Он еще раз откашливается, начинает свою речь, и я вижу, что все мои усилия оказались напрасны.
— Я думаю, все мы понимаем неизбежность присоединения Австрии к Германии. Коллеги-лорды упоминали об этом здесь и сегодня, и на предыдущих заседаниях. — Он делает глубокий вдох, чтобы усмирить волнение, затем продолжает: — Но мало кто обратил внимание на теплый и восторженный прием, оказанный герру Гитлеру австрийским народом. Я полагаю, что большинство бывших граждан Австрии считают немецкого фюрера своим героем и рады теперь снова называть себя немцами. Не обращайте внимания на тех немногих коммунистов, евреев и либералов, которые не согласны. Нам стоит поблагодарить Гитлера за то, что он смог воссоединить эти две страны без кровопролития или войны, подобной той, что происходит сейчас в Испании.
Пуля продолжает. В галерее посторонних слышны и восторженные возгласы, и громкое улюлюканье. Улюлюканье меня не удивляет, но крики поддержки неожиданны.
А больше всего я поражена тем, что слова Пули звучат так, словно говорит не он, а Юнити. Или, точнее, — Гитлер. Крайне неожиданно слышать это от человека, всю жизнь на грани бешенства ненавидевшего гуннов, вслед за ними всех инородцев в Великобритании, потом лягушатников, как он называет французов, американцев — словом, практически всех, кроме детей, жены и нескольких друзей из загорода. «Боже мой, — думаю я, — как моя семья стала рупором Гитлера?»
Как и зачем Диана и Юнити добились этого? Если бы я не написала когда-то «Потасовку», они и меня втянули бы в это? Ведь и я когда-то согласилась надеть черную рубашку.
Некоторые Митфорды превратились в сорняки, посаженные в английскую почву в надежде, что мы уничтожим местные растения. Я должна стать неутомимой садовницей и разобраться с этой странной новой порослью. Должна ли я вырвать эти сорняки с корнем?
Глава сорок седьмаяДИАНА
Она неподвижно лежит на кровати.
«Если я не пошевелю ни единым мускулом, ни единым пальцем, — думает она, — возможно, тошнота пройдет». Возможно, это ослабит безжалостную хватку токсикоза, и она сможет снова стать самой собой, а не страдающей оболочкой, в которую превратилась из-за беременности.
Голоса Джонатана и Десмонда, играющих на большой лужайке перед западным входом в Вуттон-Лодж, проникают в ее спальню через приоткрытое окно. Слыша их смех, она и сама улыбается и поворачивает голову к окну. А вот это зря. Стоило ей пошевелиться, как накатывает новая волна тошноты, Диана близка к тому, чтобы воспользоваться фарфоровым тазиком у кровати.
Она пытается отвлечься от дискомфорта и переключиться на радиопрограмму. Голос Фреда Астера поет: «Им не отнять этого у меня», волны музыки омывают ее, а потом отступают, унося с собой образ певца, исполняющего серенаду для Джинджер Роджерс на затянутой туманом палубе корабля в фильме «Давайте потанцуем». С кем она смотрела этот фильм? С Ивлином? Она не может вспомнить, таким напряженным был прошедший год. Старая дружба испарилась из-за многочисленных новых обязанностей.
Голос диктора заглушает финальные звуки трубы, возвращая Диану в настоящее к ее болезненным ощущениям. Выпуск новостей усугубляет ее страдания, ей кажется, что пока она лежит в постели, возможности ускользают у нее из рук. Диктор рассказывает, с каким восторгом австрийский народ приветствовал Гитлера и его войска, когда они маршировали через границу почти две недели назад; в передаче не упоминается о передовых войсках, которые схватили тысячи несогласных и отправили их в лагеря, чтобы они не мешали шествию Гитлера. «Может, люди об этом не знают», — думает Диана. В конце концов, это Юнити посвятила ее во многие скрытые подробности: ее младшая сестра находилась в Австрии с момента прихода нацистов и, кроме того, имеет доступ к самому Гитлеру. Репортаж завершается кратким рассказом о том, как государственная власть над Австрией беспрепятственно перешла к нацистской Германии, а другие страны в это время лишь негромко выражали протесты, несмотря на явное нарушение Версальского договора.
Как бы Диане хотелось быть там. Она хорошо знает, как приятен фюрер, когда все складывается так, как он задумал, и ничто не может осчастливить его сильнее, чем успешное воссоединение его родной страны Австрии с любимой Германией. Если бы она могла сейчас поехать в Австрию — и ее бы при этом ни на кого не стошнило, — она смогла бы завершить переговоры о радио, которое так отчаянно нужно М. Вместо этого она лежит здесь, заложница собственного тела и ребенка в нем.
Конечно, она хочет родить от Мосли, но сейчас момент для этого крайне неудачный. Об их браке еще не объявлено официально: они боялись рассердить Бабá и навлечь на себя не только ее гнев, но и финансовые лишения. С деньгами туго, а Баба, пусть и неохотно, но выделяет Мосли деньги из состояния Керзонов. Но теперь, когда ребенок на подходе, они вряд ли смогут и дальше скрывать брак. Мосли хочет, чтобы Диана родила его ребенка, а не только растила детей от Гиннесса. Ее это умиляет, и, конечно, она рада всему, что может навсегда связать ее с этим неуловимым мужчиной.
Однако Мосли, похоже, не осознает, насколько роль Дианы важна для его будущего. Неужели он не понимает, что без ее интриг в Германии не будет коммерческой радиосети, которая смогла бы поддерживать БСФ сейчас и обеспечить ему место среди нацистов в будущем? Что если бы не Диана, у него не было бы никакой связи с Гитлером и с нацистами? Что Гитлер лично пообещал ей: после Австрии у нее будет «своя волна»?
Все эти долгие, изнурительные поездки в Берлин и Мюнхен, когда она на полную использует свой шарм и интеллект, налаживая отношения между нацистами и БСФ, позволят Мосли расцвести, когда случится неизбежное — во время нового нацистского аншлюса, на этот раз — Великобритании. Иначе М может оказаться на задворках истории. Или того похуже. Диана этого не допустит.
Она вздыхает, пытаясь силой воли прогнать тошноту. Игра, которую она ведет, скоро будет выиграна, и эта мысль восстанавливает ее душевное равновесие лучше, чем что бы то ни было.
Глава сорок восьмаяЮНИТИ
Юнити сбрасывает туфли, широко распахивает двери на балкон в своем номере отеля «Империал» и любуется Хельденплатц. Площадь героев, названная так в честь солдат, освободивших город от Наполеона в девятнадцатом веке и турок в семнадцатом, простирается перед ней, широкая и раздольная. Сегодняшним вечером лишь группки людей рассеяны по ней, периметр охраняют солдаты, но Юнити помнит, что всего лишь несколько дней назад толпа в 250 000 человек заполнила каждый сантиметр площади, приветствуя Гитлера. При мысли, что народ восславляет Гитлера, ее охватывает восторг.
Она выбрасывает вперед руки, как это делал Гитлер на балконе дома, неподалеку от этого, несколько дней назад, и на пару секунд представляет, что все это обожание предназначалось ей. Она кружится и вальсирует на балконе до головокружения, а потом падает от смеха. Как она рада, что примчалась из Мюнхена в Вену, чтобы принять участие в аншлюсе, воочию увидеть историю. В результате повсюду в Вене ее останавливают незнакомцы и спрашивают разрешения поцеловать руку, потому что к ней прикасался фюрер. Ей кажется, что австрийцы поклоняются и ей тоже, ощущение восхитительное.
Она уже несколько недель догадывалась: надвигается что-то важное, особенно после того, как австрийские нацисты надавили на канцлера Курта Шушнига и заставили его назначить нацистов на несколько государственных постов в Австрии. Затем были неотложные консультации австрийцев с Германией. Перешептывания среди высокопоставленных офицеров, которые тут же прекращались, стоило ей приблизиться. Ликующий настрой Гитлера. Но никто не хотел посвящать Юнити в подробности, даже ее драгоценный эсэсовец Эрих.
Когда 11 марта она наконец узнала, что Шушниг был вынужден уйти в отставку и Гитлер назначил на его место своего человека Артура Зейсс-Инкварта, она догадалась, что военные действия не за горами. Но она не ожидала, что все начнется так скоро. 12 марта, поздно вечером она получила от Эриха известие, что Восьмая армия немецкого вермахта вступает в Австрию.
Даже не собрав чемодан, она запрыгнула в свою машину и помчалась догонять процессию Гитлера — нога на педали газа, на лацкане поблескивает драгоценная золотая свастика, которая защитит ее, если вдруг кто-то остановит. Пристроившись в хвост официальной процессии, она проследовала за Гитлером через границу сначала в Браунау, затем в Линц и наконец прибыла в Вену вскоре после него. Наблюдая, как ее любимого фюрера приветствуют ликующие граждане бывшей Австрии — одни с букетами и венками, другие размахивают нацистскими флагами, — она чуть не расплакалась. Она-то знает, как долго готовилось это воссоединение.
Несмотря на близкие отношения с Гитлером, она не ожидала, что ей окажут теплый прием в Вене. Поспать можно и на скамейке в парке. Она просто хотела быть в Австрии в этот знаменательный момент. Но, видимо, один из охранников фюрера заметил ее и сообщил руководству, так что фюрер предоставил ей номер в отеле «Империал», недалеко от собственного. И, собираясь произнести речь перед народом на Хельденплатц 15 марта, Гитлер пригласил Юнити постоять рядом на балконе во время его выступления, вместе с самыми влиятельными членами партии.
Еще никогда Юнити не испытывала такой гордости. Гитлер произнес речь, ради которой он был рожден, он сказал, что Рейх вступил в Австрию как освободитель, чтобы вернуть ее на родину, на ее законное место в составе немецкой нации, и что вместе они становятся «Великой Германией». Разглядывая своего драгоценного кумира в такой непосредственной близости, она расплакалась от счастья.
К вечеру торжества утихли, и она села за бело-золотистый письменный стол в своем богато обставленном гостиничном номере, украшенном красным дамасским шелком, и положила перед собой лист фирменной письменной бумаги отеля «Империал», хотя и была немного навеселе после пары бокалов шампанского в честь праздника. «Пуля, ты ни за что не угадаешь, где была твоя Бобо в эти дни», — вывела она, и подробно описала продвижение по Австрии и восторженный прием народа. Она предложила отцу рассказать об этом всем, потому что «британские газеты, несомненно, представят совсем другую историю — лживую, про насилие и террор, которых не было». Потом она написала такое же письмо Уинстону, мужу кузины Клемми, который доставлял столько беспокойства бедному Гитлеру. Юнити должна сделать все, что в ее силах, чтобы изменить ужасные британские представления о фюрере, чтобы судьбы Великобритании и Германии соединились и ей не пришлось бы разрываться меж двух огней.