Евреи Ист-Энда, антифашисты и коммунисты собрались на демонстрацию против Мосли и митинга БСФ. Диане кажется, их тут тысячи. Публичные антиеврейские заявления БСФ вызвали огромное недовольство. После визита Мосли в Германию позапрошлым летом и их свадьбы в прошлом году БСФ все громче стал заявлять, что евреи представляют опасность, перешел к открытой атаке на них, перестал отмалчиваться — а ведь когда-то в своем манифесте «Великая Британия» Мосли и словом не обмолвился о евреях. Буквально на прошлой неделе М дал интервью, в котором, по сути, провозгласил, что так называемая воля народа — всего лишь результат манипуляций еврейских финансистов.
Мосли сделал то, что пообещал Штрейхеру во время их первой встречи, и в ответ БСФ получил щедрую поддержку Рейха. Хотя публично Гитлер никак не прокомментировал происходящее — он предпочел, чтобы выглядело так, будто БСФ независимо встал на эти позиции, — в частном разговоре он признался, что удовлетворен, и Диана осталась довольна своей закулисной ролью, пусть это было и не всегда приятно. Она лишь хочет, чтобы британцы оценили достоинства предложенной М социальной реформы, без всех этих примитивных глупостей, но без поддержки Гитлера БСФ может прекратить свое существование, и это ей прекрасно известно. И где тогда будет М? Так что эти высказывания — неизбежное зло.
Гул в толпе нарастает. Протестующие вздымают кулаки и плакаты с надписью «Вам не пройти», кричат, чтобы чернорубашечники убирались из Ист-Энда — в этом районе особенно велика доля еврейского населения, поэтому М и выбрал его для проведения митинга. Протестующие попытались запретить марш еще до его начала, но правительство согласилось с аргументами М, что он и его организация имеют право на свободу слова, так что марш все-таки санкционировали. Хоть власти и встали на сторону Мосли, Диана знает, что многие политики шепчутся о неприязни М к действующему британскому правительству. Но с чего бы ему быть снисходительным, думает Диана, ведь существующая система рушится прямо у них на глазах. Нынешняя система благоволит старой гвардии, а не британскому народу, и М имеет полное право действовать и идти на риск. И не важно, что граждане Великобритании ненавидят перемены.
«Убирайтесь из нашего района!» — кричит какой-то задиристый парень. «Убирайтесь!» — вторит ему толпа, ее крики заглушают скандирования и песни БСФ. И вдруг в воздухе начинают летать кирпичи, стулья, стеклянные бутылки — все это проносится над толпой и падает с оглушительным грохотом. Поднимаются другие крики — не боевые, протестные, а стоны раненых. Диана видит, как кровь стекает по лицу молодой женщины, и пятится, пока не упирается в кирпичную стену рядом с витриной мясного магазина.
«Не стоило игнорировать предупреждения М», — думает теперь Диана, уворачиваясь от брошенной кем-то стеклянной бутылки из-под молока. Муж говорил, что возможны стычки, и она кивнула, словно согласилась. Но, как и всегда, Диана действовала по собственному плану и сегодня вечером она собиралась поддержать М здесь. Как бы это ни было опасно. И вот она здесь.
Она оглядывается по сторонам и понимает, что из толпы не так-то просто выбраться. Но она с облегчением замечает прибывших полицейских. Протестующие теперь нападают не только на членов БСФ, но и на полицию, некоторые из них размахивают ножками стульев, обмотанными колючей проволокой. Они набрасываются на полицейских, потому что злы на правительство, разрешившее митинг?
Диана в ловушке. Со всех сторон она заперта — протестующими, бесполезными полицейскими, баррикадами, блокирующими выход, и даже офицеры БСФ никак не могут выбраться из толпы вокруг трибуны, на которой все еще стоит М. Огромный булыжник со свистом пролетает мимо ее головы и разбивает витрину мясной лавки, осыпая толпу осколками стекла. Толпа вздрагивает и рвется куда-то, Диану толкают. Спотыкаясь, она почти падает на землю, но в последнюю секунду встает на ноги. Она тяжело дышит, понимая, что только что ее могли растоптать и спасло ее лишь чудо.
Глядя поверх толпы, поверх голов, она видит, что М разговаривает с мужчиной, в котором она узнает сэра Филипа Гейма, комиссара полиции. «Что он делает?» — недоумевает она. М ни в коем случае нельзя соглашаться с требованиями протестующих или правительства, если оно вдруг передумало по поводу марша. Если он согласится, в глазах Гитлера это будет выглядеть непростительной слабостью, а ведь Мосли лишь недавно удалось убедить фюрера в своей силе и преданности. Такой поворот событий стал бы катастрофой, разрушил бы партнерство, которое наконец удалось выстроить. Благодаря ее уговорам.
Она почти в ярости. Неужели М сведет на нет весь прогресс, которого она так кропотливо добивалась бесконечными уговорами, расточала Гитлеру нежности и любезности, чтобы убедить фюрера: Мосли — его человек в Англии? Он правда выставит ее на посмешище из-за собственной слабости? Наконец рядом с ней появляется один из людей Мосли и утаскивает ее в переулок, подальше от драки. Но Диана может думать лишь об М, о том, не совершает ли он сейчас величайшую ошибку. Где он и что делает прямо сейчас? На что еще Диане придется пойти, чтобы доказать Гитлеру, что ее муж и его движение заодно с нацистами?
Глава тридцать шестаяЮНИТИ
Юнити меряет шагами свою новую квартиру, просторную и элегантную, одним взмахом руки подаренную Гитлером с нежным поцелуем. Она радостно захлопала в ладоши при виде просторной гостиной с прекрасным видом на Английский сад и бросилась его обнимать за такой щедрый подарок. Он отмахнулся от ее благодарности — сказав, что это пустяки, что евреи, которые здесь жили, в квартире больше не нуждаются, — но под его усами она увидела намек на улыбку. И, как всегда, ей было приятно сделать приятно ему.
Но сейчас только одно могло бы обрадовать ее — присутствие фюрера.
Присев на подлокотник темно-серого дивана, доставшегося ей вместе с квартирой, она тут же снова вскакивает. Ей нет ни секунды покоя. Если бы Муля увидела, как она мечется, курит и бормочет что-то себе под нос, она бы сказала, что дочь «как неприкаянная». Но Юнити понимает, что «неприкаянная» — слишком слабое слово, чтобы описать ее внутреннюю тревогу. Она сгорает изнутри.
«Где Гитлер?» Она знает, что Германия и Италия ведут переговоры о союзничестве и Гитлер занят этой титанической задачей, но ее это не успокаивает. Она хочет разыскать хоть кого-то из его офицеров и прокричать ему в лицо вопрос, который терзает ее денно и нощно, но знает, что если завопит, то не получит ответа. Такое публичное неистовство не подобает арийской женщине. Надо придумать что-то другое.
Юнити не видела Гитлера уже два месяца, по сути, с Олимпийских игр. Ей не удавалось застать его ни в одном из привычных мест — ни в их ресторанчике «Остерия Бавария», ни на площади Кёнигсплац, окруженной правительственными зданиями, ни у него на квартире на Принцрегентенплац, ни в пивной «Хофбройхаус ам платц», где он часто бывает со своими военными. Она днями и часами ждала его в тщетной надежде увидеть хоть мельком свою любовь, предназначение своей жизни. Он ускользал от нее в Мюнхен, Берлин, в свою официальную штаб-квартиру и резиденцию. Единственное место, где она не искала его, — это квартира Евы на Вассербургерштрассе, недалеко от квартиры самой Юнити, и только потому, что опасалась реакции известной ревнивицы, которая пойдет на все что угодно, лишь бы удержать внимание фюрера. Она готова покуситься даже на собственную жизнь.
Почему он лишил Юнити своего общества? Что она натворила, чем заслужила это наказание? Неужели он и правда настолько занят? Слезы текут по ее щекам от боли разлуки, самой долгой из всех, что ей выпадали, и единственной, когда он ничего не объяснил ей и даже не прислал записки. Нить, связующая их, натянута до предела, того и гляди оборвется, и боль от одиночества и предчувствия расставания невыносима.
Юнити прикуривает новую сигарету от тлеющей предыдущей, глубоко затягивается. Если бы только она знала, почему он перестал ее приглашать, она бы загладила свою вину. Она неправильно повела себя на Олимпийских играх? Или с Евой, или с Геббельсом? Она знает, что безразлична министру пропаганды Гитлера, ведь она англичанка, но благодаря дружбе Дианы с его женой Магдой его отношение к Юнити слегка потеплело. Неужели Диана умудрилась как-то оскорбить фюрера? Она клевала носом во время олимпийских церемоний и игр, и это могли заметить. Возможно, фюрер теперь думает, что на знаменитых сестер Митфорд нельзя положиться во время публичных мероприятий?
Глядя из высоких арочных окон гостиной на верхушки кленов в Английском саду, на их листья, тронутые позолотой, Юнити разговаривает сама с собою. Точнее, ведет воображаемый диалог с Дианой, которая всегда умеет успокоить ее расшатанные нервы и поднять настроение. «Полно, Бобо, — с серебристым смешком сказала бы Диана. — Ты же знаешь, что герру Гитлеру нужно управлять страной, провести ремилитаризацию Рейнской области, покорить континент? Его отсутствие — это не молчаливый знак, что он больше не привязан к тебе, а свидетельство его трудолюбия. Постарайся не обижаться, дорогая». И Юнити, возможно, смогла бы посмеяться над собой. Но здесь, в одиночестве собственной квартиры, эта беззаботность совершенно недостижима и представляется только самое худшее. Изгнание.
Одинокий солдат СС марширует по внешней дорожке Английского сада, и у Юнити возникает идея. Она мчится в ванную, красит губы, поправляет блузку, затем бежит в спальню, снимает твидовую юбку, надевает черную фашистскую форменную куртку и юбку, натягивает кожаные перчатки. Одобрительно кивнув своему отражению в зеркале в полный рост, она покидает квартиру, спускается по винтовой лестнице и выходит через парадную дверь на дорожку, обрамляющую парк.
На мгновение она замирает, выискивая взглядом солдата, а потом шагает к нему по тротуару. Она низко опускает голову и не отрывает взгляда от земли, направляясь к нему. Она сдерживает слезы, что кипят в глазах. Они сталкиваются друг с другом именно так, как Юнити и запланировала.