И вот остался только один барьер. Нам нужно было обыграть чемпионов мира с разницей не менее чем в две шайбы – только тогда сборная СССР получила бы золотые награды. Трудно в это поверить, но мы почти не испытывали волнения. К последнему матчу команда полностью обрела себя.
Готовясь к встрече с хозяевами льда, мы настраивали себя только на победу, хотя о хоккее никто старался не говорить – не хотелось растрачивать попусту нервную энергию. Как-то вечером, сидя в кинозале Дома советской науки и культуры, я обратил внимание на своих товарищей: их глаза были устремлены на экран, но думал каждый из них явно не о фильме, а о том, как он сыграет в последнем, решающем матче. То же самое происходило и со мной… Фильм кончился, в зале зажегся свет. Ребята нехотя вставали с кресел.
– Ну, как кино? – подошел ко мне знакомый журналист.
– Хорошая картина, – на всякий случай ответил я и заспешил к выходу. Не мог же я сказать, что смотрел на экран, а видел на нем наш завтрашний матч. Интересное «кино»…
Говорят, что с игроками сборной Чехословакии, которые на время чемпионата расположились в загородном мотеле, по вечерам беседовал психолог – это входило в систему предматчевой подготовки. Нам во время чемпионата посчастливилось общаться сразу с тремя «психологами»: народным артистом СССР Евгением Леоновым, популярными артистами эстрады Вадимом Тонковым и Борисом Владимировым. Я не знаю, знаком ли Евгений Павлович Леонов с тонкостями спортивной психологии, но вот то, что он заряжал команду оптимизмом, – это точно. Наши беседы продолжались часами. Леонов рассказывал о своей работе на сцене и в кино, мы ему – о хоккее.
– Завидую я вам, ребята, – говорил актер. – Сколько у вас болельщиков! Вот я народный артист, а разве можно мою популярность сравнить с вашей?
– Можно, – возражали мы ему. – Еще как! А если вы сыграете роль хоккейного тренера, тогда и вовсе всех затмите.
Он смеялся, и мы вместе с ним.
Впрочем, мы не только развлекали друг друга. Для меня, к примеру, эти встречи были еще и очень поучительными.
– Играть, – говорил Леонов, – значит безмерно тратиться, сжигать себя.
Он не проводил параллелей и аналогий с хоккеем, но мы понимали, что и о хоккее речь шла тоже.
В субботу 13 мая кто-то из ребят увидел Леонова в вестибюле гостиницы с чемоданом.
– Вы что, уезжаете, Евгений Павлович?
– Да вот, пора, в Москве ждут, – со своей обычной чуть застенчивой улыбкой ответил артист.
– А мы как же?
Наверное, на лицах хоккеистов было написано такое огорчение, что Леонов, потоптавшись минуту у дверей, махнул рукой и зашагал обратно к лифту. Он остался с нами до конца и по праву разделил со сборной радость победы.
В воскресенье 14 мая я проснулся в 8.30. С улицы почти не доносился шум автомобилей – верный признак выходного дня. Приведя себя в порядок, я спустился на второй этаж, где в просторной комнате рядом с рестораном столовалась наша команда. Почти все уже оказались в сборе. Завтракали молча. Я обратил внимание на лица ребят: они были, как бы это сказать, отрешенные, что, ли… Или замкнутые. Они таили в себе внутреннюю сосредоточенность, решимость.
Позавтракав, каждый молча вставал и спешил к дверям. Я понимал своих товарищей, потому что и сам испытывал желание побыстрее остаться один, избежать лишних разговоров. Проглотил яичницу с ветчиной и тоже направился к себе в комнату. В коридоре меня догнал наш врач. «Ты знаешь, – сказал он, – сегодня заболел Сережа Капустин. У пего высокая температура». – «Играть не сможет?» Сапроненков с сомнением пожал плечами. Кажется, и сегодня спать ему не довелось: глаза у него запали, под ними – черные круги…
О том, что на лед не выйдет один из лучших игроков нашей команды Сергей Капустин, я старался не думать. Только констатировал этот факт: плохо, дескать, дело – и все. Что толку терзать себя перед матчем? Лучше совсем не вспоминать о хоккее. Даже на дневной раскатке (мы приехали на каток вчетвером – с Юрзиновым, Пашковым, Лебедевым) я все делал как бы машинально, не думая о том, что вечером этот гигантский зал, похожий на разрезанную пополам бочку, содрогнется от призывного клича пражских болельщиков и на этом вот льду нам предстоит бороться с хозяевами чемпионата за победу и выиграть с перевесом не менее чем в две шайбы.
Перед обедом я пригласил Сашу Пашкова на прогулку. В Праге было прохладно. Белые церемонные свечи прятались в кронах каштанов. Над Влтавой сдержанно пели дрозды. Я вдруг поймал себя на мысли, что и сейчас совсем не испытываю волнения.
Пообедав, я по своему обыкновению крепко уснул. Сон был глубоким и чистым, как у младенца. Через полтора часа я встал свежим и еще более спокойным. Чем ближе был матч, тем увереннее я себя чувствовал.
– Ну, мальчишки, у вас есть шанс доказать, что вы самые сильные в мире, – сказал Виктор Васильевич Тихонов на традиционной установке. – Надо сразу показать соперникам: мы вышли побеждать. У них дома, в присутствии их болельщиков, не смущаясь их чемпионским титулом – побеждать!
Когда мы пошли к автобусу, чтобы ехать на матч, меня остановила женщина – администратор гостиницы.
– Владислав, – сказала она, – я всегда болею за вас, вы мой любимый хоккеист, но как мне быть сегодня?
– Болейте за своих, – улыбнулся я.
– Нет, я буду болеть и за своих, и за вас.
Потом, поздно вечером, она подарит мне букет алых гвоздик.
Мы вышли на лед, и я сразу увидел, что наши соперники выведены из равновесия: бледные лица, скованные движения. Хозяев не взбодрило даже то, что болен Сергей Капустин. И хотя он (вот настоящий парень!) вышел на площадку, чтобы поддержать нас, соперники конечно же знали о том, что у Сергея высокая температура.
Наши нападающие с первых же секунд обрушились на ворота хозяев. Мотор команды заработал на самых высоких оборотах. Это была единственно верная тактика.
– Запереть соперника в зоне, заставить ошибаться вратаря, сбить с толку защитников, – твердили на скамейке тренеры. – А главное – покажите характер. Вы должны сыграть свой лучший матч!
О том, какой прекрасный гол забил Балдерис, я уже вспоминал. А потом Петров увеличил счет. Мы были в меньшинстве, когда Володя, перехватив шайбу в средней зоне, прошел с ней вперед и пробросил направо – Михайлову. Что сделал бы на месте нашего капитана любой другой хоккеист? Он почти наверняка прижал бы шайбу к борту, ведь главное при игре в меньшинстве – выиграть время. А Борис рукой остановил летящую шайбу и, увидев, что вратарь Холечек вышел на него, адресовал пас Петрову. Гол!
Умение сыграть нестандартно всегда отличало хоккеистов нашего ведущего звена, и вот вам, пожалуйста – еще один пример. Ребятам порой приходилось очень трудно: у них не всегда ладилась игра, мешали травмы, да и соперники против нашей ударной тройки действовали с двойным усердием. Но и теперь ветераны не подвели – они забили больше всего шайб.
На последней минуте второго периода, когда чехословацкие хоккеисты играли в меньшинстве, к моим воротам по правому краю прорвался Мартинец. Удивительно, но я успел загадать: выиграю этот поединок – значит, мы чемпионы. А Мартинец летит прямо на ворота, и шайба как привязанная на конце его крюка. Тут уж надо было держаться, стоять до последнего! Я чуть выкатился и отразил шайбу, но в следующее мгновение Мартинец наткнулся на меня, сбил с ног, сразу образовалась куча-мала… А где шайба? Вот она, миленькая, лежит в двадцати сантиметрах от линии ворот.
Соперники на всякий случай всей командой высыпали на лед, начали обниматься, но гола-то ведь нет! «Ноу! – кричу я судье Пирсу. – Ноу!» А он и сам видит, что гола не было.
В третьем периоде Владимир Голиков увеличил счет, а через две минуты капитан сборной ЧССР Иван Глинка «раскупорил» мои ворота, и этот успех придал хозяевам новые силы. Что тут началось! Нам нужно было выстоять в течение десяти минут. Десять минут… Какими длинными могут они казаться!
Незадолго до конца, когда чехословацкие хоккеисты предприняли последний яростный штурм и судьба золотых наград висела на волоске, у нас почти не осталось игроков. С тяжелой травмой покинул каток Мальцев. Шайба едва не высадила глаз Лутченко, и он тоже выбыл из строя. Сердечный приступ свалил здесь же, на скамейке, Васильева… Врач метался от одного к другому. Билялетдинов получил двухминутный штраф. Кому же играть? А соперники давят…
Я никогда не смотрю на табло во время матча, не считаю оставшегося времени. А тут, каюсь, не выдержал, поднял голову – оставалось продержаться пятнадцать секунд. Пятнадцать секунд, и все – мы чемпионы. Только пятнадцать… Это были самые длинные секунды в моей жизни. Я считал про себя: «…три, две, одна». А когда прозвучала сирена, я на мгновение потерял контроль над собой – клюшку разнес о лед вдребезги. Я что-то кричал, и мне что-то кричали.
А на скамейке, не стыдясь, плакал Тихонов.
Опять экзамены
Очередной сезон закончился, а мои волнения теперь приобрели новую окраску: приближалась пора вступительных экзаменов в Военно-политическую академию имени В. И. Ленина. Мне предстояло отвечать по педагогике и психологии, истории, тактике, уставам Вооруженных Сил СССР.
Ни для кого из друзей мое решение учиться в академии не было неожиданным. Все знали, что мне нравится работать с людьми, быть в гуще общественной жизни, меня волнуют вопросы воспитания гармонично развитой, социально активной личности.
Ох, и поволновался я тем летом, штудируя учебники, наставления и уставы!
И вот еду на первый экзамен. Месяцы ушли на подготовку, а не хватило, как всегда, самой малости – последнюю ночь не сомкнул глаз, просидел над книжками. Еду и думаю: лучше с канадцами сыграть, чем эти экзамены… Не поверите, колени дрожали – так волновался в то утро.
Сел я в коридоре, неподалеку от аудитории, дожидаюсь своего часа. Открыл учебник по педагогике – сто раз читанный-перечитанный, стал его листать, и вдруг показалось – да ведь я ничего не помню, ни-че-го! Ну, думаю, лучше домой уехать, чем так вот мучиться… А тут мимо какой-то генерал проходит: