ия под контролем Мосли, а также, я полагаю, некая немецкая правительственная организация. Сомневаюсь, что сейчас подходящее время налаживать сотрудничество между британской компанией и правительством Германии в области радио — здесь все контролируется Би-би-си, надежно защищенной британским правительством. В конце концов, разве премьер-министр Чемберлен не провел в Германии несколько недель, разговаривая сначала с Гитлером, а затем с Муссолини и французским премьером Эдуардом Даладье, в попытке достичь соглашения и предотвратить войну между Великобританией, Францией и Советским Союзом с одной стороны и Германией, Италией и Японией с другой стороны из-за аннексии Германией Западной Чехословакии? Кажется, тут скрывается что-то большее, чем мне сейчас известно, и мне придется заново изучить свои записи о сестрах и их поездках, с учетом этой новой информации.
— Ну неважно… — Диана быстро меняет тему, осознав свою ошибку. — Давайте лучше спросим Юнити, как она себя сегодня чувствует.
— Почти выздоровела, — отвечает та, слегка закашлявшись.
Юнити заболела пневмонией во время своей ежегодной поездки на Байройтский фестиваль этим летом, и так расхворалась, что Муля поехала в Германию ухаживать за ней.
— Посмотрим, что скажет доктор, — ворчит Пуля, и на то есть веские причины. Ведь это ему пришлось отправиться в Нюрнберг через несколько недель после возвращения Мули из Байройта, чтобы привезти домой Юнити, слегшую с тяжелейшим гриппом после Партайтага. Он не без причины полагает, что она еще не вполне оправилась от пневмонии, поэтому и подхватила такой тяжелый грипп.
— Как бы то ни было, врач Гитлера, доктор Морель, сказал, что будет лечить меня, когда я вернусь в Мюнхен. Лучшего, по-моему, и ожидать нельзя, — радостно говорит Юнити. Гитлер предоставил в распоряжение Юнити своего личного врача в Байройте, и она чрезвычайно гордится этим фактом.
— Не очень-то тебе это помогло в первый раз! Ты вскоре снова слегла, — рявкает Пуля.
— Я выздоровела. И я возвращаюсь, нравится тебе это или нет, — огрызается в ответ Юнити.
Мы стараемся не обращать внимания на сердитого отца и продолжаем обсуждать здоровье Юнити и рекомендации местных врачей. Они не возражают, если Юнити через неделю отправится в Мюнхен. Но возникает другой вопрос, причем острее, чем когда-либо прежде. Почему Муля и Пуля позволяют ей отправиться в политически нестабильную и агрессивную страну в такое время? В страну, которая вполне может оказаться в состоянии войны с Великобританией, если Чемберлену не удастся заключить мир? Представляю, что сказал бы об этом Уинстон. Хорошо, что Питера тут нет, он бы уже схлестнулся с Мулей, Пулей и Дианой. Чем больше я думаю об этом, тем настойчивее спрашиваю себя: надо ли мне что-то предпринять?
— Вы правда думаете, что Юнити разумно возвращаться в Германию? — спрашиваю я.
Все оглядываются на меня так, словно у меня голова Медузы Горгоны. Я тоже всматриваюсь в них и понимаю, что у каждого из них есть свои причины, чтобы позволить Юнити вернуться назад в паутину и даже подтолкнуть ее к этому. Муля и Пуля не справляются с настырной и неуправляемой Юнити, а Диане нужен доступ к Гитлеру и высокопоставленным нацистским чиновникам, который сестра ей может обеспечить, не говоря о том, что Юнити станет идеальным прикрытием для постоянных поездок туда. Все молчат, а Юнити выпаливает:
— Перестаньте говорить обо мне так, словно меня здесь нет. Нэнси, я знаю, что твои взгляды на фюрера не изменились со времен «Потасовки»: я простила тебя за них, но не забыла.
Ярость в ее голосе так искренна, что я пугаюсь.
— Мои взгляды на Гитлера тут ни при чем. Я говорю о политических и военных беспорядках на континенте. Что если Чемберлен не сможет заключить мир? Ты застрянешь в тылу врага, а я беспокоюсь о младшей сестре.
Я смотрю на нее и вижу потерянную, одинокую девушку, какой она всегда и была.
На ее губах появляется самодовольная улыбка, она уже не сердится.
— Нэнс, не переживай обо мне. Среди нацистов я в безопасности. Гитлер и его люди будут защищать меня до победного конца. В конце концов, я их Валькирия.
Ее слова настораживают, но я просто разозлю и оттолкну ее, если скажу об этом. Пока я обдумываю свои следующие слова, она восклицает:
— В конце концов, мой фюрер скоро будет править нами всеми. Просто подождите, и вы увидите, что будет после Чехословакии.
Я обвожу комнату взглядом, чтобы посмотреть, какое впечатление ее слова произвели на остальных, и вижу, что только Диана, похоже, не удивлена. Я хочу спросить Юнити, на что она намекает, но тут в комнату заглядывает няня.
— Мэм, — окликает она Диану. — Дети хотят вас кое о чем спросить.
— Иду, — отзывается Диана и заставляет себя встать. Она медленно направляется к дверям и на ходу говорит: — Наверное, мне не стоило приводить Джонатана и Десмонда повидать тетю Юнити. Они слишком назойливы.
— Ерунда! — одновременно вопят Муля и Юнити. — Вовсе нет! Мы хотели их увидеть!
Диана уходит, в комнате воцаряется тишина. Внезапно мне приходит в голову, что я тоже хотела бы увидеть мальчиков. Я вскакиваю со словами:
— Я сто лет не видела Джонатана и Десмонда. Заскочу к ним.
Я шагаю по коридору к кабинету, где, как я предполагаю, мальчики Дианы прячутся вместе с няней, поскольку я не видела и не слышала их с тех пор, как приехала. Дверь кабинета с легким скрипом приоткрывается, и я заглядываю внутрь, не показываясь пока, надеясь сделать мальчикам сюрприз. Из-за неприязни Мосли я редко их вижу и на секунду с тревогой задумываюсь, помнят ли они меня.
В приоткрывшуюся щель я вижу, что Диана опустилась на колени перед сыновьями и поправляет их позы. Что она делает, особенно в ее положении? Затем она резко встает и отдает команду:
— Хорошо, мальчики, теперь, когда вы правильно стоите, давайте я вас послушаю.
Она отступает назад, открывая моему взгляду Джонатана и Десмонда. Очаровательные светловолосые мальчуганы прикладывают руки ко лбу в приветственном жесте. Что, черт возьми, здесь происходит? Они салютуют и выкрикивают: «Хайль Гитлер!»
Восторженно хлопая в ладоши, Диана широко улыбается и говорит:
— Прекрасно! Нужно будет только еще потренироваться, чтобы все было идеально. Важно, чтобы к приезду фюрера все было безупречно, верно?
Мальчики энергично кивают головами, а она спрашивает:
— Ну что, я ответила на ваш вопрос, как правильно приветствовать нашего фюрера? Тогда я вернусь к вашим бабушке с дедушкой и тетям.
Мне хочется закричать от этого ужасного зрелища, свидетельницей которого я только что стала, но я зажимаю рот рукой. Бесшумно отступаю от двери, стараясь не скрипнуть половицами. Я поворачиваюсь, чтобы пройти по коридору назад в гостиную и вижу няню мальчиков, застывшую в тени. На секунду наши взгляды встречаются, и я замираю, но притворяюсь, будто ничего предосудительного не случилось. Няня очень странно смотрит на меня, и мне хочется остановиться и расспросить ее. Но я не могу.
Вернувшись в гостиную, я начинаю демонстративно громко прощаться. Я хочу, чтобы Диана слышала мои слова, чтобы она поверила, будто я была здесь все это время. Что она сделает, если узнает, что я видела ее предательство? На что, интересно, способна моя сестра?
Глава пятидесятаяДИАНА
Диана плотно закрывает за Нэнси входную дверь. Требуется усилие, чтобы щелкнул дверной замок, но она инстинктивно толкает еще сильнее, чем надо, — для уверенности. Ее нервы натянуты до предела, того и гляди лопнут. Визит Нэнси в лондонский дом их родителей и такое на редкость близкое общение ее с Юнити оказались более рискованными и опасными, чем Диана предполагала.
Конечно, она любит свою старшую сестру. В каком-то смысле Нэнси — темная сторона Дианиного света, ее вторая половина. Но с годами политическая и человеческая пропасть между ними все шире, и близкие отношения уже почти невозможны. Потому что изобретательная, сверхнаблюдательная Нэнси — единственная, кто мог бы разгадать весь план Дианы. А этого Диана не может допустить.
Задержавшись в прихожей, она гадает, что Нэнси могла подслушать перед уходом. «Глупо», — думает Диана. Почему она не настояла на том, чтобы проводить Нэнси? Потирая живот, Диана знает почему: усталость от этой несвоевременной беременности делает ее рассеянной.
Она вспоминает, о чем они говорили с родителями и Юнити после того, как Нэнси демонстративно громко со всеми попрощалась, обняв каждого, даже Пулю, который всегда от объятий отбивается, и вечно ледяную Мулю. Юнити снова заговорила, что Гитлер аннексирует Чехословакию, несмотря на все договоренности, которых могут достигнуть Чемберлен, Муссолини, Даладье и фюрер. После многочисленных обедов, которые Диана устраивала в Берлине для нацистских лидеров, она хорошо знает, что Юнити права. Но утечка этой информации к широкой публике — или даже к лидерам британского правительства — испортила бы ее игру, и в мгновение ока они с Мосли превратились бы в британских шпионов или предателей, а не в прозорливых коммерческих и политических партнеров, которыми они хотят выглядеть, когда Гитлер неизбежно захватит господство.
Диана вспоминает, что, к счастью, она пренебрежительно отреагировала на болтовню Юнити и сменила тему разговора. Она не знала, ошивается ли Нэнси все еще поблизости, но не хотела, чтобы ее родители знали, что Гитлер проигнорирует любое соглашение, которого сможет добиться Чемберлен, — все это могла подслушать Нэнси. Ее родители так замечательно поддержали нацистский режим, особенно Пуля с его речью и письмами, и она не хочет подвергать их опасности. В предстоящие дни они должны будут выступить единым фронтом, и ей придется еще многих убеждать, когда Гитлер войдет в Чехословакию.
«Вот удача, — думает она. — Мои комментарии были совершенно безобидными». Она шумно выдыхает, а потом вдруг вспоминает. Сразу после того, как Нэнси демонстративно вышла, а Диана поспешно опровергла болтовню Юнити о нацистах в Чехословакии, Муля спросила Диану, не поедет ли она вместе с Юнити в Германию, чтобы заодно продолжить переговоры о коммерческой радиостанции. И Диана ответила, что не может, потому что ребенок вот-вот родится и в любом случае все необходимые немецкие разрешения на открытие радиостанции в Германии и вещание на Бельгию и частично Великобританию уже почти получены. «Черт побери, — думает она. — Что подумала бы Нэнси, если бы подслушала это?» И, что еще важнее, что она