— Диана, н-не может быть, — пробормотал он, а затем обвил ее своими мускулистыми руками. — Моя бедняжка, драгоценная богиня, как тебе это удалось?
— Ты всегда говорил, что я чудо, — прошептала она ему в шею, и он осыпал самыми нежными поцелуями ее израненное лицо.
Хотя М, извинившись, покинул ужин, чтобы поселить Диану в одной из многочисленных комнат для гостей, она слышала, как они с Баба ссорились в коридоре. Разъяренный голос Баба змеился по коридору и проникал в роскошную комнату для гостей, под Дианины выглаженные хлопковые простыни, словно стремясь задушить ее. И это очень обрадовало Диану; в конце концов, она приехала сюда, чтобы внести раскол.
Следующие три дня М держал обеих женщин порознь, что было не очень сложно, учитывая, что Диане нужно было отдыхать и набираться сил. К ее спальне примыкала терраса с видом на залив, и Диана была вполне счастлива, перемещаясь с кровати на шезлонг, где отдыхала, прикрыв лицо от солнца, и только любовник время от времени навещал ее. Она не позволяла себе терзаться мыслями о том, что Баба и М вместе в такой непосредственной близости от нее, потому что знала — ее присутствие на вилле вбивает клин между ними. Она никогда не предъявляла ему претензий за время, проведенное в обществе бывшей невестки: Диана вела игру вдолгую.
После трех дней такого сосуществования Диана услышала, как Баба носится по вилле, приказывая слугам паковать ее вещи. Громкие крики «недопустимо» и «невыносимо» разносились по лестницам и коридорам, и был ли этот гнев направлен на Диану или на М, оставалось неясным. Когда М вернулся на виллу, отвезя Баба на вокзал, Диана уже устроилась в главной спальне, оставленной ее заклятой соперницей. Следующие несколько недель они ходили под парусом, обедали и играли с детьми, поездка прошла именно так, как она надеялась.
— Дорогой, — говорит она, обнимая его. — Ты точно взял все, что нужно?
— Ну… — Он утыкается носом в ее шею, и тепло разливается по всему ее телу, он движется осторожно, чтобы не задеть несколько оставшихся пластырей на ее лице. — Как у меня может быть все, что нужно, если там не будет тебя?
Она смеется, глаза сияют под ресницами:
— Я буду ждать здесь твоего возвращения, и это всего на четыре коротких дня.
— Четыре важных дня, — уточняет он и добавляет: — Благодаря тебе.
Блаженно улыбаясь — словно ей ничего не стоило устроить обед в его честь, который даст в Мюнхене сам Гитлер, — она говорит:
— Ты заслуживаешь этого, никак не меньше.
— Возможно, это поможет БСФ набрать силу, — мягко произносит он. После отъезда Баба М кое в чем признался Диане. Муссолини финансировал БСФ, предоставляя пять тысяч фунтов стерлингов ежемесячно в течение нескольких лет. Деньги в разных валютах поступали через компанию с международными связями, принадлежащую старому другу М. Но после потасовки в Олимпия-холле ряды БСФ сильно поредели, и советники Муссолини убедили его, что британский фашизм не добился той широкой поддержки, на которую они рассчитывали. Выплаты сократились, и это поставило под угрозу будущее БСФ, к тому же после «Олимпии» М потерял еще и покровительство лорда Ротемира. М был в восторге, когда Диана сказала, что нашла выход, хотя, конечно, она не упомянула, что надеется решить сразу две проблемы благодаря организованному ею обеду с Гитлером — усилить БСФ и сделать так, чтобы М перестал нуждаться в помощи Баба. М должен верить, что сам решил оставить Баба.
— Обязательно, дорогой. Я знаю, что так и будет, — говорит она и долго, томно целует его.
Закрыв за ним дверь, она хватает бутылку шампанского, хрустальный бокал и спускается по сотне ступенек от виллы к пляжу. На великолепную бухту опустились сумерки, почти все лодки вернулись в доки, и море перед нею необычайно спокойное и синее. Диана наливает шампанское в высокий бокал, поднимает тост за себя и выпивает до дна одним глотком. Затем скидывает белое шелковое платье и ныряет в море, упиваясь триумфом.
Глава тридцатаяЮНИТИ
«Слава богу, Том приедет только на следующей неделе», — думает Юнити. Хотя ее брат свободно говорит по-немецки, получил степень юриста в Берлине и давно обожает все тевтонское, никогда не угадаешь заранее, что он скажет. Юнити совсем не хочется ставить все под угрозу из-за его непредсказуемости, к тому же обстоятельства его приезда слишком уж подозрительны: похоже, родители послали брата шпионить за ней, и она переживает, как он поведет себя среди нацистов.
Сегодня особенный вечер. Ее уже приглашали раньше на обеды и пикники для высокопоставленных нацистов, но те были гораздо многолюднее. «Им нравится выставлять меня напоказ, словно трофей», — с улыбкой думает она. А сегодня вечером она впервые приглашена на мероприятие для узкого круга, возможно, потому что сама идея этого ужина принадлежит ей.
Когда она получила письмо Дианы о финансовых проблемах БСФ из-за того, что Муссолини сократил поддержку, она догадалась, что всемогущая сестра таким образом просит о помощи для Мосли. Юнити неописуемо тронуло, что она может чем-то помочь сестре. «Просто невероятно, как легко оказалось устроить знакомство Мосли с Гитлером, как только я на это решилась», — думает она.
Это письмо значит для нее очень много, особенно после ужасающей поездки домой. Никто не оценил ее по достоинству в родительском доме. Они даже были против, чтобы она носила ту же одежду, что и в Мюнхене, — черную, с яркой красной повязкой на рукаве, а иногда, если день выдавался прохладный, еще и черные кожаные перчатки. Юнити знала, насколько эффектно она смотрится в нацистской униформе, и ужасно огорчилась, когда вместо того, чтобы осыпать ее комплиментами, которых она ждала, родные раскритиковали ее наряд. И это еще цветочки по сравнению с шумом, который они подняли из-за того, что на скучнейшем церковном празднике в Сент-Освальде она решила поупражняться в стрельбе. Почему нельзя немного пострелять по мишеням, когда вокруг никого нет? Ей хотелось бы, чтобы все эти недалекие англичане — особенно те, которые разбегались в Сент-Освальде при звуках ее голоса, — увидели ее сейчас, в сердце нацистской власти, где ее чествуют за ее взгляды и одежду, а не поносят.
Юнити обводит взглядом квартиру Гитлера, где он дает приватные обеды. Она уже четырежды бывала здесь на небольших посиделках, а сегодня полные произведений искусства комнаты украшены еще и живыми цветами, столы накрыты белыми скатертями, хрусталем и серебром — и в гостиной, и в столовой. Список гостей тоже впечатляющий: кроме уже привычных высокопоставленных военных Гитлер пригласил еще и немецких аристократов, знаменитостей, в том числе дочь кайзера, герцогиню Брауншвейгскую и членов семьи прославленного композитора Рихарда Вагнера.
«Диана будет довольна, — думает Юнити. — Ведь если Мосли произведет здесь хорошее впечатление, он может получить финансирование».
— Фройляйн Митфорд! — К Юнити обращается Винифред Вагнер. Лавируя меж гостями, Юнити пробирается к вдове Зигфрида Вагнера, дедушкиной подруге, думая о том, как неразрывно переплетены их с фюрером жизни, как много общего привело к тому, что происходит в этот судьбоносный момент. Она знает, что она часть чего-то большего, ей предназначено быть рядом с Гитлером.
— Как приятно видеть вас, фрау Вагнер, — она приветствует Винифред на английском, тепло обнимая ее. Хотя Винифред в восемь лет была удочерена немецкой родственницей и сама себя считает немкой, она родилась в Англии и родители ее были англичанами. — Надеюсь, у вас все хорошо?
— Под руководством фюрера разве может быть иначе?
Сияющие глаза Винифред устремлены на обожаемого вождя, с которым она и ее покойный муж дружили более десяти лет. Ходят даже слухи, что когда Гитлер был в заключении в 1920-х годах, Вагнеры носили ему в тюрьму еду и канцелярские принадлежности, с помощью которых он и написал автобиографию «Майн Кампф».
— Полностью согласна с вами, фрау Вагнер, — отвечает Юнити.
— Я вижу, вы стали очень близки с нашим другом, — с доверительной, почти материнской улыбкой говорит Винифред.
К своему ужасу, Юнити чувствует, как у нее запылали щеки. Ей бы не хотелось, чтобы Гитлер или кто-то из его ближнего круга догадались о ее амбициях.
— Да, мне повезло общаться с фюрером.
— Он благоволит тебе, маленькая Валькирия. Ты можешь этим гордиться. — Винифред похлопывает Юнити по руке. — Он упоминал, что хотел бы устроить на Байройтском фестивале что-нибудь персонально для тебя.
Во время этого ежегодного фестиваля оперы Вагнера исполняют в специально выстроенном театре.
Юнити не верит своим ушам — это была бы невероятная честь:
— Для меня?
— Да, но, возможно, это должно стать сюрпризом. Пусть это останется между нами.
Юнити согласно кивает, мимо проходит Мосли и шепчет ей:
— И снова здравствуй, моя маленькая фашистка.
Большую часть времени с момента его вчерашнего приезда они провели вместе, Юнити рассказывала ему всевозможные подробности про Гитлера. Сегодня, она знает, Мосли нацелен на местных лидеров — он должен наладить отношения и убедить их в важности БСФ для общего дела нацизма. Она организовала ему переводчика, чтобы легче было строить беседу с теми, кто не в совершенстве владеет английским.
Мосли следует за Штрейхером, они останавливаются и заговаривают с незнакомым Юнити чиновником. Она внимает рассказу Винифред о расписании Байройтского фестиваля и о переделке его знаменитой сцены, и одновременно прислушивается к разговору Мосли и его собеседников.
— Полагаю, для нас желательно, чтобы БСФ сильнее сблизился с нашими ключевыми убеждениями, — говорит Штрейхер Мосли через переводчика, и второй джентльмен выразительно кивает.
— Мы уже очень тесно сблизились с нацистской идеологией, не предвижу здесь никаких проблем, — отвечает Мосли самым любезным тоном, какой Юнити доводилось от него слышать. — Есть ли какой-то конкретный вопрос, на который вы хотели бы обратить внимание?