Она поворачивается к отцу. — Так ведь, Пуля? Юнити знает, на чьей стороне сейчас сила.
Глава сороковаяНЭНСИ
Такое чувство, будто это задание дали мне, потому что мне нечего терять. Ни титула, ни высокого положения. Ни достойной карьеры. Ни подающего надежды мужа. И никаких детей, разумеется. Наверное, я должна быть благодарна, ведь это поручение вытащило меня из дома в мир.
Муля категорически отрицает, что меня выбрали по вышеперечисленным причинам. Она твердит, что я идеально подхожу для спасения Декки просто потому, что только моя политическая позиция — а я социал-демократка, если на меня надавить, — не вызывает отвращения у моей младшей сестры и, таким образом, у меня больше шансов вернуть ее, чем у кого-либо другого. Ко всеобщему ужасу, одна из моих сестер стала убежденной коммунисткой и сбежала в Испанию с Эсмондом Ромилли, тоже коммунистом и сыном кузины Нелли, сестры Клемми. Я должна убедить ее вернуться домой, в фашистское лоно нашей буржуазной семьи.
«Как?» — позвольте спросить. Понятия не имею. Декка приятнее в общении, чем Юнити, — она была симпатичной и популярной дебютанткой, хоть и без особого желания участвовать во всем этом, — но ничуть не менее упряма. И Эсмонд, скорее всего, такой же, судя по тому, что он сбежал из закрытой школы, чтобы издавать левый журнал, а потом присоединиться в Испании к антифашистским Интернациональным бригадам, с Деккой на буксире.
Вся эта чертова история нелепа и обречена на неудачу. Но мы с Питером отправились на побережье Франции встречать английский военный корабль «Эхо», на борт которого беглецов уговорили подняться, но только когда посол сказал Декке и Эсмонду, что без их сопровождения туда не пустят испанских беженцев. Гениальный, надо отметить, ход. И вот я среди грузов и такелажа в порту Жан-де-Люз, где стоит в доке «Эхо», думаю, как, черт возьми, я собираюсь притащить Декку домой к Муле и Пуле, ускользнув от внимания кружащих вокруг репортеров.
— Боже, это они? — Питер указывает на палубу эсминца, там юная пара стоит плечом к плечу среди смуглых испанцев. Я поразилась, когда бывший муж вызвался сопровождать меня в этой спасательной миссии: я думала, мне придется справляться в одиночку. — Нужно присматривать за маленькой мисс на случай, если характером она пошла в свою семью, — сказал он, подмигнув, и я тут же вспомнила, почему я с ним.
Щурясь на корабль на ярком средиземноморском солнце, я пытаюсь разглядеть пару, на которую указывает Питер. Наконец я замечаю свою прелестную младшую сестру, гибкую и темноволосую. Несмотря на то, что «Эхо» быстро приближается к оживленному французскому причалу, ее взгляд прикован к Эсмонду, глаза сияют.
— Чертова девчонка влюблена до безумия, — шепчет мне Прод, и это самое проницательное замечание, которое он когда-либо делал.
К коммунизму Декка пришла вполне осознанно и объяснимо — в ответ на ярый фашизм, который навязывала ей с самого детства Юнити, ее соседка по комнате, — но появление еще и романтического сюжета неизмеримо усложняет мою задачу. Думаю, теперь сестра в два раза крепче привязана к коммунизму.
Мы наблюдаем, как парочка неторопливо спускается по трапу, держась за руки, всего лишь с двумя небольшими сумками. Их беззаботные улыбки испаряются, когда я поднимаю руку, чтобы помахать им, и они меня замечают.
— Ты несносная девчонка, Муля реки слез пролила. Настоящий потоп.
— Что, черт возьми, вы тут делаете? — спрашивает она, а затем объявляет всем, кто готов слушать: — Это засада.
Я глубоко затягиваюсь сигаретой, прежде чем ответить, стараясь не сорваться на сестру.
— Дорогая, я бы не стояла здесь, в Сен-Жан-де-Люз, если бы ты не подделала письмо от друзей, якобы пригласивших тебя погостить во Франции, и не сбежала с Эсмондом. — Я машу рукой в сторону своего троюродного брата, с которым время от времени сталкивалась на каникулах у кузины Клемми и находила его неприятно воинственным. — Муля и Пуля буквально обезумели от беспокойства, как только узнали, что тебя нет в Дьеппе. Ты хоть представляешь, что пока мать Эсмонда не получила письмо, в котором сообщалось, где вы и что вы, возможно, поженились, наши родители только и делали, что сидели у телефона, ожидая звонка от вас или полиции? Они думали, что ты погибла.
На лице Декки мелькает тень сожаления, но недолгая — пока она не переводит взгляд на Эсмонда. Он, напротив, всем своим видом бросает вызов, и когда она это замечает, ее выражение лица тоже меняется, подстраиваясь под его. Она говорит:
— Какое ты имеешь право читать мне свои аристократские нотации? Мне уже восемнадцать, и я сама могу решать, что делать. Я хочу быть в корпусе прессы на Гражданской войне в Испании, вместе с Эсмондом.
Звучит так, словно эти слова родились в голове Эсмонда. Что случилось с моей сестрой? Она выглядит сердитой:
— Это ты подстроила, чтобы мы оказались на корабле? Из-за тебя власти нажали на нас и заставили подняться на борт?
Питер вмешивается:
— Полегче, Декка. Тут повсюду вокруг репортеры. Ваше маленькое приключение попало в заголовки новостей, и нам не хотелось бы, чтобы об этой встрече узнали газетчики. Но на всякий случай: правительство вмешалось по просьбе матери Эсмонда, а не твоей сестры или родителей, так что ты злишься не на тех.
Эсмонд усмехается и громко заявляет:
— Пусть репортеры все слышат. Как можно больше англичан должны знать, что происходит в Испании. Это первые бои великой битвы между фашистами и коммунистами, которая начинается на континенте и на которую британцы закрывают глаза, оберегая свой комфорт.
Неприятный парнишка, на мой взгляд, прав, но сейчас не время и не место для политической дискуссии. К тому же его манеры отвратительны. Надо взять ситуацию под контроль.
Но Питер ничего не может с собой поделать и выпаливает:
— С меня довольно ваших поучений, молодой человек. Мы с Нэнси вам не враги; мы приехали убедиться, что с вами все в порядке, и предложить поддержку от семьи Митфорд, если Декка вернется в Лондон. Вы должны…
Ситуация становится взрывоопасной, а это совсем не поможет выполнить доверенную мне миссию. То, что Питер смотрит сверху вниз на невысокого молодого человека и разыгрывает старшего брата, только заставит Эсмонда — а вслед за ним и Декку — еще сильнее упираться: я заметила, как покраснело его лицо при упоминании финансовой поддержки семьи. Здесь не нужно давления, нужно сопереживание, на которое, я знаю, моя сестра способна.
Я перебиваю своего мужа:
— Питер имеет в виду, что мы беспокоились о вас и просто хотим немного поболтать. За углом есть тихое кафе, где подают вкуснейшую курицу в вине. Мы приглашаем вас пообедать и выпить.
Глаза Декки и Эсмонда загораются при упоминании еды, и мне интересно, сколько времени прошло с тех пор, как они в последний раз нормально ужинали. Не дожидаясь, пока они ответят, я подхватываю сумку Декки, а Питер перекидывает через плечо сумку Эсмонда, и мы отправляемся за пару кварталов отсюда в кафе.
Эсмонд за моей спиной выкрикивает:
— Мы согласились поговорить с вами, только потому что ты написала «Потасовку». Остальные Митфорды — нацисты.
Мне отчаянно хочется как-нибудь язвительно поблагодарить за комплимент, но я молчу. Хорошо, что я сдержалась, потому что сестра догоняет меня и начинает шагать рядом, так что я могу спросить:
— Как, черт возьми, вы смогли себе это позволить?
Муля сказала, что они с Пулей дали Декке тридцать фунтов на поездку, думая, что она отправляется во Францию к друзьям, но эти деньги, наверное, давно закончились. Насколько я понимаю, помимо этого их единственный источник дохода — скромное жалованье Эсмонда от агентства «Рейтер».
Она задорно хихикает:
— Ты же знаешь, у меня всегда была заначка на случай побега.
Я смеюсь в ответ, вспоминая, что Декка припрятывала деньги еще со времен, когда была малышкой:
— А я и запамятовала.
Мы с Дианой и Юнити частенько дразнили Декку, высмеивая ее тайные клады пенсов и фунтов, которые она копила для побега. Похоже, деньги наконец-то пригодились.
— Как ты, Декка? Мы все беспокоились о тебе, — говорю я, обнимая свободной рукой ее тонкие плечи. Она всегда была хрупкой, но за время пребывания в Испании совсем исхудала.
К моему облегчению, она не стряхивает мою руку, а вместо этого кладет свою ладонь поверх моей.
— Это было потрясающе… — Она замолкает, понимая, что такой восторг не очень-то сочетается с описанием войны в Испании. — Я хотела сказать, что обожаю быть рядом с Эсмондом и работать вместе над чем-то значительным, более важным, чем мы сами.
— Даже если это означает жить с Эсмондом вне брака?
— Особенно это, — отвечает она с дьявольским смешком. — Эсмонд уверяет, что брак это такая старомодная, буржуазная конструкция.
— Еще бы ему не утверждать, — шепчу я себе под нос, стараясь не отпугнуть Декку и не подтолкнуть ее к длинной проповеди о чудесах коммунизма.
Мы заходим в кафе, усаживаемся за столик с мраморной столешницей, Декка спрашивает:
— Почему Юнити не заберут из Мюнхена? Почему Муля и Пуля послали вас двоих только за нами?
— Чертовски хороший вопрос, — бормочет Питер. Я не могу винить его, поскольку он упорно спрашивает об этом моих родителей, но сейчас его комментарий нам только помешает.
Я бросаю на него взгляд и, как могу, отвечаю на вопрос, которым и сама не раз задавалась:
— Полагаю, потому что она спросила разрешения перед отъездом в Мюнхен и пошла привычным путем: остановилась в приемлемом пансионе в центре города, начала изучать язык и так далее. Она не сбежала тайком с молодым человеком, соврав, будто едет в отпуск с приятелями.
Бровь Декки изгибается, когда я сравниваю их с Юнити ситуации. Затем, взглянув на Эсмонда, она спрашивает:
— Как можно допустить, чтобы Юнити жила одна в квартире, подаренной ей Гитлером, отнятой у евреев, которых, скорее всего, отправили в лагерь? В квартире, куда она приглашает офицеров СС, когда ей заблагорассудится, и бог весть чем с ними занимается, да еще и развлекает самого Гитлера? Неужели наше с Эсмондом желание помогать Испании и всем людям, которых из-за их коммунистических взглядов третируют и мучают фашисты, более предосудительно?