Муля снова плачет и, как обычно, винит меня во всех своих страданиях.
— Нэнси, почему с тобой всегда так трудно? Я изнываю от беспокойства за твою младшую сестру, а ты хочешь поссориться из-за того, насколько хорошо какой-то гражданин Венгрии владеет английским?
И неважно, что она сама это начала.
Дебо закатывает глаза и бросает на меня сочувственный взгляд. Возможно, я слишком сурова с Мулей. Сейчас не время для моих комментариев. Я знаю это, но не могу удержаться.
— Прости, Муля. Просто я опасаюсь, что мы окажемся не готовы помочь Юнити притвориться, будто случилось что-то иное, — говорю я.
Пуля рычит:
— Какое это имеет значение, если мы не можем ее выручить! Мы даже, черт возьми, не можем вывезти ее из Германии.
С грохотом хлопает входная дверь. Пуля вскакивает, чтобы посмотреть, что за растяпа-слуга допустил такое оскорбление в это ужасное время. Я ожидаю возмущенных криков, но вместо этого слышу шелковистый голос моей сестры и сладкое щебетание племянников.
— Диана, дорогая, мы в гостиной, — зовет ее Муля — тут и «дорогая», и ласка в голосе, а со мной она даже не поздоровалась.
Входит Диана, как всегда элегантная — в бледно-голубом платье и шляпке в тон. Была ли она уже так безукоризненно одета, словно собиралась на коктейль в «Ритц», когда Муля позвонила ей с новостью о телеграмме, или облачилась в наряд, достойный леди, прежде чем отправиться в путь? За ней входят Джонатан и Десмонд в сопровождении няни, девушки с мышиными волосами, которую, как я думала, разжаловали из нянь в горничные. Почему Диана именно сегодня привела с собой детей? И тут меня осеняет: она использует их как щит, чтобы смягчить нападки, которые могут обрушиться на нее за отказ помочь вернуть Юнити.
Я периодически виделась с Дианой с тех пор, как выкрала документы о радио. Диана и дети, похоже, в основном живут в Вуттон-Лодже, куда мне ездить затруднительно с учетом моего рабочего графика. Но даже когда они в Лондоне и окрестностях, из-за вездесущего Мосли мне у них не рады. Из-за этого стало трудно «присматривать» за Дианой, как просил Уинстон.
— Дорогая, тебе не стоит так волноваться. Это вредно для малыша, — воркует Муля, поздоровавшись с мальчиками и прогнав их вместе с няней в библиотеку, вопреки желанию Дианы.
При слове «малыш» Диана машинально поглаживает свой аккуратный выпуклый животик. Я чувствую слишком знакомую боль при этом ее жесте, и мне приходится отвернуться. Только Дебо замечает это.
Диана присаживается на край самого дальнего от меня хэпплуайтовского стула с прямой спинкой и объясняет:
— На Ратленд-Гейт собралась целая толпа репортеров, они засыпали меня вопросами о Юнити. Мы едва от них отбились.
Муля прикрывает рот ладонью. — О боже! — Это все, на что она способна.
— Как, черт возьми, этот сброд узнал о Юнити так быстро? Мы сами только что получили телеграмму! — кричит Пуля.
— У них есть шпионы во всех телеграфных отделениях и на телефонных станциях. Насколько я знаю, газеты и журналы щедро платят операторам и курьерам, которые поставляют им информацию. Вероятно, они узнали обо всем раньше нас, — объясняет Диана.
У меня внутри все сжимается при слове «шпионы». Диана не взглянула в мою сторону, но я помимо воли почувствовала себя виноватой. Я еще не решила, следует ли мне отдать документы по радио, хотя сама не понимаю, чего я дожидаюсь. В конце концов, война уже началась.
Оттолкнув Дебо, Муля встает, чтобы предложить Диане чаю с подноса, принесенного горничной.
— Диана, дорогая, вы с фюрером так близки. Я чувствую, он поможет нам вывести Юнити из Германии, если ты попросишь его.
Диана ерзает на стуле, что необычно для такой сдержанной особы. Именно этой просьбы, как я догадываюсь, она и надеялась избежать, приехав со своими мальчиками.
Наконец она говорит:
— Муля, я не понимаю, о чем ты. Мы воюем с Германией. Не могу же я поднять телефонную трубку и попросить соединить меня с нашим врагом, чтобы попросить об одолжении.
Прежде чем Муля успевает ответить, Пуля бормочет: «Проклятые гунны». Какое облегчение слышать, как возвращается его старая, привычная ненависть к немцам. Такой контраст с Мулей, которая по-прежнему на стороне Германии, а не своей собственной страны, даже несмотря на то, что ее сын и зятья отправляются на войну, чтобы ее защищать.
Муля не сдается:
— Да ладно, Диана. Я знаю, что у вас тебя есть способ связаться с Гитлером. Если бы ты только дала ему знать…
Диана перебивает: — Я не понимаю, о чем ты говоришь, мама.
Муля выглядит озадаченной — Диана называет ее «мамой» только в ярости.
— Зачем ты прикидываешься дурочкой? — спрашивает Муля, приподнимая брови. — Я буквально на днях вечером слышала, как ты говорила о том, что у вас с ним есть связь, о вашем радио…
— Хватит, мама! — такого громкого и напряженного тона от Дианы мне еще не доводилось слышать. — Мне что, нужно повторить, что у меня нет способа связаться с лидером Германии, с которой воюет наша страна? И даже если бы был, я бы не осмелилась воспользоваться им, чтобы не рисковать собою и своей семьей.
— Даже ради Юнити? — Муля шокирована, Дебо широко распахнула глаза. — Она твоя семья так же, как Мосли и твои сыновья.
— Даже ради Юнити. Она сделала свой выбор, когда пренебрегла четкими инструкциями фюрера и осталась в Германии. Как бы ни было, я подозревала, что она может… — Диана делает паузу, подыскивая нужное слово, а затем останавливается на том же, которое выбрал Янош фон Алмази, — дойти до самоповреждения. Еще с лета.
Муля встает и пристально вглядывается в Диану. Дебо тоже глядит на нее — недоверчиво, как и Пуля. А я не удивлена, я в ярости.
— Почему ты не сказала нам? Мы могли бы поехать в Германию и вытащить ее оттуда, пока границы не закрылись и не стало слишком поздно. Здесь, в Англии, мы уберегли бы ее от самой себя! — кричу я.
Диана сидит прямо, словно шомпол проглотила.
— Нэнси, сама знаешь, твои слова просто смешны. Никто не смог бы уберечь Юнити от самой себя. Я не могла жертвовать собой, пытаясь спасти ее тогда и не буду делать этого сейчас, — она демонстративно потирает свой живот.
Моя ярость сменяется шоком. Мосли, фашизм и близость с нацистами изменили Диану, я давно догадывалась об этом. Но чтобы даже не попытаться остановить сестру, задумавшую самоубийство? Кто эта женщина, выдающая себя за мою сестру? Какое чудовище вселилось в Диану?
Я не могу больше и секунды находиться с ней в комнате. Я вскакиваю, собираясь выбежать из комнаты и из особняка на Ратленд-Гейт, и тут мне приходит в голову идея. Оставив Диану отбиваться от потока Мулиных увещеваний, я направляюсь на кухню, а не в прихожую, будто бы распорядиться насчет чая. И захожу в библиотеку, где отсиживаются няня и мальчики.
Девушка и мальчики устроились на полу и играют в какую-то карточную игру.
— Мисс? — прерываю я их.
Она встает, и, глядя в ее небывало голубые глаза, я спрашиваю себя, действительно ли мне стоит это сделать? Что если она расскажет Диане? Но потом я решаю попробовать. После той крайней холодности, которую я только что наблюдала, я должна рискнуть. В конце концов, эта опасность куда меньше той, которой подвергаются наши мужчины на войне — Питер и Том среди них.
— Я просто хотела узнать — может, вы чего-то хотите. Я распоряжусь насчет чая.
Мальчики требуют сладостей, а няня мягко успокаивает их.
— Мне подойдет все, что угодно, миссис Родд. Спасибо, — тихо произносит она, когда мальчики возвращаются к игре.
— Хорошо, — говорю я и делаю шаг к выходу. Затем, словно спохватившись, спрашиваю: — Простите, дорогая, напомните, как вас зовут?
— Джин, мэм.
— Джин, я хорошо помню вас по прошлой встрече, когда вы приезжали сюда с мальчиками, — говорю я и наблюдаю за ней, чтобы оценить, как мне действовать.
Она молчит. Вместо ответа опускает взгляд в пол: похоже, ее смущает то, что мы тогда увидели. Это именно та реакция, на которую я надеялась, — значит, я могу открыться.
— Джин, — шепчу я, беря ее за руку. — Я могу лишь догадываться, какие тревожные ситуации вы могли наблюдать, будучи няней этих прекрасных мальчишек. Возможно, сейчас, когда Германии объявлена война, вы видите что-то еще более огорчительное. Если вам вдруг понадобится с кем-нибудь поговорить о чем-то тревожном, что вы видели или слышали…
Джин прерывает меня тихим шепотом:
— Я подслушала, как леди Мосли говорила Джонатану и Десмонду, что не нужно переживать из-за войны, она скоро закончится, она точно знает. И добавила, что именно поэтому им надо продолжать тренироваться приветствовать фюрера.
Слезы наворачиваются на ее глаза, и она дрожащим голосом спрашивает:
— Немцы придут сюда?
Боже мой. Как могла моя сестра говорить такие вещи своим детям? Даже если она в это верит? Даже если она что-то знает? Даже если она часть плана? Меня бьет дрожь.
Бедняжка Джин в ужасе. Но я надеюсь, что она наберется смелости и сделает то, о чем я собираюсь ее попросить, чтобы не позволить Диане и Мосли столкнуть нас всех в хаос.
Глава шестьдесят третьяДИАНА
Кольцо опасностей вокруг них сжимается, но неужели она единственная, кто это видит?
Добравшись кружным путем до дома — с детьми и няней вдобавок, — Диана закрывает дверь и прислоняется к ней, словно может предотвратить неприятности, просто заслонив всех собою от них. Если задуматься, эта мысль не так уж смехотворна. Много лет она удерживала на плаву Мосли и БСФ благодаря своим связям с нацистами, и, если быть честной с самой собой, именно так ей и удалось привязать к себе Мосли.
Но ее уверенность в том, что она сможет обеспечить безопасность Мосли и мальчиков, что все они будут вместе, ослабевает день ото дня, поскольку БСФ все чаще становится публичным козлом отпущения, а британское правительство расправляется со сторонниками фашизма, реальными и мнимыми. С тех пор, как в прошлом месяце объявили войну, «Закон о чрезвычайных полномочиях» позво