— С твоей стороны очень мило время от времени контролировать Бобо. Кто знает, что она может натворить, надолго предоставленная сама себе.
Смеясь, мы вспоминаем выходки Юнити во время ее дебютного сезона, особенно появление с Ратуларом на последнем балу. У Мули, должно быть, гора с плеч свалилась, когда Юнити отправилась к баронессе Ларош.
Мы ненадолго умолкаем, пока нам подливают чай, и когда официантка уходит, Диана серьезнеет.
— Ты слишком сурова к Бобо в «Потасовке».
«Вот оно», — думаю я. Вот зачем Диана позвала меня встретиться. Мой последний роман, который я отправила почитать Диане и Юнити, прежде чем сдать рукопись в издательство.
— Что ты имеешь в виду? — невинно спрашиваю я, хотя, конечно, знаю, что она имеет в виду. Я ожидала такой реакции, но не могу же я опубликовать книгу без их ведома?
— Ради бога, Нэнс. Этот нелестный портрет, образ Евгении Мальмейнс откровенно списан с Юнити, — говорит Диана.
— Я признаю, определенное сходство есть, но Бобо сказала, что ей нравится описание Евгении Мальмейнс — в том числе параллели и все остальное, — уклончиво защищаюсь я, не упоминая о ее недовольстве изображением фашизма в целом.
— Просто ты изобразила Евгению красавицей, а мы все знаем, как Юнити жаждет комплиментов. Благодаря этой лести она и смирилась с тем, как ты подала ее преданность фашизму.
— В романе она выглядит помешанной на фашизме ничуть не сильнее, чем в жизни. Она же преследует Адольфа Гитлера! Сильнее уже некуда! — восклицаю я, и матроны за соседними столиками оглядываются на нас. Я понижаю голос: — Евгения по сравнению с Юнити очень благоразумна.
Диана выпрямляется, выгибает бровь. Я вижу, что теперь она собирается выступить с речью про Мосли, и это и есть истинная причина ее недовольства «Потасовкой». Сомневаюсь, что ее сильно тревожит, как выставлен в книге двойник Юнити, но ее волнует, в каком свете выставлен Мосли и его движение. И не важно, что я старалась быть с ним поосторожнее.
— Я также против того, как ты обошлась с бедным М, — говорит она.
— Мосли нет в «Потасовке», — парирую я. — Я даже слово «фашизм» не использую и никаких атрибутов, которые могли бы навести на мысли о Мосли и БСФ.
Диана усмехается:
— Нэнс, кого ты дурачишь? Ты не слишком старалась, когда маскировала Мосли под именем капитана Джека. Можно хотя бы к БСФ отнестись деликатно? Обязательно выводить чернорубашечников Мосли под видом «джекорубашечников»? Боже, ты даже другое слово поленилась выдумать!
— «Потасовка» — это книга не о Мосли или фашизме, Бодли. Это буффонада о любви, браке и деньгах, действие которой разворачивается в дни расцвета фашизма. Это просто фон.
— Тебе не надо впрямую называть Мосли, чтобы насмехаться над ним. — Она почти в ярости, но сохраняет самообладание. Пока. Сдержанным, ледяным тоном она добавляет: — Я вынуждена настаивать, чтобы ты не публиковала «Потасовку». Я не смогу с тобой общаться, если она выйдет в свет.
Как она может просить меня об этом и так страшно угрожать мне? Неужели она не понимает, что мы с Питером балансируем на грани между выживанием и бедностью и что один неверный шаг опрокинет нас в нищету? И я не говорю о том, насколько лицемерно ее требование. Почему я не могу высказать свои взгляды, а они могут пропагандировать свою ересь всюду? Почему Декке можно проповедовать коммунистическое учение — которое прямо противоречит фашизму, — а мне мою правду высказать нельзя? И как можно судить меня за то, что я пытаюсь повлиять на людей единственным доступным мне способом — своими книгами?
Но ничего из этого я не говорю, потому что знаю, к чему приведет спор.
— Я вынуждена опубликовать эту книгу, — произношу я вместо этого. — Нам с Питером нужны деньги на жизнь. У меня нет 2500 фунтов ежегодной поддержки от бывшего мужа.
Диана вздрагивает при упоминании о щедрой сумме, которую Брайан дает ей и детям. Мне кажется жестоким упоминать еще и о щедрой финансовой помощи от Мосли. Это может оттолкнуть ее, и я стараюсь смягчить свои слова.
— В любом случае упоминания «джекорубашечников» и капитана Джека — просто шутка, это всем читателям будет ясно. Даже если они уловят связь. Подозреваю, что книга скорее привлечет людей к фашизму, чем оттолкнет от него. Но если какие-то моменты нежелательны, ты могла бы указать мне на них, и я постараюсь их вычеркнуть, — говорю я с легкой улыбкой.
Диана не улыбается в ответ. Она встает и вместо ответа пальчик за пальчиком надевает свои мягкие, блестящие кожаные перчатки.
— Я воспользуюсь твоим предложением, Нэнси, и просмотрю книгу еще раз. И если я что-то найду, мои условия остаются в силе.
Глава двадцатаяДИАНА
Простыни опутывают их тела, так что Диана уже не уверена, где заканчивается рука М и начинается ее. Когда их тела так близки, такие разгоряченные и утомленные, ей хочется, чтобы время остановилось. «Как мимолетны эти мгновения восторга и единения, — думает она, — и все же именно они привязывают меня к нему». Ей хочется сохранить этот момент, словно бабочку под стеклом, но М разрушает его атмосферу.
— Что сказала Нэнси? — спрашивает М, голос его все еще хриплый, дыхание сбивчивое.
— Что роман на самом деле не о фашизме и беспокоиться не о чем. Что читатели увидят в книге только то, что она задумала.
Диана сама не знает, почему, когда речь заходит о Нэнси, она выгораживает сестру, даже перед своим возлюбленным. Она знает, что слова Нэнси ничего не стоят и нельзя соглашаться с тем, как сестра изображает БСФ и Мосли. В конце концов, большинство читателей будут знать о связи Нэнси с Дианой, а Дианы — с Мосли, и подумают, что в тексте немало правды. И все же сестринская преданность перевешивает.
— И ты ей веришь? — спрашивает он.
— Хотелось бы верить. — Она утыкается лицом ему в грудь.
— Словом, надо действовать. Давай подадим иск о клевете, вроде того, который я подал против «Дэйли Ньюс» из-за статьи, которую они опубликовали в «Стар»: мол, у меня наготове оружие для госпереворота.
Диана тянет с ответом. Она научилась выдерживать паузы, заставлять его ждать ее слов, ее появления, даже ее тела. М дорожит чем-то, только если это достается ему с усилиями.
— Хм, — говорит она, выводя легкими прикосновениями пальцев круги на его груди. — Не бросит ли этот шаг тень на тебя в глазах сторонников, особенно учитывая, что иск о клевете против романа выиграть невозможно?
Она могла бы привести гораздо более очевидный аргумент: «Нэнси — моя сестра», но она знает, что выбранная ею тактика более эффективна.
Ее пальцы скользят вниз по его груди, он закрывает глаза и стонет от удовольствия.
— Ты, как всегда, права, моя богиня. — Он открывает глаза и смотрит на нее. — Но надо же что-то сделать, чтобы остановить Нэнси!
— Она предложила нам отредактировать в книге все, что мы сочтем оскорбительным, до отправки рукописи издателю.
— Правда? Как тебе удалось ее уговорить? — спрашивает он, впечатленный.
— Я пригрозила, что перестану с ней общаться. — Диана сама до конца не верит, что выдвинула Нэнси такой ультиматум — сестре, с которой она наиболее близка, даже ближе, чем с Томом. Ей не хочется представлять себе жизнь без колкостей Нэнси, ее яркого остроумия, без ее поддержки, и она надеется, что ей не придется узнать, каково это. Но она готова пойти на эту жертву ради М — хотелось бы, чтобы и он в ответ пошел на такую же. Оставил Бабá.
Обнимая ее покрепче, М шепчет ей в волосы: — Ты чудо.
— Говорят, да, — шепчет она в ответ и садится на него сверху. Они целуются, и как только она растворяется в поцелуе с ним, в его прикосновения к ее груди, он отстраняется.
— Я не могу, — стонет он, затем садится и гладит ее по коже костяшками пальцев. — Мне на самом деле хочется, но я не могу.
Диана не может поверить, что он отвергает близость с нею. Одно дело не затевать любовную игру, но совсем другое — отказаться в самый разгар. Она заворачивается в простыню, словно шелковая ткань персикового оттенка может защитить ее от ощущения отверженности, и перебирается на другой конец кровати.
Он тянется к ней, но она отталкивает его. Они борются, пока она снова не оказывается в его объятиях. Она почти сдается, когда он говорит:
— Знаешь, мы встречаемся с Баба сегодня вечером. На самом деле уже меньше чем через час.
Диана замирает. Он действительно выскальзывает из этой постели ради свидания с Баба?
Несколько месяцев назад она узнала, что М и Баба стали любовниками, он заверил ее, что вынужден заниматься с невесткой сексом, чтобы она продолжала заботиться о его детях от Симми и поддерживала их финансово, и это ничуть не умаляет его чувств к Диане. Она смогла заглушить в себе обиду на это предательство, убедив себя, что у М сугубо деловые отношения с Баба. Но чтобы дошло до такого? Отказаться от близости с Дианой из-за предстоящего свидания с Баба? Он, что ли, бережет свою сексуальную энергию для нее? Тщательно подавляемая ярость, которую вызывает в Диане Баба, ярость, которую она всегда направляла на себя и никогда — на него, вдруг вырывается, угрожая разрушить так старательно выстроенный фасад самообладания.
— Диана, такого больше не повторится. Я обещаю. — Он глубоко вздыхает и выпаливает: — Я не хотел тебе говорить, но она помогает мне с БСФ.
— В каком смысле? — И голос, и тело Дианы становятся жесткими.
— У нее есть связь с графом Дино Гранди, послом Муссолини в Лондоне. Своими методами она добилась, чтобы Дуче поддержал БСФ.
«Это признание, должно быть, далось ему больнее, чем признание, что он и его дети финансово зависят от Баба», — думает Диана. Мосли хочет казаться сильным, властным, независимым, самостоятельно идущим к успеху. А теперь выясняется, что Баба помогает ему наладить отношения с Муссолини, от которого БСФ получает серьезное финансирование, — просто поразительно, какая ирония и какое разочарование! Ведь она тоже хотела добыть для него поддержку из-за рубежа.