Андрей Семёнов
Вернулся солдат с войны
Автор благодарит своих дорогих земляков: руководителя Администрации Главы Республики Мордовия Николая Сергеевича Крутова и министра Печати и информации РМ Валерия Валерьевича Маресьева за действенную помощь во время работы над романом.
"Солдат отпустят командиры
Смотреть хорошее кино,
А во дворах пройдут турниры
По городкам и домино"
Дуэт "Иваси"
"Тюрьма есть дело окаянное и для скорбного дела сего
зело потребны люди твердые, добрые и весёлые"
Пётр Первый
Часть первая
СОБИРАТЕЛЬ ОРДЕНОВ
Август 1986 года,
ДРА, провинции Саманган - Джаустжан.
-- Шибирган как приговор
Шибирган было место настолько мрачное, что даже тоска была там за развлечение. Бывал я в том Шибиргане, сопровождал туда колонны, знаю, о чем говорю.
Самый дальний полк в дивизии - наш. Четыреста километров по кривой, меж гор проложенной бетонки через Айбак и Пули-Хумри. От штаба полка до Шибиргана - сто восемьдесят по прямой. И черт бы с ним, с тем заштатным захолустьем, но под Шибирганом Советское Правительство построило газоперерабатывающий завод, оснастило его новейшим оборудованием и качает оттуда газ в нашу Среднюю Азию. Работают на ГПЗ наиболее смышленые обезьяны под присмотром Белых Надсмотрщиков, сиречь советских специалистов. Геологоразведку и бурение газовых скважин осуществляют тоже советские специалисты.
Руками аборигенов.
Не барское это дело - в земле ковыряться. Не для того учились. Наше дело только пальцем ткнуть: "вот тут копайте" и на радость и удивление черномазых выпустить из-под земли струю газа. В газетах про это пишут, что "советские специалисты помогают братскому афганскому народу извлекать из земных недр сокрытые в них сокровища". Дело это взаимовыгодное: и нам не лень, и им не жалко. Газа в земле много. Добывают его тоже много и могли бы добывать еще больше, но промышленности в Афганистане почти нет никакой, для выращивания конопли и пастьбы баранов газ не нужен, а, скажем, панельные дома я видел только в Хумрях и, по слухам, есть в Кабуле. Следовательно бытовых газовых плит по всему Афганистану стоит меньше, чем во Владимирской губернии до 1913 года. Внутренняя потребность в газе низкая, а внешняя - умеренная. У нас своего газа завались. Просто в Душанбе из Шибиргана тянуть нитку короче, чем из Нерюнгри. Скважины бурят и консервируют. Лишнего не берут, только по насущной потребности.
Кроме того, Шибирган - это дорога на Меймене и Андхой. Северный путь из Ирана в Пакистан. Этот путь должен быть под нашим контролем.
Граница СССР совсем рядом. Она должна не только охраняться с советской стороны, но и обеспечиваться с нашей.
Вот эти-то Границу СССР, Северный путь, городок специалистов, ГПЗ и раскиданные вокруг него буровые вышки и охраняет наш первый батальон.
За сто восемьдесят километров от пункта постоянной дислокации полка.
Что тут сказать? Романтика!
Батальон раскидан по позициям вокруг завода. Отделение - позиция. Взвод - три позиции. Рота - десять. Раз в месяц колонна. Два раза в неделю вертушки. Вертушками привозят почту, молодое пополнение, выздоравливающих. Вертушками вывозят дембелей, письма на родину, раненых и заболевших. Вода привозная - развозят водовозки. Хорошо, если не сломаются - спидометр каждой водовозки накрутил по три-четыре экватора. Сломается водовозка - курите, ребята. Пейте воду из фляжек.
Если осталась.
Вода на позиции - считана. Лишней нет.
Романтика! Похлеще той, что на подводных лодках и полярных зимовках.
Первый батальон усилен танковой ротой и артбатареей, то есть, в нем не четыреста человек, как во втором, а шестьсот.
В окрестностях Шибиргана таятся и бродят двадцать тысяч "мирных дехкан", готовых дружить с нами через прорези прицелов под общим руководством инженера Нагиба. Этот инженер Нагиб периодически нагибает первый батальон, напоминая о своем существовании милыми знаками внимания, которыми враждующие стороны обмениваются на войне. Нагиб - коллега и конкурент Ахмад-Шаха, против которого стабильно воюет вся дивизия. Ахмад-Шах считает "своим" Север Афганистана от Пакистана до Балха, Нагиб - от Балха до Ирана. Оба они - очень большие друзья Советского Союза, оба выучились у нас и по-русски шпарят лучше полковых урюков. По слухам, Ахмад-Шах окончил Академию имени Фрунзе и потому воюет очень грамотно и жестко. Не первый случай, когда Советский Союз дает образование обезьяне, ампутирует ей хвост, избавляет от блох, дрессирует ее, школит и учит чистить бананы, прежде, чем отправлять в рот. Обезьяна, обтесавшись среди людей, принюхавшись и переняв повадки, возвращается в свои пампасы и больше не хочет лазать по деревьям вместе с хвостатыми и блохастыми собратьями, а начинает мутить "народно-освободительное движение". Эти простодушные дехкане, вместо того, чтобы потребовать у Нагиба проявить себя в труде и продемонстрировать, чему он научился у Большого Брата, развесили уши: "Как же?! За границей учился! Паровоз видел! Учёный!".
Как дети, ей богу.
В Афгане нет железных дорог и потому любой, кто видел паровоз, кажется аборигенам страшно учёным. Если ещё и внутри вагона пару станций проехал - этот вообще колдун и волшебник, его слушаться надо. Что вы хотите - Четырнадцатый век. Для них поезд, как для нас звездолёт.
Вот такое веселое местечко: колонна раз в месяц, никакого водопровода, электричество от генератора, письма из дома идут по две недели и двадцать тысяч готовых к бою басмачей против шести сотен советских солдат и офицеров. Единственная относительно надежная связь с остальным человечеством - с батальонной радиостанции через полковой узел связи. Вот эта самая радиостанция - святая святых первого батальона. Случись чего и батальон погибнет - комбат застрелит радиста предпоследним, за секунду до того, как застрелится сам, чтобы не попасть в плен.
Это вам не "украл - выпил - в тюрьму".
Это настоящая романтика.
Самая настоящая.
Доподлинная.
Мать её в душу!
Своими глазами видел слезы размером с яблоко, которые капали у шакалов, выходящих из штаба полка с направлением в Шибирган для дальнейшего прохождения службы.
Шестьсот человек, оторванных от цивилизации, от своей страны, от своей армии.
Шестьсот человек, живущих в каждодневном напряженном ожидании нападения и обстрела.
Шестьсот человек до смерти надоевших друг другу и остро, смертельно нуждающихся друг в друге перед лицом возможного и страшного песца. Русские, хохлы, бульбаши, грузины, ары, азербозы, чурки, молдаване, прибалты, москвичи - все перемешаны, перетасованы поротно, повзводно, поотделённо, побатарейно. Живут не по советским законам и даже не по армейским уставам, а по каким-то своим, непонятным никому, кроме них, нравам и обычаям, сложившимся в ходе длительного естественного отбора на фоне мордобоя, караульной службы и постоянной опасности обстрела.
Шестьсот вооруженных уголовников, плевавших на все законы, кроме своих собственных. Законы пишутся для широких площадей и ярко освещенных проспектов, а не для подворотен. Закон не писан для тайги. Нет правила для леса. Не сочинен артикул для зимовки. Не выдуманы параграфы для пустыни. Пустыни, горы, сопки Шибиргана были полностью и абсолютны свободны от всякой формалистики и эти ребята, в общем-то, правильно делают, что живут как им нравится, как они считают для себя удобным и не мне их судить, тем более, что через несколько часов я стану одним из них.
Жалко уезжать из полка, где я отлетал своё духовенство и отлютовал черпачество. До гвоздика, до щепочки я знаю свой полк и меня все в нем знают как облупленного. Идешь по полку - рука устанет здороваться: "Здорово, Андрюх"", "Привет, Андрюх", "Как дела, Сэмэн? Заходи вечерочком в гости, пыхнем". Слов нет никаких описать как мне жалко расставаться с пацанами, с моими боевыми, роднее родных братьями, с теми, с кем делился глотком воды в горах, с кем вместе громили Андхой и Меймене, давили басмоту в Балхе, Айбаке и Пули-Хумри, с кем ездили на одном бэтере и десантировались с одной вертушки под Файзабадом и Кундузом, с кем вместе душили в себе страх в Талукане и не только в Талукане.
Ах, как же это жалко и как же это не вовремя! Пришло время становиться дедами и вкушать приятности службы на стадии ее дослуживания... и такой облом! Просто щелчок по носу.
Замполит батальона, Паша-террорист картаво брызгал слюной:
- Я тебя научу! Я тебя заставлю! Ты у меня попляшешь! Ты меня запомнишь! Будешь служить в Шибиг-гане! Товаг-гищ сег-гжант, смиг-гно!
Кого он научит?
Меня?
Чему он меня может научить? Чему меня может научить этот низкорослый картавый обмылок? Стрелять? Взрывать? Работать на радиостанциях?
Меня учил мой дед Полтава. Меня пестовали ротный Бобыльков и комбат Баценков. Меня начали учить больше года назад в Ашхабадской учебке, где мой взводный Микила сделал из меня кандидата в мастера по военно-прикладному спорту и классного специалиста Войск Связи За шестнадцать прослуженных месяцев я едва ли насчитаю шесть дней, когда бы ничего не делал, а только отдыхал. Офицеры и старослужащие тратили на меня свое время, много времени, ломая дурной характер, выгоняя лень и страх, терпеливо вдалбливая в мою бестолковую голову свои умения и дожидаясь закрепления навыков. В Афгане я не брал в руки свое табельное оружие только в те дни, когда заступал в суточный наряд, а когда не заступал, то до семьдесят седьмого пота вместе со всеми на полигоне нарабатывал навыки ведения боя. Мне не стыдно смотреть в лицо своим наставникам: пройдись по полку, тыкай наобум пальцем в каждого встречного - я девятерых из десяти обставлю и на огневом рубеже, и на полосе препятствий, и на кроссе. Знали бы вы, товарищ майор, сколько в меня вложено труда и терпения, чтобы я стал тем, кем стал - выносливым, умелым, неприхотливым и сноровистым горным егерем, сержантом, командиром Четвертого Интернационала пятой роты второго батальона доблестного мотострелецкого полчка, грозой для молодых и равным для старослужащих - вы бы посмеялись вместе со мной