Диана стоит, окруженная мужчинами, — привычная картина. Но она не смотрит ни на кого из них. И не влюбленный и богатый муж тому причиной. Ее серебристо-голубые, сверкающие глаза устремлены через многолюдный зал к тому, кого я меньше всего ожидала увидеть.
Глава втораяДИАНА
Диана делает шаг назад — прочь от устремленных на нее глаз, в толпу. Гости расступаются перед ней, пытаются пожать руку или поцеловать в щеку. Кончики пальцев касаются ее сверкающего серебристого платья. Если б ей была свойственна ложная скромность, она могла бы сказать себе, что все тянутся к ней лишь потому, что она хозяйка этого роскошного вечера, на котором собрались ее родные, светские друзья и «золотая молодежь». Но ей ни к чему себя обманывать; она Диана Митфорд-Гиннесс, и мир готов предложить ей все. Так было всегда.
Сквозь шум голосов она слышит, как Уинстон Черчилль, муж кузины Клементины, разносит висящую на стене картину Стэнли Спенсера. Видимо, изображение военного мемориала в Кукхеме не совсем точно и заметить это мог только старина Винни. Диана гасит его пыл — редкий случай, обычно его политические соображения ей интересны, хоть она всегда с ними не согласна. Обрывает она и резкую отповедь сына Черчилля Рэндольфа; он близкий друг ее единственного и любимого брата Тома и, как она давно догадывается, неравнодушен к ней.
Красивый, обожающий муж подходит к ней. Осознавая, как эффектно они смотрятся вместе, Диана поднимает руки, унизанные бриллиантовыми браслетами, чтобы дать знак музыкантам и танцорам. Сила, что исходит от нее, подчиняет музыкантов и гостей, все следуют ее сигналу. «Все это — мое», — проносится в голове, самой ей не до конца в это верится. Сказочно обставленный особняк на Чейни-уок, с обюссонскими коврами даже в детских. Загородное поместье восемнадцатого века Биддлсден, где в сезон можно принять сколько угодно гостей. Ее двое замечательных мальчиков, Джонатан и Десмонд, которых она отчаянно любит с того самого момента, когда они с ревом ворвались в ее жизнь. Разумеется, ее муж, Брайан, наследник пивоваренной империи Гиннессов, барон. Ватага настоящих друзей, семья, знакомые — все готовы ради нее на что угодно.
И вот при этом при всем — почему же ей так скучно? Конечно, не постоянно. Летучие искры веселья вспыхивают на вечеринках, подобных этой, или от острот дружочков вроде Ивлина Во. Порой она ощущает умиротворение, читая на ночь своим сыновьям. Но глубокое чувство бесцельности и тревоги пронизывает почти каждый день.
«Не обращай внимания, — твердит себе Диана, — неприлично такое и думать». У нее нет никакого права скучать. Прямо за дверями особняка полно лондонцев на грани отчаяния, и всех их выводит из себя ее процветание на фоне мировой экономической депрессии. Как смеют они с Брайаном тратить состояние на бессмысленные вечеринки и покупки, когда многие едва выживают и голодают из-за безработицы, вопиют они.
Люди думают, что она не знает, или того хуже, что ей плевать на эти разгневанные толпы и голоса. Но это не так. Она точно знает, сколько людей собралось снаружи и чего они хотят. Красота неспособна оградить от правды. Но что она может поделать? Даже ее знакомые мужчины не готовы уйти с головой в проблемы тонущего общества, даже Брайан, у которого есть деньги, связи и ум, не хочет ничего предпринять. И это ее злит.
Музыка затихает, она чувствует, что внимание дирижера и гостей снова устремлено на нее. Она как-то позабыла, что бальный зал ждет, какой танец она предложит следующим. Она снова поднимает руку, и все вокруг оживляются, словно пробуждаясь ото сна. Смычки снова берутся за дело; вокруг нее, Брайана, Ивлина и других избранных кружатся пары, а она снова видит его. Темноглазый брюнет на другом краю танцпола не сводит с нее глаз, глядит не мигая, и ресницы его не дрогнули, даже когда какая-то пара чуть не врезалась в него. Ее щеки вспыхивают. Вообще-то она даже не ожидала, что он и правда придет. Сэр Освальд Мосли, ее М.
Она отвечает ему взглядом — долгим, гораздо более долгим, чем прежде. И вдруг, впервые за бог знает какое время, чувствует себя невероятно живой.
Глава третьяЮНИТИ
Юнити жалеет, что не взяла с собой на бал крыса. Ратулар отлично разместился бы у нее в сумочке, и можно было бы заводить о нем речь каждый раз, как повиснет неловкая пауза — а такое неизбежно случается. Но, возможно, у малыша не было бы шанса блеснуть, ведь даже в бальную книжечку Юнити нет желающих записаться — притом что, боже правый, бал на Чейни-уок дают в ее честь. Но по крайней мере мягкая шерстка и щекотные усики Ратулара утешили и успокоили бы ее, а это так нужно. Как же ей хочется спрятаться под ближайшим столом: дома она всегда так делает, когда настроение портится.
От неловкости она тянется к бретельке своего серо-белого платья от Хартнелла. Диана специально заказала его для сегодняшнего вечера, не желая, чтобы сестра надела еще раз единственный свой приличный бальный наряд, тот, с новой меховой накидкой, в котором она уже появлялась в Букингемском дворце, когда ее представляли ко двору, — все, разумеется, было куплено Дианой. Ни у кого в семье кроме нее лишние деньги не водятся.
В этом ужасном дебютном сезоне Диана стала для нее настоящей опорой, думает Юнити. От нее было гораздо больше пользы, чем от любой из сестер — понятно, что ее любимая Джессика, которую они зовут Деккой, ничем помочь не могла, она еще слишком юна, — но что насчет Нэнси? Она бросает взгляд на старшую сестру: та, как всегда, окружена своими умными друзьями и совсем не хочет, чтобы Юнити присоединилась к беседе.
Ох, ничего себе, неужели это Нина Стэрди стоит в пределах слышимости Нэнси? Юнити вздрагивает. Меньше всего ей сейчас хотелось бы поболтать с кем-то из бывших одноклассниц из школы Квинс-Гейт или колледжа Святой Маргариты. С кем-то из этих ненавистниц, кто может помнить, как преподаватели назвали Юнити «неподходящей» для их заведений и «советовали» ей вернуться домой под крыло Пули и Мули, к огромному их огорчению. Юнити знала, что мать сделала для нее исключение из своего правила «девочкам — домашнее образование» лишь потому, что хотела отдохнуть от уникальности Юнити, как она выразилась. Но сегодняшней ночью, единственной из всех ночей, ей больше всего хотелось бы слиться с толпой, а если уж и выделяться — то достойно и респектабельно, как от нее и ожидается. Не так-то просто с ростом почти шесть футов.
Только теперь она замечает Диану: та направляется в угол зала, где молодые мужчины налегают на напитки с таким усердием, будто от этого зависит их жизнь. И еще она замечает, как сестра склоняется к самому высокому, худому и неуклюжему из всей компании, шепчет ему что-то на ухо, а остальные трое в этот момент буквально замирают. Словно само присутствие Дианы среди них уронило температуру до арктической. Как бы Юнити хотелось так же действовать на мужчин. Или на одного мужчину в особенности.
Долговязый отделяется от компании друзей — как ей кажется, неохотно — и направляется к ней. Он улыбается, и ей приходится одернуть себя, чтобы не улыбнуться в ответ. Из-за пломб передние верхние зубы посерели, отталкивающее зрелище. Так что выходит гримаса вместо улыбки.
Рожки и скрипки подают голоса, когда он спрашивает: «Могу ли я пригласить вас на танец?» Она кивает и, все еще думая про свои зубы, прежде чем заговорить, стремится переместиться в ту часть танцпола, что освещена похуже. Они начинают кружиться по залу, и она чувствует признательность к Диане за то, что та прислала кого-то выше шести футов. Домашние вечеринки, три бала и уроки, которые она брала по настоянию Мули два раза в неделю, — вот и весь ее танцевальный опыт, так что Юнити не уверена, что сможет подладить свой шаг к партнеру ниже ростом.
— Какая музыка вам нравится? — спрашивает он. Один из тех вопросов, которые инструктор по танцам рекомендовал как «подходящие» для разговоров на балу. Она жалеет, что не спросила то же самое первой.
— Я обожаю оперу. — Она отвечает честно — просто не может выдать ложь, рекомендованную инструктором. Понимая, что оплошала, она нервничает и становится еще болтливей. — Особенно немецкую. Мои дедушка с бабушкой были близкими друзьями семьи композитора Рихарда Вагнера, поэтому родители и дали мне второе имя Валькирия.
Его лицо безучастно — совсем не то благоговейное выражение, на которое она надеялась. Может, он не знает, кто такой Вагнер? Не знает, что это мировая знаменитость? Может, пояснить ему немножко, думает она, и добавляет:
— В честь его самой знаменитой оперы, цикла «Кольцо Нибелунга».
— А-а-а, — отвечает он. — Интересно.
Но по его тону понятно: разговор максимально далек от «интересного», она ему скучна. Она пытается сменить тему:
— Любите ли вы крыс?
Он отстраняется, пристально вглядываясь в ее лицо, но не прерывая танца. И она тоже продолжает двигаться. В конце концов, они приближаются к Диане, и Юнити не хочет разочаровать любимую сестру.
Но когда они оказываются на расстоянии вытянутой руки от Дианы и Юнити ждет от сестры одобрительного кивка, вдруг обнаруживается, что та ее не замечает. Она увлечена разговором с каким-то мужчиной, чье лицо кажется Юнити знакомым, но она не сразу может его узнать, и стоят они с сестрой неуместно близко. И тут Юнити лихорадочно вспоминает его имя; это же фашист-проходимец, как называет его Пуля, сэр Освальд Мосли. С чего бы, ради всего святого, Диане разговаривать с ним, настолько сблизившись?
Глава четвертаяНЭНСИ
— Ты уверена, Бодли? Ты еще слишком молода, чтобы принимать такие решения, — ты же практически новобрачная. — Я придвинулась поближе к своей младшей сестре, пытаясь отыскать в ее глазах сомнение или неуверенность. Даже их тень помогла бы мне выполнить миссию, с которой меня сюда прислала Муля. Но все, что я вижу в ее глазах, — возбужденный блеск: Диана красива, как никогда.