, кто-то окликает фрау Баум. Юнити свободна!
Она почти бежит по мощеной улочке и замедляет шаг, лишь приблизившись к цели, стирает помаду. Она не может появиться в «Остерия Бавария» растрепанной, запыхавшейся или с помадой на губах. Расхлябанный и безвкусный вид не соответствует представлению нацистов об идеальной арийской женщине, которая должна быть статной блондинкой, с румянцем и загаром от занятий спортом на свежем воздухе, голубоглазой, приличной и вежливой. Нацисты описывают такую красоту словом auffallend[7], и Юнити воображает себя воплощением всех этих качеств. Представьте себе, они даже ее рост находят привлекательным!
В тот момент, когда Юнити распахивает дверь ресторана на углу небольшой каменной пятиэтажки, часы бьют два. Хоть фрау Баум и задержала Юнити, она прибыла идеально вовремя. Она оглядывает уютный зал, обшитый деревянными панелями, стены, украшенные акварелями и офортами в рамках, и отмечает, что в зале в этот послеполуденный час, как обычно, немноголюдно, лишь за несколькими столиками посетители потягивают кофе. В глубине зала, за деревянной перегородкой, официанты накрывают стол на восемь персон, расставляют лучший фарфор и серебро «Остерии».
«Он придет», — с дрожью думает Юнити. Возможно, сегодня тот самый день.
Она кивает владельцу ресторана, господину Дойтельмозеру, который выглянул поприветствовать ее, и устраивается за столиком на двоих рядом с входной дверью. Достает из сумочки роман Рудольфа Бидинга «Великая жертва» и просит официантку Эллу принести кофе: она чередует романы, воспевающие различные регионы Германии, и книги, пропагандирующие нацистские идеалы, такие как «Народ без пространства» Ганса Гримма, который она носит в своей сумочке рядом с зачитанным томиком классика Уильяма Блейка. Пристроив на столе книгу, чашку и блюдце так, чтобы отлично видеть вход, она начинает читать, старается погрузиться в текст.